Мы хотим много говорить и слушать, много смотреть и читать. Общение с людьми и восприятие искусства распаляют наше воображение. Когда оно взволнованно, в нем рождаются образы и картины, а за ними вслед вспыхивают эмоциональные фейерверки.
Стимуляция органов чувств есть самый простой и короткий путь к желудку эго. Мы высоко ценим всевозможные радости тела, впитываем впечатления и переживания, будь эти переживания острыми или же не очень. Суть такого пассивного подхода к обладанию в том, что мы стремимся быть всецело простимулированными. Мы стремимся отыскать самые лучшие и самые приятные ключики от органов своего ума и тела. Эти стимулы и есть главный ресурс, добываемый нашим эго.
При пассивном подходе к обладанию мы бессознательно жаждем, чтобы каждый наш орган был обработан. Простимулированным должно быть все – от макушки до самых пят, от желудка, глаз и ушей до воображения и выделяющих адреналин надпочечников.
Если мы правильно подобрали чувственные стимулы, то они дергают за различные ассоциативные и эмоциональные рычажки и подают правильный сигнал в лимбическую систему. Получив этот сигнал, она понимает, что пора нажать на тормоза, повысить меру внутренней гармонии и отпустить немного счастья на свободу.
Все это потребительский способ бытия, потому что в процессе восприятия и усвоения стимулов роль наших собственных усилий минимальна. Мы поглощаем краски, вкусы, ароматы, чужие мысли и идеи, образы, людей и ситуации, но не преображаем то, что нас питает.
Наша деятельность не выводит стимулы и ресурсы, с помощью которых мы получаем счастье, на более высокий уровень творческой организации. Она не делает потребляемое кирпичиком нового здания, к возведению которого приложили бы руку высшие формы нашей умственной деятельности.
Потребление дезорганизует. Оно разлагает впечатления, ресурсы и стимулы на составляющие, расщепляет их и распыляет в пространстве.
Творчество, с другой стороны, организует и гармонизирует. Оно порождает новые способы конструктивного взаимодействия вещей, людей и смыслов, с которыми мы сталкиваемся.
В реальности граница между потреблением и творчеством расплывчата, а потому расплывчаты и границы между самими понятиями. Творчеством мы называем деятельность, чья организующая и преобразовывающая мир сила считается нами достаточной и превышает некий произвольно установленный стандарт.
Что касается активных форм установки на обладание, то они обыкновенно выражаются в невротической тяге к расширению своей личной территории и статуса. Мы увлеченно ищем богатства, власти и высокого положения в той или иной иерархии и всю жизнь методично накапливаем их в поисках удовлетворения.
Мы концентрируем в своих руках символы отличия, окружаем себя предметами, которые о нем говорят, носим их на своем теле и в своем теле. Мы творчески организуем реальность новым и подчас даже довольно изощренным образом, но ни ей, ни нам от этого не становится лучше. Как и любое творчество, лимбическое творчество организует ситуацию, но оно не выводит ее на качественно новый уровень. Оно просто меняет местами слагаемые в том же самом уравнении.
Изъяны лимбического подхода к счастью
Путь инстинкта есть окольный и тернистый путь, поскольку на нем гармония в уме создается опосредованным и крайне ненадежным способом. Мы кормим свои автоматические механизмы, и каждое снижение их аппетита немного снимает психическое напряжение.
Жизнь оказывается подчинена поиску разнообразных поводов, которые можно было бы предъявить собственной лимбической системе. В случае успеха этих поисков она может впрыснуть в сознание немного сладкого сока.
И в пассивной форме, и в активной мы удовлетворяем то один каприз своего эго, то другой. В первом случае мы потребляем уже созданное кем-то другим, а во втором – мы потребляем то, в чем сами принимаем деятельное участие, будь то власть, капитал, знание, произведения искусства, социальная организация или что-то иное.
Существо дела от этого совершенно не меняется, так как мы остаемся запертыми в беличьем колесе. Мы взлетаем вверх, обрушиваемся вниз, пресыщение чередуется с голодом, но колесо крутится на одном и том же месте. С преобладанием негативного ничего не происходит.
Пока мы играем по правилам лимбической системы, мы не можем преодолеть ее ограничений. Мы остаемся невежественными и невротизированными, а внутри нас то тлеют и чадят, то полыхают очаги психических конфликтов.
Счастье инстинкта является хрупким, частичным и недолговечным, поскольку подчинено капризам лимбической системы и капризам случая. Оно зависит от того, разыщем ли мы нужные виды корма для своего внутреннего зверя. И даже если мы разыскали ему правильное лакомство, получаемая взамен радость оказывается плоской и одномерной, если нам есть с чем ее сравнить.
Сколько бы мы ни стимулировали свое тщеславие, корыстолюбие и властолюбие, сколько бы ни ублажали свое тело или жажду знаний, все оказывается без толку. Это казино не обыграть, следуя его же правилам.
Естественно, в воспоминаниях и рассказах мы можем убеждать себя и других, что у нас все просто чудесно. Очень легко создать легенду о счастливом беличьем колесе и даже в нее поверить. Это даст временное облегчение, но ценой еще одного отложенного конфликта. Чтобы поддержать свою легенду, мы должны будем подтасовать факты и создать новый раскол в своей информационной модели мира. Это с неизбежностью породит в психике то или иное расстройство поведения и восприятия.
Вторая проблема подхода к счастью со стороны инстинкта в том, что многие внутренние конфликты совершенно не связаны с тем, что какие-то наши разумные потребности не были удовлетворены. Это просто галлюцинации лимбической системы, ошибки в нейронных расчетах.
Нам часто бывает плохо, хотя в общем-то все хорошо. Нас мучит паранойя и снедает ощущение нависшей угрозы, но в действительности нам ничего не угрожает. Нас влечет жажда что-то срочно заполучить, снедает ощущение нехватки, но мы никак не можем понять, чего же именно нам не хватает. В иные же моменты нас тянет к тому, что нам вредит и нас разрушает.
Человеческий ум, как и тело, далеко не совершенен. Если бы он был совершенен, это значило бы, что он закончен, неподвижен и мертв. Множественность мира, движение и непостоянство рождают внутри нас и вовне нас разнообразные несостыковки.
Так, в нашем уме могут возникнуть слуховые и зрительные галлюцинации, а порой галлюцинации интеллектуальные и эмоциональные. Галлюцинация представляет собой просто информационный сигнал без достаточного стимула, сигнал, который не мотивирован ситуацией. Это такие данные о ситуации, которые вносят разлад в нашу информационную модель мира, вместо того чтобы повышать ее согласованность.
Современной психиатрии и нейробиологии известно, что и у самого здорового человека постоянно случаются галлюцинации от малого до среднего калибра. Часто они имеют тактильную или же болевую природу. В нас возникает немотивированная болевая реакция или ощущение прикосновения, укуса, покалывания. Иногда нам слышится, будто кто-то что-то сказал, но затем выясняется, что ничего подобного не происходило. Порой мы видим вдали или в темноте смутные образы, знаки, лица.
Галлюцинации есть просто существенные сбои в интерпретации одними нейросетями сигналов, идущих от других. Это сгустки шума, побочный эффект работы любой нервной системы, и пока они находятся в скромных пределах, то не являются симптомом психотических расстройств.
Тем не менее, когда подобные сбои в распространении информации происходят у наших желаний, потребностей и эмоций, они наносят большой вред. Галлюцинации лимбической системы рождают внутреннее напряжение, взвинчивают уровень стресса и вызывают поведенческие нарушения. Они провоцируют вспышки отчаяния, страха, агрессии и тревоги, и эти галлюцинаторные вспышки не соответствуют реальным угрозам, на которые негативные эмоции и должны срабатывать.
Кортикальное счастье: счастье духа
Кормление лимбической системы, сколь бы обильным оно ни было, не исцеляет эго от мучающих его миражей. Его раны и недуги могут быть залечены лишь извне, за счет приглашенного доктора в виде человеческого разума. С этой целью он и возник в нашей нервной системе в ходе долгого эволюционного процесса.
Нам требуется изъять эго из мрачной темницы, в которой оно живет, и поместить в широкий контекст большого ума. Там его перестанет мучить клаустрофобия и паранойя. Только на открытом просторе большого ума наша лимбическая система может быть упорядочена и очищена.
Пока мы играем по правилам эго и всецело сосредоточены на обладании и на удовлетворении потребностей, мы работаем с симптомами проблем, а не с их причинами.
Счастье, которое мы обретаем путем прямого совершенствования и очищения ума, может быть названо кортикальным. Это название уместно, потому что добычей такого счастья руководят центры управления поведением в коре головного мозга, в то время как поиски счастья на пути инстинкта проходят под управлением подкорковых структур мозга.
Также это счастье является духовным, так как дух есть собирательное название для высших форм нашей умственной деятельности. Счастье духа создается путем применения нами наиболее совершенных инструментов ума по созданию порядка и гармонии, а не за счет хождения на поводу у своих инстинктов.
Определяющей чертой счастья духа и вообще человека духа является установка на бытие.
В этом случае обладание стимулами, ресурсами, собственностью рассматривается не как искомая причина наших внутренних состояний, а как их следствие. Мы действуем, мы проявляем себя в каждой ситуации, и поскольку наше действие является точным, творческим и информированным, оно порождает благие следствия.
В этом случае собственность и обладание есть не причина, а побочные эффекты нашего бытия и нашего состояния ума. При установке на обладание все наоборот: наше бытие является отражением того, что мы имеем или же не имеем. Энергия расходуется на цепляние, а не на деятельное и свободное проявление себя.