Таким образом, в нашей голове нет волшебного человечка, который занимался бы всем и сразу. Мозг есть команда узких специалистов. Хотя порой они могут переучиваться с потрясающими результатами, обычно им просто не нужно этого делать, либо для подобной переквалификации отсутствуют благоприятные условия. Повреждение любой специализированной зоны приводит к нарушению тех функций, за которые она отвечает.
Дело доходит до совершенно невероятных случаев, когда отдельные повреждения мозга приводят к потере памяти о том, как называются овощи, но память о названиях фруктов сохраняется. Или же, наоборот, человек помнит все фрукты, но забывает все овощи, а также названия инструментов (орудий труда).
Некоторые повреждения миндалины в нашем мозге полностью отключают способность человека испытывать страх. Другие нарушения в ее работе или, например, давящая на нее опухоль делают человека крайне пугливым, тревожным или агрессивным. Это и не удивительно. В миндалине трудятся нейронные специалисты по страху и агрессии.
Самые же сложные функции в мозге, вроде принятия решений, есть результат совместной деятельности нескольких модулей. В нашей голове не только нет генерального директора, но нет и единого совета директоров. Скорее, это несколько соперничающих советов директоров, которые заседают в разных офисах. Ранее мы обозначили главные из них как лимбическую систему и кортикальную систему. Они ведут споры и внутри своих залов для собраний, и со своими коллегами на другом этаже.
Успешная работа мозга есть гармоничное взаимодействие всех составляющих его частей. Это точно выстроенная иерархия во взаимодействии специалистов и выверенное распределение обязанностей между ними.
У живого организма много потребностей, много вариантов их удовлетворения и много задач, требующих разных знаний и навыков. Среди прочего, это означает, что в единицу времени существует необходимость в работе лишь небольшого числа специалистов. Остальные при этом могут отдыхать и не расходовать драгоценные энергетические ресурсы.
Полная активация мозга была бы крайне опасна и невыгодна, а потому для нас она фактически невозможна. Вернее, она возможна лишь на весьма короткий промежуток времени, за которым тотчас последует смерть. Дело в том, что чем выше число нервных связей, которые активно передают информацию, тем больше расход энергии. И тем выше уровень шума и информационных конфликтов между нейросетями. Если бы все девяносто миллиардов нейронов активно работали при каждом деле, которым мы заняты, энергопотребление было бы колоссальным.
Представьте огромную компанию, в которой каждая операция требует усилий всех ее сотрудников сразу. Это совершенно нежизнеспособная стратегия. Деление нервной системы на модули есть единственный вариант, позволяющий усиленно работать только тем частям мозга, которые нужны для решения стоящих перед нами проблем.
Кроме того, связь всех клеток со всеми или хотя бы их прямая связь с единым командным центром потребовала бы немыслимого числа нервных отростков и, соответственно, ресурсов для их построения и содержания. В таком случае наш мозг был бы гигантских размеров, и подобный монстр не мог бы даже сдвинуться с места, не говоря уже о том, чтобы выжить.
Связывающие клетки отростки должны быть столь короткими, сколь это возможно, и преимущественно находиться внутри специализированных модулей. Прямое взаимодействие с единым центром потребовало бы создать колоссальное число прямых коммуникаций между нейронами и обеспечить огромную длину отростков. Это настолько бессмысленная и неэффективная трата энергии, что с эволюционной точки зрения ее можно считать невозможной.
Вернемся к аналогии с работой организации. Начальник не может ни знать, ни контролировать большую часть из того, что происходит в его компании. Если для совершения каждого малейшего жеста сотрудники будут бегать к нему за приказом и одобрением, ничто не сдвинется с места.
По этой причине основная часть коммуникаций в компании происходит между сотрудниками внутри их отделов, а также между сотрудниками и внешней средой. Точно так же основная часть коммуникаций в мозге происходит внутри модулей, а в командные центры попадают лишь крохи.
И эволюция, и инженерное дело пошли по пути обособления модулей и укорочения информационных связей. В единицу времени должен работать лишь необходимый минимум специалистов. Связей между ними должно быть так мало, как только возможно для эффективной работы, а нервные отростки – предельно короткими. Это вопрос энергоэффективности, то есть выживания.
Следствием этого является то, что с ростом мозга живых существ в процессе эволюции у них почти не увеличивается среднее количество связей между нервными клетками. В большом мозге большого животного оно приблизительно такое же, как в маленьком мозге маленького животного.
Это значит, что чем больше и сложнее мозг, тем больше, как правило, автономность и отделенность друг от друга его модулей. По мере роста количества нервных клеток и отделов мозга, общее количество связей внутри отделов растет, но вот удельная доля связей между отделами – лишь стремительно уменьшается.
Действительность постоянно преподносит нам как приятные, так и неприятные сюрпризы. Обстоятельства и условия меняются и подчас требуют не просто получения новых знаний и навыков, а перестройки наших мозгов и тел.
Словом, меняющиеся условия среды оказывают на строение организма эволюционное давление, но поощряемые средой трансформации не требуют всеобщей перемены. Это было бы просто невозможно. Для улучшения адаптации достаточно точечной коррекции именно в тех модулях нервной системы, которые соответствуют произошедшим переменам.
В ходе такой постепенной и пошаговой адаптации появились все отделы нашего мозга. Когда перемены заходили достаточно далеко, один отдел в конечном счете разделялся на несколько, и они все больше специализировались. Модули нервной системы формировались не все и сразу, а последовательно, и эти перемены были эволюционным ответом на давление среды.
Модульная организация позволила живым организмам развиваться, не переделывая себя целиком, а ограничивать перемены той областью, где они необходимы. Мы состоим из частей, которые состоят из частей, и все эти элементы обновляются и образуют новые связи.
Через голову Финеаса Гейджа прошел металлический лом. Лучше его жизнь от этого определенно не стала, и он частично утратил многие важные способности. Тем не менее большинство функций и его ума, и тела остались нетронутыми. Он продолжил ходить, думать, говорить, переваривать пищу и прожил еще двенадцать лет. Деление мозга на модули позволяет нашей нервной системе не класть все яйца в одну корзину. В большинстве случаев она остается на плаву несмотря на то, что те или иные ее части повреждены.
Модульная нервная система продолжает функционировать, даже когда нарушается работа важнейших для принятия решений зон мозга. Железный лом прошел через лобную долю Финеаса Гейджа, а это, как мы помним, есть высший командный центр поведения и средоточие человеческого разума. Если бы это был единственный начальник, который бы заправлял всем от дыхания до мысли, то дни Финеаса Гейджа были бы сочтены.
И, равным образом, если бы наш разум был цельным, а не состоящим из модулей меньшего уровня, исход был бы тот же. Он бы полностью выбыл из игры.
Исследователи из всех областей знания пришли к выводу, что конкуренция является основой развития и в дикой природе, и в обществе, и в случае отдельной личности. Причина в том, что она как ничто другое стимулирует и тонизирует всякую развивающуюся систему.
Конкуренция делает движение вперед и рост жизненно необходимыми или по крайней мере постоянно подстегивает нас на этом пути. Когда у нас есть соперники, мы вынуждены держать руку на пульсе и совершенствовать свои знания и инструменты. На всех участников конкурентной системы оказывается творческое давление. Оно выковывает их, шлифует и обтачивает. В результате происходит отбор сильнейших, то есть самых приспособленных к вызовам жизни.
В равной мере конкуренция внутри нашего ума, пока она находится в разумных пределах, создает все условия для развития. Соперничество потребностей, программ, идей и решений предотвращает застаивание и омертвение, не позволяет нам хиреть.
Чисто теоретически, мозг с единым и сравнительно цельным командным центром мог бы существовать. Центр принятия решений был бы подобен начальнику огромной организации, поделенной на многочисленные подразделения. Сидя в своем офисе, бесспорный владыка ума получал бы лаконичные донесения от подчиненных ему отделов мозга и дирижировал бы всем в форме своих высочайших указаний.
Подобное возможно, но это было бы крайне неудачным инженерным решением. Когда позиция такого полновластного начальника оказывалась бы ошибочной, некому было бы ему возразить. Некому посеять в нем творческое сомнение, дать ему дополнительный импульс к изменению себя самого и переобучению. А если бы он сам осознал собственную некомпетентность, некому было бы его заменить или по крайней мере оказать монарху помощь.
Моноцентрический мозг означал бы отсутствие конкурентного давления со стороны других способов принятия решений, других «мини-личностей» с уже готовыми предложениями и умением довести их до реализации.
Ницше писал:
«Нужно иметь необходимость быть сильным – иначе не будешь им никогда»[55].
Конкуренция и создает такую необходимость. Это делает ее столь же незаменимой в процессе мышления и принятия решений, как в политике, экономике и культуре. Она предотвращает загнивание, подстегивает развитие и расширяет перспективу, предоставляя альтернативные взгляды и подходы вместо какого-то одного.