ему придется снять некоторые ограничения. Но для собственной безопасности Улисса и из-за создавшегося положения, ему не разрешается летать, где вздумается.
Шегниф не понял или не желал понять главного. Улисс хотел применить воздушный флот сначала против вигнумов, он хотел использовать флот только на периметре Дерева, где не подвергался бы нападению летучих и мог бы контролировать соблюдение границы врагом.
Улисса раздражала робость и недальновидность Шегнифа. Однако нешгаи были не единственными, страдавшими близорукостью, ну что ж, Улиссу оставалось теперь готовить оружие, дирижабли и персонал. Перед окончанием совещания они столкнулись с еще одной трудностью. Шегнифу не понравилось, что воздушные силы будут состоять в основном из людей. Он хотел иметь на борту дирижаблей как можно больше нешгаев.
— Но здесь дело в весе, — убеждал его Улисс. — Чем больше нешгаев на корабле, тем меньше топлива и бомб. Ты снизишь боевую мощь!
— Это не существенно, если дирижабли действуют у края Дерева. Они находятся недалеко от базы и могут совершать больше полетов.
На следующий день Улисс увидел Авину и почувствовал себя виноватым. Хотя, по совести, в чем же его вина? Ведь Луша и Зеби были людьми, а не поросшими шерстью, клыкастыми, хвостатыми и кривоногими созданиями. Он вправе был выбрать любовницу. И он выбрал Зеби.
И все-таки Авина заставила его вспыхнуть. Чуть позже, заговорив с ней, он понял, что рад, счастлив видеть ее. Сердце стало биться чаще, дыхание сделалось неровным.
Это было не то, что человек его времени назвал бы любовью, жаждой физической близости. Он наслаждался ее присутствием, разговором с ней, в общем, он мог бы сказать, что полюбил ее, как сестру. Нет, гораздо больше. Возможно, признался он себе в приступе откровенности, его чувство неописуемо.
Авина превратила его в самого счастливого человека на свете с того времени, как он пробудился. А может быть, даже раньше.
В ее чувствах сомневаться не приходилось. Когда она увидела обеих женщин, ее глаза широко раскрылись, а черные губы изогнулись, обнажив острые зубы. Хвост вытянулся. Она замедлила шаг, потом взглянула на него. Она старалась улыбнуться, но улыбки не получилось. И когда она подошла ближе, он увидел под черной маской бархатистого меха, что Авина разгневана.
Улисс понимал любимую, но знал, что ей придется взглянуть правде в глаза. Если же она не сможет, ей придется уйти. Было бы грустно отослать Авину прочь, чудовищно грустно, но он перенесет это, а потом забудется печаль: время возьмет свое.
Авина и не пыталась вскрыть свои намерения, хотя гнев подавила.
— Хорошо оказаться вновь на твоей стороне, Повелитель. У тебя будут отличные помощники, свободные и преданные люди.
Она говорила на аурате, не сомневаясь, что обе женщины ее отлично понимают.
— Приятно, что ты опять со мной, — ответил он серьезно.
Он вздрогнул при мысли о том, какую причиняет ей боль, когда отправляет ее спать в соседнюю комнату. Какой он Бог, если не может стать выше чувств простых смертных!
Сознавая свою трусость и ненавидя себя за это, он прервал разговор. Чтобы избавиться от упреков, сослался на чрезвычайно важное, неотложное дело.
Авина пошла с ним на совещание, а позади следовали обе женщины. Авина была умна и позже объяснит своим, что происходит. Хотя бы на какое-то время Улисс успокоит кошачьих, которым не было места в его планах. У них недоставало знаний и навыков для следующей фазы борьбы против Дерева и его прислужников. Но он не сказал им об этом, как не стал объяснять, что их время еще впереди. Раз готовится нападение на дулуликов, то три кошачьи группы окажутся ценнее в Дереве, чем все толстокожие и человекообразные вместе взятые. Они проворнее и более приспособлены к нему.
Дни и ночи были предельно загружены и продуктивны, хотя и не так, как хотелось бы. Нешгаи-слоны вобрали в себя такие человеческие черты, как мелочность, зависть, ревность, подозрительность, жажду престижа, денег и положения, жадность и просто глупость. Видно, они тоже оказались не в силах подняться над пороками. Пусть верно, что на первый взгляд они не были так активны в своих стремлениях, как их человеческие аналоги. Но в этом виновата была только их медлительность. Все события разворачивались со скоростью больной черепахи или анемичного слона. Улисс тратил половину времени на пресечение административных склок, утешение раненого самолюбия, выслушивание петиций о достигнутых успехах или диких проектов применения дирижаблей, стараясь выбить всеми возможными способами необходимое количество материалов и рабочих.
Он жаловался Шегнифу, который только пожимал плечами и сгибал свой хобот.
— Это система, — говорил он. — И я не в силах ничего сделать. Я могу пригрозить, свернуть несколько хоботов или даже голов, но если виновных найдут и привлекут к суду, ты потеряешь еще больше времени. Ты угробишь не один день, свидетельствуя в судах, вместо того чтобы потратить его на свои проекты. Наши процессы чересчур медлительны. Пословица гласит: “Раз отрежь голову, потом уже не вернешь”. Мы, нешгаи, всегда помним, что Неш, первый из нас, был богом справедливости. Мы должны осторожничать, дабы избежать ошибок.
Улисс попробовал пойти на хитрость. Он сказал:
— Разведчики сообщают, что на ветках с края Дерева собралось много вигнумов и глассивов. Их нужно атаковать как можно быстрее. Неужели ты думаешь, что ради справедливости надо ждать, пока они нападут первыми? Или ты предложишь им выбирать место и время?
Шегниф улыбнулся.
— Ты хочешь убедить меня, что если мы замешкаемся с новым оружием и кораблями, то причиним вред только себе. Ладно, может быть, ты и прав, но я ничем не могу помочь, чтобы ускорить строительство. Или снизить затраты. И не спорь.
Обращаться больше было не к кому. Любая апелляция к правителю, Зигбрузу IV, попадала на стол Шегнифа: даже если обойти визиря, то Зигбруз не станет игнорировать советы своего главного помощника Особенно, если петиция исходит от чужака.
Улисс боялся, что Шегниф избавится от него, после того как будут сделаны корабль и порох, а техника навигации полностью изучена и освоена. Ведь он все-таки человек и не имеет особых причин оставаться верным Шегнифу. Вполне возможно, что Шегниф подозревал в нем агента Дерева. Улисса могли послать шпионом на землю, чтобы подбить рабов на восстание, соблазнить нешгаев идеей построить воздушный флот, который можно было бы обернуть против них самих.
Улисс признался себе, что, будь он Шегнифом, он бы учел эту возможность и не погнушался бы заключить Улисса в тюрьму, когда основная работа закончится.
Однако Улисс надеялся, что Шегниф поймет: чужак нужен ему надолго. Наверняка Шегниф должен знать, что, прежде чем нешгаи окажутся в безопасности, Дерево придется уничтожить.
Между тем началось производство черного пороха, бомб и ракет. Предварительные приготовления серной кислоты и добыча цинка, реагируя с которыми серная кислота выделяла водород, подходили к концу. Железо, которое могло сослужить ту же службу, казалось, напрочь отсутствовало даже в минимальных дозах. Оно, правда, встречалось в горах, но чтобы добыть его, потребовались бы чудовищные затраты материалов, сил и времени, а Шегниф не мог этого позволить. Улисс снарядил команду на поиски цинка и через десять дней нашел его в форме сфалерита. Это серосодержащая руда спекалась до получения оксида, который затем смешивали с прессованным древесным углем и нагревали до тысячи двухсот градусов Цельсия (или шестисот гренгаузов). Парообразный цинк конденсировался снаружи реактора и потом отливался в цинковые блоки. Применяя низкотемпературный процесс, сульфид переводили в сульфат и разводили водой. Чистый цинк выделяли потом электролизом с помощью растительных батарей.
Оболочку дирижаблей делали из внутренней кожицы растений, которые шли на двигатели. Она была чрезвычайно легкой, прочной и эластичной, пятьдесят кусочков, сшитых вместе, давали большой баллон для хранения водорода.
Главной проблемой оставался двигатель. Не хватало железа даже на один мотор, и не было никакого намека на бокситы, чтобы получить алюминий или другие подходящие металлы. Единственной тяговой силой оставался растительный мускульный мотор, применявшийся для привода автомобилей и кораблей.
Улисс попытался использовать воду на манер примитивного реактивного механизма в наземных двигателях, но они не могли вращать пропеллер достаточно долго и быстро. Он экспериментировал с реактивными двигателями на морских кораблях, которые забирали и выпускали воду, как осьминоги. Однако в воздухе они оказались не столь эффективны.
Решение проблемы предложил Фабум, надсмотрщик-гуманоид моторной плантации. Он послал Улиссу официальное предложение. Бумага затерялась где-то в административных джунглях, которые разрослись вокруг зародыша воздушных сил. Фабум устал дожидаться ответа и добился позволения провести эксперименты. Он объединил два автомобильных мотора и гондолу и срастил мускатные выводы обоих. В результате исходная энергия не удвоилась, а утроилась. Четыре таких гондолы, содержащие восемь моторов, могли, вращая пропеллеры, сообщить дирижаблю скорость в двадцать пять миль в час при спокойном воздухе.
Хозяин Фабума отправился прямо к Улиссу (что вызвало позже некоторые нарекания) и рассказал ему, что придумал раб. Фабум был рад, что хозяин не присвоил открытие себе: видно, сыграла гордость и честь нешгая.
Конечно, увеличение количества моторов потребовало больше топлива, а это, в свою очередь, увеличило вес. Но путешествие к основному городу дулуликов только по воле ветра, как прикинул Улисс, было бессмысленно. Возвращаться обратно — совсем другое дело. Если дирижабли откажут, вернуться можно и пешком.
Услышав последние донесения, Шегниф остался доволен. Он наградил Фабума своею дружбой, на деле означавшей, что тот все же остается рабом, хотя может жить в лучших комнатах и зарабатывать больше денег, если, конечно, его хозяин станет больше платить. И ему позволялось просить разрешения жить, где ему вздумается.