Для всех тех, кому мы обязаны войнами, геноцидом, угнетением, проявлением крайнего эгоизма, неоправданной агрессии, вандализма, жестокости в быту автор ввёл термин «разрушители». Звучит он довольно безобидно (подумаешь, что то там сломал!), но к ним относятся и те, которые проявляют жестокость, которая невозможна у животных с самой скверной репутацией. Животное живёт в равновесии с природой. Каждое из них есть необходимое звено в многочисленных цепочках жизни на земле. Разрушитель — это посланник смерти. Поэтому человек находится не «посередине между животным и ангелом», как считает Гельвеций, а, если брать всё человечество в целом, где то между разрушением и созиданием.
Считается, что на более высокую ступень развития по сравнению с животными человека ставят орудия труда, речь и письменность. Но вместе с орудиями труда люди создали и страшные орудия убийства и уничтожения природы. Примитивную речь, пересыпанную матом трудно считать большим достижением, чем танцы пчёл и песни китов, перекличку дельфинов. Да, дельфины не пишут романов, но они необычайно дружелюбны и доверчивы, они не способны испытывать такую ненависть, как люди, и не убивают друг друга, не уничтожают среду, в которой они живут. У них есть развитая речь и внутренний мир, недоступные нам, они могут жить на Земле миллионы лет, в то время, как человек, вполне вероятно, в кратчайшие геоисторические сроки уничтожит себя.
Критерии совершенства живых систем ещё не разработаны. Из изложенного выше следует, что им является положение на объединённой для всего живого уровневой шкале, а самое существенное различие между отдельными людьми в том, насколько они продвинулись по лестнице эволюции от животного к деятелю максимально высокого уровня. Фатальным для человека является то, что эта высота может быть ангельской или дьявольской. К этим человеческим высотам ведут разные лестницы. Это раздвоение на две лестницы: восходящую и нисходящую, является самым принципиальным моментом в понимании человеческого. Нисходящей лестницей мы обязаны различными формами зависти, мести, ненависти, агрессивности, сила проявления которых в нижней части лестницы не укладывается в голове. Примеров тому множество в воспоминаниях бывших заключённых, и особенно много у тех, кто содержался в бесчеловечных лагерях двадцатого века. Это и австрийские лагеря начала ХХ века, и нацистские фабрики смерти, работавшие на территории Польши, и лагеря ГУЛАГа.
Искусственно созданные бесчеловечные условия — это как раз тот случай, когда внешние условия становятся фактором, оказывающим решающее влияние на средний уровень деятельности в системе. Как пишет А. Солженицын, в первое послереволюционное десятилетие «люди ещё бывали горды, у многих ещё не было понятия, что нравственность — относительна, имеет лишь узкоклассовый смысл». Но тех, кто отказывался стучать, с каждым годом становилось всё меньше. «В 30‑е годы этот поток непокорных сходит к нулю». В стране возникает две параллельные жизни. Лучшие и те, кому просто не повезло, попадают в канализационные трубы репрессивной системы, и уносятся по ним в сталинские лагеря, те, кто всё это осуществляет, или кому больше повезло, ходят по верху со знамёнами, радуются судебным расправам над «врагами народа», и во всё горло распевают: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!».
Для осуществления всего этого живодёрства нужны разрушители, много разрушителей, и, оказывается, они есть! Стоит только свистнуть, и они появятся в таком количестве, что мало, уж точно! не покажется. Как пишет Солженицын, «при общей закономерности сажать, частный выбор, кого сажать, личный жребий в трёх четвертях случаев зависел от людской корысти и мстительности, и половина тех случаев — от корыстных расчётов местного НКВД».
И несмотря на это, в поведении отдельных людей проявлялась некая константа, о наличии которой в своём характере они, порой, до данного случая и не подозревали. Т. Фалик пишет: «Наблюдения за людьми убедили меня, что не мог человек стать подлещом в лагере, если не был им до него». И А. Солженицын задаётся вопросом, очень похожим на утверждение: «Если человек круто подлеет в лагере, так может быть, он не подлеет, а открывается в нём его внутреннее подлое, в чём раньше просто не было нужды». Да, так и есть, в зависимости от обстоятельств открывается или не открывается то, что уже есть в человеке. Это уровень, данный человеку от природы. Высоким свойственна константность поведения. В процессе жизни у них вырабатываются твёрдые убеждения и принципы. Чем ниже уровень, тем более человек подобен флюгеру. Они соглашаются с теми, на чью сторону склоняется успех и переходят на их сторону.
«Да, лагерное растление было массовым. Но не только потому, что были ужасны лагеря, а потому ещё, что мы, советские люди, ступали на почву Архипелага духовно безоружными — давно готовыми к растлению, ещё на воле тронутые им…Растлеваются в лагере те, кто до лагеря не обогащён был никакой нравственностью, никаким духовным воспитанием. (Случай совсем не теоретический, за советское пятидесятилетие таких-то выросли — миллионы)». Этот итог наблюдений, сделанных А. И. Солженицыным, является неопровержимым доказательством того, что уровни так же реально существуют как Солнце и планеты.
А вот другое мнение, Варлаам Шаламов пишет: «В лагерной обстановке люди никогда не остаются людьми, лагеря не для этого созданы». Да, лагеря созданы большевиками для того, чтобы заключённый (а ведь вместе с ним и надзиратели, реализующие эту стратегию «светлого будущего») оскотинился полностью и пал как можно ниже. Лагеря специально были устроены так, что там лучшие были беззащитны перед худшими. Для этого была «углублена» марксистско-ленинская теория классовой борьбы, в соответствии с которой после революции не могло быть в принципе «политических», были «враги народа».
А с врагами, понятное дело, надо быть беспощадными. И это выражалось, в частности в том, что отношение к «врагам народа» было хуже, чем к уголовникам, потому что первые были «классово чуждым элементом», а вторые «социально близким элементом», но конечно, несколько запутавшимся. И для того, чтобы повысить их сознание своей классовой значимости, им было предоставлены все права и возможности измываться над классово чуждыми элементами. И как же возможно тогда возвышение, о котором пишет Солженицын? Солженицын задаётся вопросом, сколько было таких: один на тысячу? И не отвечает на него, кто же это может подсчитать.
Солженицын, озирая опыт своей жизни, задаётся вопросом, почему «невинных казнят ретивее всего», а «наши мучители благоденствуют?» И вот какой ответ даёт Александр Исаевич: «Разрешение всех этих вопросов возможно только в случае понимания, что смысл земного существования — не в благоденствии, как мы все привыкли считать, а в развитии души. С такой точки зрения наши мучители наказаны всего страшней: они свинеют, они уходят из человечества вниз». В этом высказывании уже в совершенно явном виде видны уровневые представления. Но то, что смысл земного существования в повышении уровня деятельности, справедливо отнюдь не для всех, а только для созидателей, причём достаточно высоких уровней.
Что же касается сильных разрушителей, то они и не мучаются, для них злодейство — естественное состояние. Мучаются все остальные, наблюдая творящееся свинство. И что для нас из того, что оно «наказывает» себя своим же свинством, если оно даже не подозревает об этом! Не следует тешить себя пустыми надеждами, что злодеи будут непременно какими-то непонятными способами наказаны На самом деле наказываются не злодеи, а вся система за то, что в ней нет достаточных противовесов злу. В системе невольно один за всех и все за одного.
Чтобы дать человеку определение по главному отличительному признаку, присущему всей совокупности людей в целом, надо, чтобы такой признак был обнаружен. Может ли им служить ум? Нетрудно догадаться, что такое предположение вызовет дружный смех у читателей. После бессовестности человека его ум вызывает наибольшие нарекания. «Как часто люди пользуются своим умом для совершения глупостей», (Ф. Ларошфуко). «Ум человеческий имеет свои пределы, глупость его беспредельна», (Дюма-сын).
Каждый назовёт множество неумных среди своих знакомых. А косноязычные корреспонденты, пресс-секретари и ещё множество других публичных лиц, которые у всех на слуху. Политики, с трудом читающие по бумажке, мучительно подыскивающие нужные слова, если таковой не оказалось под рукой; но и ещё явно не могущие разобраться в том, что в этой конкретной ситуации надо делать, обещающие одно, а делающие совсем другое, принимающие сначала одно, потом другое, потом третье решение, и все противоречащие друг другу и т. д. И если в кого то закрадывается сомнения, что эти, кажущиеся столь недалёкими люди, не так уж неумны, то результаты их дел окончательно и бесповоротно убеждают нас а обратном. Нет, ум явно не свойственен ни всем, ни большинству. Про доброту даже не стоит и заикаться. Но при этом есть негативные качества, распространённые гораздо более, чем нам бы хотелось. Но и они не универсальны.
Возможно, на что то существенное в человеке указывают результаты деятельности, когда ему предоставлена полная свобода. Как, например, в интернете. Там 80 % сайтов — порнографические. Дай человеку свободу, и он всё, куда дотянется его рука, превратит в помойку. Но что то нам мешает это признать как сущностную характеристику человека. Скорее всего понимание, что не все поступят так. Тогда что? Если не из свойств характера, ума, вообще натуры человека, тогда из какой категории явленного в человеке эту универсальность выбрать?
Термин «человек» употребляется в двух значениях: для обозначения живого существа во всём его разнообразии, принадлежащем к виду человек, и для отличения особей, выделяющихся своим высоким уровнем, или как об этом порой говорят, человечностью в превосходной степени. Шутливое замечание Э. Кроткого именно об этом: «Каково назначение человека? Быть им». В знаменитом стихотворении Р. Киплинга перечисление достоинств, которыми обладает деятель высокого уровня, завершается словами: «Тогда Земля твоё, мой мальчик, достоянье, / И, более того, ты — Человек!»