Со стороны трясущая человека творческая лихорадка выглядит даже привлекательно. Она придает ему сил, бодрит, эмоционально заражает окружающих. Но вот стоит болезненному жару подняться, как в человеке рождается неимоверная жажда и агрессия. Его установка на обладание становится еще более хищной и еще более невежественной. Она превращается в эгоманию.
Эго есть такой способ восприятия реальности, когда мы всюду и крайне навязчиво примешиваем самих себя. Мы бессознательно представляем свое «Я» гравитационным центром, вокруг которого мир теперь обречен вращаться. Это значит, что в вещах мы видим отношение этих вещей к нам и нашим интересам, а не их сложное взаимоотношение и друг с другом, и с нами. Одновременно эго есть совокупность частей ума и нейробиологических механизмов, которые делают такую картину мира возможной.
С позиций эго все воспринимается через призму наших потребностей, желаний и эмоций, выгод и убытков, наших застарелых оценок и предубеждений. Мы всюду приносим с собой свой багаж и повестку дня. Этот багаж становится заслоном, который искажает и мир в целом, и каждую вещь в отдельности. Он слишком велик и загораживает их.
Мы смотрим на цветок, и в его очертаниях тотчас начинает проступать наш багаж. Мы видим в нем свое собственное отражение. Когда мы покупали букет в последний раз? Когда нам дарили букет? Ах, как давно это было. Сколько сейчас стоит хороший букет? А ведь немало, это приличная сумма. Да, работа могла бы приносить нам побольше денег, но сейчас, кажется, нет никаких альтернатив. И вообще я никогда не любил тюльпаны. Нужно бы выбраться на природу, но пока нет времени. Зачем я вообще об этом думаю? Пора уже заняться делами.
Весь этот монолог является невротическим, но не только потому, что на каждом его шаге так или иначе исследуются выгоды и убытки, а затем мы наказываем себя за то, что все не так, как мы бы хотели. Дело в том, что происходящее имеет обсессивно-компульсивную природу, то есть является психологически принудительным.
Мы не контролируем процесс. Мы не выбираем оценивать цветок с точки зрения наших интересов. Это происходит инстинктивно и даже насильственно. Поводья мгновенно вылетают из рук, и лимбическая система затягивает нас в пляску из реакций, стереотипов и эмоциональных вспышек. Ум сузился до крошечного объекта, на котором он теперь сосредоточен. Он потерял свободу. Разум уже не может осуществлять выбор курса движения. Такой выбор возможен лишь из панорамы опыта, из открытого пространства свободы обзора и свободы действия.
С позиций эго явления действительности на глубоком и бессознательном уровне представляются нам вращающимся вокруг фиктивной точки «Я» и замкнутыми на ней. Мы оказываемся заперты в душном лабиринте из собственных отражений. Там мы слышим шум своего ума, дышим своим воздухом, пугаемся своих придумок, бросаемся на них с кулаками или же страстно их вожделеем.
Когда мы сталкиваемся с чем-то новым, наш багаж сам выпрыгивает из чемоданов и становится центром внимания. Эго всегда производит крайне искаженную модель реальности. Оно порождает систематические и предсказуемые ошибки восприятия, неврозы и поведенческие нарушения.
Постоянное, принудительное и неразборчивое примешивание себя ко всякому новому опыту мешает понять, с чем в действительности мы имеем дело. Это истязает ум и вытягивает нервные силы, потому что перепроизводятся в нас не только ассоциации и мысли, но и отрицательные эмоции, пагубные желания и неосмотрительные решения.
Можно взглянуть на это и по-другому. В наркологии и в лексиконе любителей наркотических веществ существует такое понятие, как трип. Это своеобразное галлюцинаторное путешествие, которое совершает ум в состоянии интоксикации. Трип состоит из эмоциональных галлюцинаций, из интеллектуальных галлюцинаций и самых банальных сенсорных, когда мы видим зеленых человечков и слышим голоса.
Так вот, эго находится в непрерывном эго-трипе. Оно повсюду видит зеленых человечков, слышит голоса и, как и под воздействием психоделиков, совершенно необъяснимым образом может перейти из радостного перевозбуждения в угнетенное отчаяние.
Довольно часто психика в эго-трипе крайне неуравновешенна. Мы бываем то в преувеличенном восторге, то (и куда чаще) чувствуем себя обеспокоенными, встревоженными и подавленными. В один момент мы испытываем прилив нежности и умиления, а в другой – столь же внезапную вспышку раздражения и гнева. Мы видим то, чего нет, и не видим то, что есть.
Ум постоянно и принудительно сомкнут до последовательно сменяющихся сновидений. Он погружен в галлюцинаторное сновидение и в каждом предмете обнаруживает новую комбинацию из вещей своего старого багажа. При столь узкой перспективе обзора мы не способны полноценно развиваться. Эго-трип обрекает нас на невежество и страдание, а прямой контакт с собой и с ситуацией жизни утрачивается.
Само слово эго попало в современные языки из латыни, где ego обозначает «Я». В свою очередь в латынь оно пришло из глубин западной истории – из древнегреческого, где есть слово εγώ с практически таким же произношением и смыслом.
Таким образом, феномен эго пронизывает всю западную цивилизацию от самих ее истоков и по сей день. Важно, однако, понять, что эго ни в коей мере не является чем-то западным. Оно не ограничивается ни отдельной группой людей, ни даже отдельным видом живых существ. В восточной традиции, к примеру, то же самое значение передает палийское слово attā и санскритское ātman.
Эго есть особый способ существования ума в дуальном режиме. Это узкое, тесное и моноцентрическое видение реальности. И хотя в жизни человечества эгоцентризм является абсолютно доминирующим подходом, он не есть единственная возможность нашего ума.
Поскольку эго основано на дуалистическом противопоставлении себя и мира, в этом режиме мы исходим из убеждения, что благо есть нечто внешнее. Есть нечто хорошее, а есть мы, нуждающиеся в нем. Необходимо это хорошее заполучить и как можно дольше удержать. Нас пронизывает ощущение фундаментальной бедности и нехватки, сомнение в своей полноценности.
В равной мере и угроза для эго есть нечто внешнее. Это то, чего требуется избежать и что порой нужно уничтожить. Мир есть добыча, и мир есть враг. Как следствие, эго движимо установкой на обладание и относится к вещам с позиций жажды и агрессии, хотя редко способно отдать себе в этом отчет. Столь поверхностная точка зрения упускает тот факт, что главные блага и опасности находятся не где-то там вдали и когда-то потом, а внутри нас и уже сейчас. Но эго так поглощено установкой на обладание, что не замечает этого.
При установке на обладание мы движимы внешней опорой и вообще одержимы всем внешним. Огромная часть нашей энергии направлена прочь из реальной ситуации на разнообразные иллюзии и миражи, которые ослепляют нас, разрушают ум и причиняют страдание.
Самая же главная галлюцинация эго есть его вера в себя как нечто цельное, независимое и даже вечное. Эго убеждено в обособленности от мира и в противопоставленности ему. В эго-трипе нам кажется, что взаимопереход между нами и миром невозможен и нежелателен. Как следствие, мы тщетно стремимся утвердить и укрепить этот иллюзорный образ себя, защитить его от посягательств и впечатать себя в мир как можно глубже.
В течение того недолгого времени, которое эгоманьяк существует, он хочет закрепить за собой и за своей волей как можно больше частей окружающей реальности. Он пытается натащить больше имущества в построенный им маленький домик у жерла вулкана, удержать побольше в личной собственности, увековечить свое «Я» в неизменной форме.
Эгоманьяк ощущает, что отделен от реальности, и жизнь для него есть борьба. Это движение от цели к цели, меняющее мир в соответствии с интересами эго. Он вцепляется в каждый порыв ветра и пытается сжать его до боли.
Вновь, проблема здесь в том, что эго мимолетно, и отмеренный ему срок равен щелчку пальцев. А если точнее, эго вообще не существует. Это всего лишь самообман, древняя оптическая иллюзия мозга, к анализу которой мы еще вернемся. Вся суета, направленная на то, чтобы снабдить крошечное, эфемерное и, по сути, даже не существующее эго большой личной собственностью и территорией, оказывается пустым шумом.
Эта суета тем абсурднее, что эго не умеет жить сейчас. Сейчас оно умеет лишь воевать, воровать, поглощать, накапливать и изучать свои фантазии о том, что еще предстоит приобрести. Оно инстинктивно убеждено в своей вечности и делает все «на потом». Но это счастливое «потом» никогда не наступает. Есть лишь сейчас, в котором эгоманьяк страдает и причиняет страдания. Такой подход производит очень много мучений, он рождает острые внутренние противоречия в человеке и в мире вокруг.
Порой эгоманьяк может быть убежден в высоком качестве своей жизни и безвредности своей деятельности, но не следует обманываться его простодушной верой. Объяснением здесь является невежество, его слепота в отношении себя. Несчастный человек может не знать, что он несчастен; это самое обычное дело.
Точно так же злодей не сознает, что он злодей. Они так долго были больны, так глубоко больны, что потеряли здоровье как точку отсчета. Эгомания и кажется ему счастьем, потому что ему не с чем ее сравнить, а болезнь представляется ему оптимальным состоянием организма.
Даже за пределами обострившейся эгомании внешнее понимание смысла не только мучительно, но и ослабляет человека. Это происходит за счет того, что установка на обладание заставляет делать акцент на внешних формах творчества. Смысл деятельности видится за пределами нас и в пространстве, и во времени. Он где-то там и в будущем.
Мы ведем наступление на пространство и на время. Мы стараемся приобрести больше ресурсов, будь то деньги, власть или статус, создать и удержать в собственности больше предметов, произвести больше чисто внешних перемен.
Чем сильнее ориентация на внешнее, тем более она оглупляет. Мы так загипнотизированы горизонтом, что не можем посмотреть себе под ноги, не видим самих себя. Созидательная энергия сковывается и отделяется от своих высших возможностей, потому что в самую перв