Члены семьи, с тревогой ждавшие меня, обрадовались новости больше, чем я себе представляла. Реакция была такой же, как в старину, когда кто-то из семьи становился хотя бы канцеляристом в правительственном офисе. Когда я радовалась одна, все было нормально, но смотреть на то, с каким восторгом приняли эту новость дома, было тяжело, и я поспешно уточнила, что денег мне платить не будут. Однако члены семьи не были обескуражены этим, а сказали: пусть зарплаты нет, зато что-то появится взамен, например, раз есть распределение риса, нам может перепасть бесплатная еда. Они смотрели дальше, чем я.
На следующий день я вышла на работу в лучшем своем наряде. Поверх колышущейся на ветру юбки из крепа я надела отделанную красивой вышивкой белоснежную чжогори[56]. Ногам было тесно в туфлях, которые я купила, как только поступила в университет, и с тех пор надевала лишь пару раз, но было приятно чувствовать упругую подошву, словно я наступала на резиновый мяч. Душа радостно пела. Мой наряд соответствовал этому зданию с примыкающим к нему красивым садом. Начальник отдела по общим вопросам, увидев меня, расплылся в улыбке, говоря, что в офисе обязательно должна работать женщина. После он представил меня начальнику отдела по обороне и начальнику отдела по надзору. Каждый из них занимал по отдельной, заранее подготовленной комнате, но сотрудников пока не было видно. Несмотря на то что я изо всех сил старалась понять, работают они автономно или под управлением правительства, мне это так и не удалось.
Начальник отдела по надзору выглядел самым зловредным, что, впрочем, подходило молодежной организации, чьей главной функцией было уничтожение красных. Он разве что на боку носил не пистолет или палку, а всего лишь электрический фонарик цвета хаки. Он все время был в солнцезащитных очках, возможно, чтобы повысить свой авторитет. В совокупности с квадратной челюстью образ получался непривлекательный. Когда я впервые увидела его без солнцезащитных очков во время обеда, среди трех начальников отделов он выглядел самым поджарым и производил впечатление человека, лишенного чувства юмора.
Больше всего меня радовало то, что у меня появилась возможность бесплатно обедать. На мой взгляд, у нас не было никакой срочной работы, но все сказали, что свои семьи оставили на юге, а сами переправились через реку в качестве передового отряда. Дом, где начальники лишь ночевали и питались, стоял особняком. К обеденному часу нас всегда ждал прекрасный горячий обед с вкусными закусками, к которому кроме членов организации всегда приходили несколько детективов или полицейских из участка Сонбок. Возможно, женщина, которая так вкусно готовила нам, до начала войны тоже работала в столовой, но сейчас она, кажется, жила, питаясь только во время готовки еды для отряда обороны. Глядя на то, как она каждый раз, не желая подавать на стол одинаковые закуски, используя свое мастерство, старалась приготовить разнообразные блюда, я понимала, что стол обходится ей не дешево.
Теперь меня не заботило, откуда берутся деньги на мою еду, — все оплачивалось из бюджета организации. Но больше, чем возможность не беспокоиться об оплате и есть вкусно приготовленный обед, меня поражал незнакомый этикет. Освоив его, я стала человеком из другого общества. Теперь, когда я бывала дома, то раздражалась по малейшему поводу. На работе начинали обедать, поднимая ложки и палочки для еды лишь после того, как к еде приступал начальник. Вместо того чтобы отнимать вкусное блюдо, им угощали друг друга. За столом медленно жевали, а закончив обедать, клали ложки и палочки на край тарелки с рисом. Я начала обедать вместе со всеми после получения ID — идентификационной карточки члена отряда «Силы обороны Родины». Бесплатную еду я отрабатывала до позднего вечера. На какое-то время эта организация стала для меня вторым домом. Можно было сказать, что фактически я не устроилась на работу, а стала членом отряда «Силы обороны Родины».
И хотя на этом месте у меня не было никаких перспектив в плане зарплаты, по утрам я все равно с удовольствием выходила на работу. Неожиданно для себя я стала человеком, занимающим самое высокое положение в доме, но не потому, что возвращалась с работы лишь по вечерам, а оттого, что перестала уменьшать запасы риса. По утрам я могла тихо ускользнуть из дома, избежав завтрака, за которым каждый старался набить свой живот за счет другого, ругаясь и энергично отталкивая соседа. Из-за того что я рано уходила на работу, мой легкий завтрак подавался на отдельном столике. И каждый раз олькхе извинялась за то, что на нем не было закусок. Теперь по утрам двоюродный младший братишка, начистив до блеска мои черные туфли, с глазами, полными обожания, провожал меня до ворот. Что касается бабушки, то она с удовлетворением провожала меня загадкой: «Зарплата уходит». Она тоже ценила работу, кормившую меня одну, выше, чем дядину работу накамой или торговлю овощами, кормившую двенадцать человек.
Эти слова были отражением жестокого времени, делавшего суровой правдой поговорку «Лучше, чем семья из десяти человек, семья, в которой хоть на одного человека меньше», которую со вздохом сожаления мог подтвердить любой кореец.
Все люди из отряда обороны были пожилыми и солидными. Это была не наспех образованная организация, отправленная в качестве авангарда. Она была похожа на организацию с девизом «Мой район охраняю я сам», находившуюся под управлением правительства, эвакуированного на юг. Организация решала проблемы общественного спокойствия с учетом военного времени. Работа была связана с переписью населения в нашем районе, обучением гражданских противовоздушной обороне, борьбой со шпионажем. Мы больше концентрировались на работе по проверке подлинности паспортов горожан, чем следовали указанию выявлять неблагонадежных жителей города, подозревавшихся в противоправительственных действиях. Но даже если мы кого-то в чем-то подозревали, мы не устраивали допросов и пыток, мы лишь наблюдали за ними и искали к ним подходы.
Река Ханган до сих пор была запретной рекой, но после того, как 4 января 1950 года правительственные войска оставили Сеул, в нем все еще жило много людей. В основном это были не горожане, а военные, полицейские или обширный гражданский персонал, входящий в состав войск ООН и наших воинских частей. Что касается жителей города, то они могли стать только членами отряда «Силы обороны Родины», им разрешалось носить военную форму, но никто не кривил душой, говоря, что среди них нет настоящих молодых мужчин. Что касается молодых женщин, то в основном это были девушки с тяжелым макияжем и в ярких нарядах, их постоянное присутствие возле воинских частей ассоциировалось с тем, что они занимались какой-то недостойной работой.
Каждый, даже тот, у кого здесь не было дома, мог выбрать любой пустующий дом и, войдя в него, жить там как полновластный хозяин. Люди, живущие в одном и том же месте, были редкостью, естественно, людям, подозреваемым в шпионаже или уклоняющимся от воинской повинности, было легко затесаться среди постоянно кочующих горожан. Но приезжих недолюбливали. Однажды кто-то из членов отряда «Силы обороны Родины» при проверке документов ударил дядю кулаком, скорее всего, это произошло лишь потому, что он не был коренным жителем Сеула. Но удостоверениям жителя города в отряде обороны доверяли.
Среди пожилых людей, находившихся под нашим присмотром, был один старик, производивший впечатление весьма образованного человека, у него был собственный дом. Познакомились мы с ним при довольно необычных обстоятельствах. Устроившись на работу в отряд обороны, я никому не говорила, что имею образование в области литературы, более того, мне хотелось скрыть, что я студентка университета. Однажды начальник отдела по надзору, говоря, что есть дом с богатой библиотекой, спросил меня: «Не хочешь ли сходить туда? Можешь попросить на время книги и читать сколько угодно». Я согласилась, и он познакомил меня с тем пожилым человеком, приведя прямо к нему домой. Конечно, сказать, что собрание книг было библиотекой, было бы преувеличением, но оно вполне походило на библиотеку в кабинете ученого. В основном это были книги, посвященные буддизму, китайской литературе, исторические книги, японские книги, но и корейской литературы было довольно много. Попросив сборник стихов корейского поэта Пэк Сока, я унесла книгу домой.
В основном книги я читала в комнате отдела по общим вопросам, порой наблюдая, как деревья в саду создавали красоту сезона, меняя свои весенние одежды на летние. Аккомпанементом чтению служили звуки пианино, которые периодически доносились из большой комнаты напротив. Почти каждый день приходил играть один полицейский из участка Сонбок. Он очень осторожно, словно пытаясь определить вкус тайной возлюбленной, играл такие небольшие музыкальные произведения, как серенады Шуберта, ларго из «К Элизе». Сладость покоя проникала в меня, словно запах цветов. Не знаю почему, но мне было приятно, когда люди подшучивали, что полицейский Ким приходит так часто из-за мисс Пак. Я ни разу не встретилась с ним глазами, но, пока он играл на пианино, возникало какое-то сложное чувство, похожее на состояние гипноза, и поэтому мне не надо было скрывать свои чувства или стыдиться их. Полицейский Ким ни разу не обедал с нами за общим столом, это тоже поддерживало мистическое ощущение тайны. Когда в доме, построенном в европейском стиле, слушая музыку, можешь вдоволь читать книги, которые сам выберешь, даже в мирное время понимаешь, что жизнь твоя похожа на сон. Совсем недавно я о таком не могла даже мечтать.
Но каждый раз, когда я приходила от старика с очередной книгой, начальник отдела по надзору дотошно расспрашивал о нем. Я начала сомневаться: не использует ли меня начальник? Может быть, от этого я постепенно стала терять интерес к книгам. Когда начальник спрашивал, что делал тот пожилой человек в прошлом, я отвечала, что, возможно, он был профессором, и спрашивала, почему это его интересует. Вскоре я узнала, что тот пожилой человек не только не был коренным жителем этого района, он еще и не эвакуировался зимой. Его поведение и манера говорить выдавали его высокую образованность. Но, сколько я ни пыталась поговорить с ним по душам, он никогда не рассказывал о своей семье или о том, как жил до сих пор. Эта скрытность сбивала меня с толку и вызывала подозрения. Мне казалось, что он догадывается, что мне поручено следить за ним. Но это вовсе не означало, что он не хотел разговаривать с незнакомцем, он был достаточно общительным стариком. Каждый раз, когда я шла к нему просить книги, он первым начинал разговор. Он сам отбирал книги, которые я могла взять, и говорил, что уже прочел их когда-то, поэтому иногда хотел поделиться впечатлениями. Причиной, по которой такой чистый и светлый пожилой человек, в котором, даже очень постаравшись, нельзя было найти ни капли подлости, попал под подозрение, скорее всего, была его манера говорить. Он старательно избегал разговоров на личные темы и не говорил ничего лишнего о своем прошлом. Несмотря на то что он был стариком, он не выглядел грязным и неопрятным. Вероятно, секрет его обаяния был именно в тех «флюидах», исходивших от его поведения и манеры говорить. Но именно из-за этого в глазах таких людей, как начальник отдела по надзору, он выглядел подозрительной личностью.