з мира Идей и потому представляет собой нечто вечное, цельное, совершенное и принципиально обособленное от всего остального. Лишь по некоему недоразумению разумная душа забыла свою природу и оказалась отделена от этого понимания узами материи.
Словом, Платон придерживался моноцентрической концепции ума и одновременно этерналистского толкования «Я». Он был убежден, что в уме имеется один бесспорный и сверхъестественный центр духовной жизни. Это своего рода человечек внутри нашей головы, который наблюдает за происходящим и в меру своих знаний всем там заправляет.
Этот человечек вечен и прекрасен, и отделен по своей природе от всего материального. Колесница же, кони да и все ландшафты вокруг есть просто мир теней, откуда человечек пытается умчаться – если, конечно, чары невежества не сбивают его с толку.
Вплоть до эпохи Нового времени дуализм вкушает безраздельное господство в культуре и философии. С подачи Платона, понимание нашего «Я» как бессмертного и обособленного человечка внутри головы становится чем-то бесспорным и само собой разумеющимся. Оно не подвергается даже простейшему бытовому анализу.
Внутри каждого из нас имеется неразрушимое, постоянное и драгоценное «Я». Наша задача – холить и лелеять именно его, а не что-либо другое. Мы должны обеспечить этой лучшей версии себя вечное блаженство в мире ином и все необходимое на этой грешной земле.
Благородные платоновские идеалы обычный человек понял на свой манер. Наше эго, будучи бессмертным, не есть чувственный мир и не есть другие люди. Между нами и чувственным материальным миром высится непробиваемая стена. У нас принципиально иная сущность, чем у того, что мы видим вокруг. Мы слеплены из иного теста. Мы выше всего этого. Мы вообще, так сказать, не отсюда и скоро отбудем на свою прекрасную родину. Это стало еще одним основанием для человеческой гордыни и чувства нашего превосходства над всем и вся.
Стена между эго и другими людьми также растет и крепнет. Мир разделен на множество бессмертных душ, и каждая печется о своем бессмертии и блаженстве. Да, других нужно любить и им нужно помогать, это хорошо и правильно. И да, они тоже обладают вечным, священным и бессмертным началом. Но все же они не есть мы и не могут быть нами.
Границы между нами и миром непреодолимы. Границы между нами и другими людьми тоже непреодолимы. Одна душа не может стать другой душой, и хоть мы слеплены из одного первоклассного теста, мы принципиально отграничены. Никакого взаимоперехода быть не может.
Это стало бессознательным основанием для жажды и агрессии эго, которое воспринимает мир как нечто второсортное и вращающееся вокруг него по орбите. Все воспринимается с позиций мелких интересов эго и его тщетной жажды увековечивания кругов на воде.
Как правило, эти интересы были отнюдь не духовными. Люди, образ жизни которых был далеко за пределами философии и религии, следовали выкованному в этих горнилах моноцентризму. Они посвящали свою жизнь попыткам обеспечить «Я», противопоставленное миру, всевозможными наслаждениями, ресурсами и достижениями.
Они пытались впечатать свой личный образ и след в мир как можно глубже, старались увековечить плоды своей деятельности и получить за них вечную награду, ибо верили, что это возможно. Они верили в постоянство эго и в непреодолимую пропасть между «Я» и миром, между «Я» и другими. Это стало фундаментом для буйного роста цепляния и установки на обладание.
V. Но как же душе, согласно Платону, вернуться из мира материи в мир Идей? Какова программа наших действий? Если следовать Платону и позднейшей западной традиции, то коль скоро наша душа сделана из чистого золота, никакой глубокой внутренней редакции она не требует. Более того, такая редакция невозможна. Душа, будучи эйдосом, и так совершенна. Не нужно менять фундаментальные привычки ума и сам способ его реагирования. Не нужно исследовать глубочайшую природу этого ума – все уже и так понятно.
По сути, нам требуется только одно – вспомнить то, что мы знали, когда еще пребывали в мире Идей, но забыли из-за дурного влияния материи. Самосовершенствование есть для Платона познание, а познание он понимает именно как припоминание – анамнезис.
Платоновская теория анамнезиса утверждает, что в чувственном мире по большему счету узнать ничего нельзя, ибо он суть тень, тлен и ничего полезного не содержит. Однако внимательное наблюдение за тенями внутри и вовне нас позволяет нам вспомнить, тенями чего именно они являются. Все возможное знание уже имеется внутри нас. Его требуется обнаружить, дать идее Блага проявиться внутри, и когда эта информация будет получена, все встанет на свои места само собой.
Саморазвитие в западной философской традиции, в итоге, начало выстраиваться вокруг сбора правильных и ценных сведений.
Его вторым и вспомогательным инструментом стала нравственная дисциплина. Она подразумевала отказ от совершения определенных пагубных действий, от потворства тем низменным желаниям, мыслям и потребностям, которые подрывают силы разума.
Имелось ясное понимание, что эти пагубные привычки стягивают на себя огромные объемы энергии и потому должны быть побеждены. Они направляют человека по траектории слияния с материей, усугубления невежества, жажды и агрессии, а потому отдаляют нас от освобождения.
Как следствие, и в платонизме, и в иных западных философских традициях говорилось об усмирении страстей и о необходимости обеспечить торжество разума и веры за счет нравственного усилия. Если же идеализм был с сильным религиозным уклоном, то к арсеналу средств для восхождения души добавлялся и третий пункт: укрепление веры, подчинение ниспосланным божественным законам и совершение многочисленных ритуалов для умилостивления сверхъестественных сил.
Все имевшиеся представления о нравственной дисциплине, однако, имели довольно поверхностный характер. В сущности, она сводилась к требованию взять себя в руки и не делать плохих вещей, а делать хорошие; не желать плохих вещей, а желать хороших, не думать о плохих вещах, а думать о хороших – и так далее.
О самом же главном (о том, как этого, собственно, добиться) она умалчивала или же советовала просто всерьез постараться, все осознать и быть твердым в своей вере и в решимости стремиться ко благу.
Предлагаемая программа действий со времен Платона и вплоть до сегодняшнего дня похожа на рецепт, в котором нам дается приблизительное представление о готовом блюде, но все шаги по его приготовлению пропущены. Это значит, что на Западе никогда не было создано специальной системы развития и тренировки ума за счет его же внутренних способностей. Даже таковая необходимость не была ни понята, ни заявлена.
Крайне красноречивой иллюстрацией здесь является тот факт, что до середины XVII века в западной философии даже не было слова «сознание» и никакого понятия, которое бы являлось его аналогом.
Это едва укладывается в голове, но впервые понятие «сознание» встречается в «Размышлениях о первой философии» Рене Декарта, опубликованных в 1641 году. Там Декарт один раз и между делом употребляет латинское слово conscius и больше к этому не возвращается.
С другой стороны, на Востоке практически с момента зарождения философии существовала обширная сеть понятий для описания всех аспектов ума и обширная система из методик для его тренировки. Западной традиции потребовалось почти две с половиной тысячи лет, чтобы только осторожно встать на этот след самым краешком ноги. Лишь в последнее столетие в рамках научного исследования мозга мы начали делать поистине новый и существенный вклад в это великое дело.
Объясняется это, конечно, не тем, что люди Востока были как-то особенно умны и одухотворены. По стечению исторических обстоятельств, на Востоке очень рано возникли недуальные концепции ума, и далее мы еще подробно об этом поговорим. Это и обеспечило грандиозный рывок вперед в философии, но одновременно стало и причиной отставания Востока по части наук о природе и технологий, нацеленных на ее подчинение и освоение.
Моноцентризм есть дуалистический подход к жизни, поскольку он делит весь мир на две противоборствующие и разные по своей природе части. Он также может быть назван эгоцентризмом. Все наше восприятие мира стягивается к одной точке, и эта точка становится углом, в который мы сами себя и поставили. Мы чувствуем себя загнанными в угол. Мы становимся параноиками и эгоманьяками, так что наша лимбическая система начинает перепроизводство агрессии и жажды. Эмоции слепят ум, и тем самым невежество получает непрерывную подпитку.
Моноцентризм проводит черту и отделяет нас от мира сразу во многих смыслах. В частности, он подталкивает человека искать главный источник и блага, и опасности вне самого себя и вне той ситуации, где он находится. Тем самым действительное положение вещей коренным образом искажается.
Эго всегда существует в королевстве кривых зеркал и пребывает в непрерывном галлюцинаторном эго-трипе. Оно ко всему примешивает свой багаж из автоматических реакций, неврозов и застарелых предубеждений и прокладывает путь в жизни на основе ложных противопоставлений, противоречий и устремлений.
Когда мы в эго-трипе, нам все кажется врагом или добычей, средством для увековечивания себя или угрозой для оного. Наши усилия сосредотачиваются на цеплянии за круги на воде, на умножении и накоплении ресурсов. Это и есть то коренное препятствие, которое отделяет блестящих и талантливейших людей не просто от понимания своей множественной, творческой и непостоянной сущности, но даже от попыток всерьез заняться ее исследованием.
Великий раскол
Практически одновременно с идеализмом в философии начал формироваться и альтернативный взгляд на мир — материализм, хотя в те времена, конечно, он так не назывался. Материализм был той силой, которая могла бы низвергнуть эго с его пьедестала.
В соответствии с материалистическими представлениями, в основе мира лежит нечто физическое, а не духовное – то есть скорее похожее на вещи вокруг нас, нежели на явления нашего ума. Следовательно, жизнь, воля, разум и все умственные явления появились в процессе развития из чего-то изначально неживого и неразумного.