Миранда потянулась за зеркальцем, но стул стоял слишком далеко, поэтому она откинула одеяло, вылезла из кровати и прошла пару шагов. Тут до нее дошло, что она сделала. Миранда с удивлением уставилась на меня.
— Раз Бьянка в состоянии поставить на ноги калеку — быть может, тебе стоит прислушаться к ее словам, — заметил я.
На следующий день Миранда вернулась от Бьянки с чудесным браслетом на руке и красной шалью из тончайшей шерсти. Лицо у нее было чуть припудрено, а губы подкрашены под цвет щек. Еще через день Бьянка причесала ей волосы так, что кудри мягко обрамляли лицо. На Миранде была маленькая диадема и платье, которое развевалось волнами, когда она поворачивалась из стороны в сторону.
— Как я выгляжу? — спросила она.
— Прекрасно. И это была чистая правда.
— Я весь день провела у портнихи. — Миранда протянула вперед руку, показывая новый браслет. — Бьянка говорит, он из немецкого серебра. Оно лучшее в мире. Смотри, какие камни! Их можно купить только во Флоренции или в Венеции. А теперь мне надо поиграть на лире.
Неделю спустя она вернулась, обмахиваясь веером.
— Я танцевала, babbo! Я могу танцевать почти так же хорошо, как раньше. Алессандро сказал, что я танцую лучше всех на свете!
— Алессандро был в покоях Бьянки?
— Да. Он показал мне, как держать веер так, чтобы никто не заметил моих изуродованных пальцев.
— Бьянка превращает Миранду в шлюху! — пожаловался мне Томмазо.
Он злился, что Миранда не поблагодарила его за бульоны и печенья, которые он приносил ей во время болезни.
— Две недели назад она пыталась уморить себя голодом. Мы должны целовать Бьянке ноги.
Я лично этого не делал, но искренне поблагодарил ее за доброту.
— Я готова на все, лишь бы спасти ее от монастыря, — улыбнулась Бьянка. — Миранда — прелестное дитя.
— Вы заменили ей мать, которой Миранде всегда недоставало.
Бьянка вздернула бровь и глянула на меня так, словно я случайно раскрыл ее тайну. На мгновение лицо ее словно постарело и стало печальным.
— Я всю жизнь мечтала о дочери, — сказала она задумчиво, и в голосе ее не было ни обычной игривости, ни высокомерия. — Так что Миранда мне как дочь.
Бьянка повернулась, взвихрив свои меха, и бросила мне через плечо:
— Следи, чтобы она училась играть на лире и писать стихи.
На следующий день Миранда вернулась в чудесной меховой накидке, которую сшила ей Бьянка.
— Алессандро показал мне, как танцуют в Венеции, — сказала она, продемонстрировав мне несколько па.
В меховом манто, с гордо поднятой головой она казалась взрослой женщиной. Я неожиданно вспомнил предостережение Томмазо.
— Прошу тебя, Миранда, не носи накидку во дворце!
— Я и не собираюсь. Приберегу ее для карнавала.
После смерти Элизабетты я каждый год ходил в Корсоли на карнавал вместе со своим другом Торо. Porta! Ну и веселились же мы тогда! Мы приходили к параду, потому что после процессии с оливковыми ветвями по улице маршировали простолюдины, одетые в сутаны священников, и осыпали всех бранью. Торо всегда шел в первых рядах, поскольку ругаться он умел виртуозно. Мы с друзьями обычно поджидали его на крыше дома у Западных Ворот. Увидав Торо с раскрасневшимся от ругани лицом, мы забрасывали его яйцами и осыпали мукой. Мне вспомнилась одна сумасшедшая, которая сорвала с себя одежду. Мы гнались за ней по улицам, пока не поймали и не трахнули по очереди. А еда! Porta! Мы так набивали животы колбасой и полентой, что еле двигались потом. А какие трюфели в оливковом масле продавал бакалейщик! Вкуснота необыкновенная! Чтобы отведать их, сам Христос мог воскреснуть еще раз!
В тот день, когда Миранда упомянула о карнавале, Бьянка тоже вспомнила о нем за ужином. Она сказала, что в Венеции вельможи давали великолепные балы, приглашая сотни человек, в том числе принцев и принцесс, а также послов из Германии, Франции, Англии и всех княжеств Италии. Они одевались в шитые золотом костюмы римских богов. Бьянка сказала, что однажды оделась Венерой, а в другой раз — павлином. Любовник потратил половину доходов от своих кораблей на ее костюм. Он был сделан из настоящего золота, и ее провозгласили самой прекрасной женщиной Венеции. Мастерили это одеяние два месяца. Длиннющий шлейф несли двое пажей, и сам дож танцевал с ней! Но, сказала Бьянка, даже этот наряд не шел ни в какое сравнение с костюмами некоторых других дам.
У нас в Корсоли никогда ничего подобного не было, так что все за столом слушали Бьянку молча, как завороженные, в том числе и Федерико, хотя я видел, что рассказ заставил его ревновать.
Почувствовав это, Бьянка повернулась к нему и сказала:
— Давайте устроим бал!
— Бал? — нахмурился Федерико.
— Вообще-то ты прав. Кто на него придет? Но давай устроим хоть что-нибудь! — Она поправила шарф. — Придумала! Давайте поменяемся ролями!
Тут все заговорили сразу. Когда я был маленьким, отец подкладывал себе груди из соломы и готовил поленту, в то время как мама надевала его штаны и весь день только бранилась и пердела. Витторе смеялся до колик, а я был слишком мал и умолял маму стать самой собой. С тех пор я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь забавлялся таким образом.
Чекки сказал, что однажды он поменялся ролями со слугами.
— Они ели, пили и устроили настоящий бардак, поскольку знали, что мне придется все это убирать.
Алессандро рассказал, что как-то переоделся в девушку и за ним целый день таскался старый священник, предлагая деньги и подарки. Алессандро вытащил из него несколько сотен дукатов и лишь тогда признался, что он на самом деле молодой человек.
Федерико слушал, набивая утробу орешками, облитыми расплавленным сахаром и покрытыми тонким слоем золота.
— А почему бы тебе не попробовать, Федерико? — спросила Бьянка.
— Что попробовать?
— Поменяться с кем-нибудь ролями.
— Герцог не должен принижать свое величие, — сказал Чекки, освобождаясь от чар рассказов.
— Но когда власть имущие меняются ролями со своими подданными, они возбуждают к себе любовь, — заметил Алессандро.
— Нашего герцога и так все любят! — возразил Пьеро. — Герцог Федерико…
— Позвольте мне посоветоваться со звездами! — перебил его Бернардо. — Если они…
— Почему бы и нет? — сказал Федерико, улыбаясь Бьянке во весь рот. — Но с кем мне поменяться?
— Со мной! — рассмеялась Бьянка.
— Ты не моя служанка, — проворковал герцог. — Ты моя радость!
Он окинул зал взглядом. Все смотрели на потолок или на стены, лишь бы не встречаться с ним взглядом.
— А может, с Уго? — предложил Алессандро, ковыряя в зубах золотой зубочисткой.
— С Уго?
— Он преданный и надежный слуга.
— Прекрасный выбор! — подхватила Бьянка.
— Что скажешь, Уго? — спросил Федерико, повернувшись ко мне всей тушей.
Porta! Что я мог сказать? Я думал, что покончил с пародиями на себя, однако Алессандро был прав. Уж если Федерико решил поменяться ролями со слугой, кто более меня доказал ему свою преданность? Поэтому я сказал:
— Почту за честь, ваша светлость.
— Хорошо. Мы устроим этот балаган во время последнего завтрака перед Пасхой. В столовой для слуг. Как следует все подготовьте! — велел Федерико, и Бьянка с восторгом захлопала в ладоши.
— Если ты собираешься поменяться с ним ролями, зачем ждать завтрашнего утра? — спросил Луиджи, когда мы обсуждали это событие на кухне. — Начни прямо сегодня, и тогда ты сможешь провести ночь в его кровати!
— А он пускай поспит в моей, — подхватил я.
— Ему понадобятся две кровати — и твоя, и Миранды, — сказал Луиджи, вызвав своим замечанием взрыв смеха.
— Тогда, — нахмурился Томмазо, — герцог будет спать с Мирандой!
— Конечно. Уго, например, это нравится, — хихикнул один из поварят.
Я схватился за кинжал, но нас растащили.
— Он пошутил! — кричали мне наперебой.
— Неужели они все так думают? — спросил я потом Томмазо.
— У остальных девчонок есть парни, — тщательно взвешивая слова, протянул он в ответ, — а Миранда никого к себе не подпускает, поэтому люди думают, что…
— Это я никого к ней не подпускаю, потому что не хочу, чтобы она связалась с каким-нибудь глупым мальчишкой! — сердито отрезал я.
— Ты спросил — я ответил.
Я так разозлился, что забыл о мысли, которая беспокоила меня наподобие больного зуба. Никак не могу вспомнить: что это было?
Глава 17
Тучи наконец рассеялись, и блеклое солнце встретило Масленицу вместе с нами. Лежа в кровати, я слышал, как в город стекались люди. Из фонтанов уже било красное вино, скоро все начнут пить и куражиться. Мне не хотелось к ним присоединяться. Меня преследовала мысль о том, что придется поменяться ролями с Федерико. Это было задумано как развлечение, хотя больше походило на смертный приговор. Как поступит герцог, если я ему что-нибудь прикажу?
— Нет, — сказал я Томмазо, когда он спросил, пойду ли я на скачки. — У меня боли в животе и разлитие желчи. Мне тошно.
— Да не станет Федерико с тобой меняться! Все это пустая болтовня. Пошли, поставим что-нибудь на лошадок. — Он частил, захлебываясь от возбуждения словами. — Даже если тебя казнят, по крайней мере повеселишься напоследок!
Короче, я дал ему себя уговорить.
Долина, надо думать, совсем опустела, поскольку все улицы были забиты народом. Я не видел земли под ногами. Зеваки высовывались из окон и сидели на крышах. Семьи, которым принадлежали скакуны, маршировали по улицам, распевая песни, трубя в трубы и осыпая друг друга оскорблениями.
К вечеру пошел дождь, булыжник на пьяцца дель Ведура заблестел в мерцании факелов. Когда скакуны промчались мимо нас, толпа взревела так громко, что я забыл все свои тревоги. Деньги я решил оставить до последнего заезда, в котором было меньше участников, зато больше азарта.
В первый раз, когда кони пронеслись по площади, впереди скакал вороной жеребец, а за ним, почти ноздря в ноздрю, серая кобыла. Томмазо поставил на жеребца, я — на серую лошадку. Как только они скрылись из виду, зрители ринулись на другую сторону площади. Мы проталкивались через толпу, пока не услышали крики: «Вот они! Они скачут!» Тогда мы прижались к стенам домов, давая дорогу лошадям.