Дэйв Гурни. Книги 1-5 — страница 12 из 16

Все мировое зло

Глава 40На следующее утро

Гурни проснулся в тяжком эмоциональном похмелье. Завязнув меж сновиденьями и раздумьями, сон его был слишком поверхностен и не справился с одной из жизненно важных своих функций: уложить сумбур фактов и впечатлений минувшего дня в упорядоченные кладовые памяти. Обрывки вчерашней сумятицы все еще крутились в голове, затмевая настоящее. Лишь приняв душ, одевшись, сварив себе кофе и присоединившись к Мадлен за столом, он наконец заметил, какой сегодня яркий и солнечный день.

Но даже это приятное наблюдение не оказало на него обычного ободряющего эффекта.

По радио передавали какой-то музыкальный отрывок, что-то для симфонического оркестра. Гурни терпеть не мог музыки по утрам, а в нынешнем его состоянии духа она тем более раздражала.

Мадлен подглядела на него поверх поставленной перед ней книги.

— Что такое?

— Да как-то слегка запутался.

Она опустила книгу.

— Дело Спалтеров?

— Наверное… главным образом.

— А в чем именно запутался?

— Фрагменты не складываются. Становится все беспорядочнее, все хаотичнее. — Он рассказал про звонки Хардвика из Куперстауна, правда, опустив при этом подробности про отрезанную голову — про это рассказывать у него просто духа не хватило. А завершил так: — Просто не понимаю, какого черта происходит. А у меня просто нет надлежащей информационной базы и технических ресурсов, чтобы разбираться с этим самостоятельно.

Мадлен закрыла книгу.

— С чем разбираться?

— Ну, выяснить, что происходит, и кто за всем этим стоит и почему.

Она пристально посмотрела на него.

— А разве ты еще не выполнил то, о чем тебя просили?

— Выполнил?

— У меня сложилось впечатление, что ты вполне успешно разнес в клочья обвинение против Кэй Спалтер.

— Ну да.

— Так что при апелляции ее приговор наверняка отменят. В том-то и была суть, разве нет?

— Ну да, была.

— Была?

— Просто сейчас словно весь ад с цепи сорвался. Эти новые убийства и поджоги…

— За этим-то и существует полиция, — перебила она.

— В первый раз у нее не особенно-то получилось разобраться. И мне кажется, они понятия не имеют, с чем столкнулись.

— А ты имеешь?

— Не то чтобы.

— Значит, никто не понимает, что происходит. А чья работа — выяснять это?

— Официально — бюро криминальных расследований.

Она вызывающе склонила голову на бок.

— Официально, законно, логически — и во всех остальных отношениях.

— Ты права.

— Но?

После неловкой паузы Гурни произнес:

— Но он же настоящий псих.

— Знаешь, в мире полным-полно психов.

— Конкретно этот убивает с восьми лет. Ему нравится убивать. И чем больше народа, тем лучше. Кто-то напустил его на Карла Спалтера, а теперь черт не хочет убираться обратно в табакерку.

Мадлен посмотрела ему прямо в глаза.

— Выходит, опасность возрастает. На днях ты сказал, что существует примерно однопроцентная вероятность того, что этот тип может начать охотиться за тобой. Со всей очевидностью, это ужасное происшествие в Куперстауне сильно меняет дело.

— До некоторой степени, но мне по-прежнему кажется…

— Дэвид, — перебила она, — я вынуждена это сказать… Я знаю, что ты ответишь, но все равно должна это сказать. Ты можешь выйти из игры.

— Если я брошу расследование, он все равно никуда не денется. Только шансов его поймать станет меньше.

— Но если ты не будешь за ним охотиться, может, и он за тобой не придет.

— Голова у него вовсе не всегда работает так логично.

Мадлен смотрела на него встревоженно и растерянно.

— Судя по всему, что ты о нем рассказывал, он очень логичен и собран, всегда все точно планирует.

— Логичен, собран — и одержим стремлением убивать. Забавно обстоит дело с этими наемными убийцами. Кажется, они все такие хладнокровные и практичные — но в их мотивах нет ровным счетом ничего хладнокровного и практичного. И я не имею в виду деньги, которые они получают за выполненную работу. Это вторичное. Я встречал киллеров. Допрашивал их. И знаешь, кто они такие — по большей части? Одержимые и яростные серийные убийцы, сумевшие превратить свое безумие в хорошо оплачиваемую работу. Хочешь услышать кое-что совершенно нелепое?

Мадлен смотрела на него скорее с опаской, чем с любопытством, но он уже не мог остановиться.

— Когда Кайл был маленьким, я ему часто говорил, что один из ключей к счастливой жизни и хорошей карьере — это умение найти занятие, которое тебе так нравится, что ты готов им заниматься хоть забесплатно, а потом найти того, кто тебе будет платить. Мало у кого это получается. В основном это летчики, музыканты, актеры, художники и спортсмены. И наемные убийцы. Я вовсе не говорю, что профессиональные киллеры кончают жизнь в счастье и довольстве. На самом деле большинство из них умирает насильственной смертью или же в тюрьме. Но пока они занимаются своим ремеслом, оно им нравится. Большинство из них все равно убивали бы людей, даже если б им не платили.

Мадлен расстраивалась все сильнее.

— Дэвид, ради бога, к чему ты все это?

Он осознал вдруг, что рассказал больше, чем собирался.

— Только к тому, что если сейчас отстранюсь от дела, ни к чему хорошему это не приведет.

Видно было, как Мадлен из последних сил сохраняет спокойствие.

— Потому что ты уже попал на его радары?

— Возможно.

Голос у нее начал срываться.

— Все из-за этой гнусной передачи, «Криминального конфликта». Из-за Бинчера, который почем зря твердил твое имя, привязал тебя к Хардвику. И из-за этого идиота Брайана Борка. Он заварил кашу, пусть он и расхлебывает. Пусть объявит, что ты в этом деле не участвуешь. Вышел из игры.

— Не уверен, что сейчас это спасет положение.

— Что ты хочешь сказать? Что ты — в который раз! — снова умудрился встать на пути маньяка-убийцы? И что теперь остается лишь ждать, пока вы с ним встретитесь?

— Именно этого я и пытаюсь избежать — достав его прежде, чем он достанет меня.

— Как?

— Выяснив про него все, что можно. Чтобы научиться предсказывать его действия лучше, чем он мои.

— Это схема такая, да? Типичная схема. Ты и он.

— Прости, что?

— Ты и он. Один на один. То самое состязание не на жизнь, а на смерть, в какие ты всегда влипаешь. Та самая ситуация, из-за которой мне хотелось, чтобы ты попал на прием к Малькольму.

Гурни так и онемел.

— Да нет же, на этот раз все совсем иначе. Я не один. Со мной еще люди.

— Да неужели? И кто же? Джек Хардвик, который тебя во все это втравил? Полиция, которой ты бросил вызов своим расследованием? Они тебе друзья и союзники? — Мадлен покачала головой, скорее даже — нервно передернулась и продолжала: — Да пусть весь мир встанет тебе на помощь, это все равно без толку. Все равно против него — только ты один. Всегда все сводится именно к этому. К моменту истины.

Он ничего не ответил.

Мадлен опустилась в кресло, глядя на мужа. Постепенно на лице ее проступило озарение.

— Я наконец кое-что поняла.

— Что?

— На самом деле ты никогда не работал на нью-йоркскую полицию, правда? Никогда не считал себя простым сотрудником, рабочим инструментом своего отдела. Наоборот, ты считал отдел своим рабочим инструментом — и использовал его на твоих условиях, тогда, когда считал нужным, и как считал нужным для достижения своих целей.

— Мои цели и были целями полиции. Ловить преступников. Искать доказательства. Сажать негодяев в тюрьму.

Она продолжала, как будто не слыша его:

— Для тебя твой отдел был просто опорой. А настоящее состязание всегда шло между тобой и преступником. Ты и преступник — вплоть до открытого столкновения. Иногда ты пользовался ресурсами полиции, иногда нет. Но всегда считал это своей личной битвой, своим призванием.

Гурни слушал. Возможно, она была права. Возможно, его подход к жизни слишком узок, слишком ограничен лишь его собственной точкой зрения. Может, это большая проблема — а может, и нет. Может, причиной всему — химия его мозга, а уж над этим-то он точно не властен. Но чем бы это ни было, ему совершенно не хотелось это обсуждать. Он вдруг понял, что вся тема измотала его до предела.

Он сам не знал, что делать дальше.

Но надо же что-то делать. Пусть даже это ни к чему не приведет.

Он решил позвонить Адонису Ангелидису.

Глава 41Предостережение

Когда Гурни позвонил по номеру, оставленному ему Ангелидисом, тот немедленно снял трубку. Гурни наскоро описал ему стремительно развивающуюся ситуацию, которая могла представлять для них обоих интерес, в результате чего было решено через два часа встретиться в «Одиссее Эгейском».

Не желая покидать дом, пока не удостоверится, что Мадлен благополучно выдвинулась на ферму к Винклерам в Бакридже, Гурни обрадовался, обнаружив, что она собирает большую спортивную сумку в спальне.

— Корма курам хватит, воды тоже больше, чем достаточно, — проговорила она, запихивая носки в кроссовок. — Так что на этот счет не переживай. Но, может, ты будешь выносить им с утра мелко нарубленной клубники?

— Конечно, — рассеянно согласился он, практически не осознавая, о чем она просит. Его раздирали самые противоречивые чувства по поводу всей этой затеи с Уинклерами и ярмаркой. С одной стороны — удачно получилось, а с другой — все равно раздражает. Раздражает — потому что Уинклеров он недолюбливал, да вдобавок, желая облегчить себе жизнь, они уговорили Мадлен провести целую неделю на ферме, задаром ухаживая за альпака. Но приходилось признать, что вообще-то вышло удачно, поскольку это дает Мадлен безопасное пристанище как раз в самый нужный момент. Ну и конечно, сама-то она обожала возиться с животными. Она вообще любила быть полезной, особенно когда дело касалось пернатых или мохнатых существ.

Занятый этими мыслями, он вдруг заметил, что она смотрит на него уже с другим выражением — мягче и непроницаемее.

На душе сразу стало легче. Он улыбнулся.

— Я тебя люблю, — сказала Мадлен. — Пожалуйста, береги себя.

Она протянула к нему руки, и они обнялись — так надолго и так крепко, что меж ними не осталось уже ничего, что требовалось бы облекать в слова.

Когда Гурни добрался до Лонг-Фоллса, перед рестораном было безлюдно, а в самом ресторане — еще пустыннее, чем в прошлый раз. Ни посетителя. Всего один работник — мускулистый официант с ничего не выражающим взглядом. В темном баре — тоже никого. Но, конечно, была лишь половина одиннадцатого, а навряд ли в «Одиссее» подавали завтрак. Гурни пришло в голову, что, скорее всего, сегодня ресторан открыли с утра исключительно в угоду Ангелидису.

Официант провел Гурни через бар, потом по темному коридору мимо двух туалетов и двух дверей без табличек к тяжелой стальной двери черного входа. Он приналег на нее плечом, и она со скрежетом подалась. Официант отступил в сторону, жестом приглашая гостя пройти в обнесенный стеной яркий и красочный сад.

Он был одной ширины со зданием, сорок-пятьдесят футов, и по меньшей мере вдвое длиннее. Сад окружала глухая стена из красного кирпича, в дальнем конце были широкие ворота с двойными створками. Сейчас эти ворота были открыты нараспашку, обрамляя вид на реку, беговую дорожку и ухоженную безмятежность кладбища «Ивовый покой». Почти такой же вид, что из той спорной квартиры в трех кварталах отсюда, только угол обзора другой.

Сад представлял собой очаровательное сочетание поросших травой дорожек, грядок с овощами и цветников. Официант указал на тенистый уголок, где стоял белый столик с двумя ажурными металлическими креслами, в одном из которых сидел Адонис Ангелидис.

Он кивнул подошедшему к столику Гурни на второе кресло.

— Прошу вас.

Появившийся из ниоткуда второй официант поставил на середину стола поднос с двумя чашечками черного кофе, двумя рюмками и почти полной бутылкой узо, анисового греческого бренди.

— Пьете крепкий кофе? — голос у Ангелидиса был низкий и хрипловатый, точно мурлыканье огромного кота.

— Да.

— Может, вам понравится с узо. Лучше сахара.

— Пожалуй, попробую.

— Хорошо добрались, да?

— Без проблем.

Ангелидис кивнул.

— Чудесный денек.

— Чудесный сад.

— Да. Свежий чеснок. Мята. Орегано. Славно. — Ангелидис сел поудобнее. — Чем могу помочь?

Гурни взял ту чашечку, что стояла ближе к нему, и задумчиво отпил кофе. По пути из Уолнат-Кроссинга он набросал в уме вступление к разговору, но теперь, когда он сидел лицом к лицу с одним из самых умных мафиози в Америке, оно казалось ему довольно-таки слабым. Однако попытаться все же стоило. Иной раз только и остается, что надеяться на удачу.

— Мне стала известна кое-какая информация, которая может вас заинтересовать.

Взгляд Ангелидиса выражал сдержанное любопытство.

— Разумеется, всего лишь слухи, — продолжал Гурни.

— Ну разумеется.

— Касательно отдела борьбы с организованной преступностью.

— Гнусные гады. Беспринципные насквозь.

— Я слышал, — произнес Гурни, отпивая еще глоток кофе, — что они пытаются повесить Спалтера на вас.

— Карла? Вот о чем я и говорил, видите? Гады! С какой бы мне стати убирать Карла? Говорил вам, он мне как сын. С какой бы мне стати такое делать? Мерзость!

Крупные руки — руки боксера — сжались в кулаки.

— По сценарию, что они пишут, вы с Карлом рассорились, и…

— Бред!

— Как я уже сказал, по их сценарию…

— Что такое, на хрен, сценарий?

— Гипотеза, история, которую они придумали.

— Вот именно, что придумали! Склизкие гады!

— По их гипотезе, вы с Карлом рассорились, и тогда вы через Жирдяя Гаса наняли киллера, а потом испугались и решили замести следы, избавившись от Гаса… возможно даже, сами это сделали.

— Сам? Они считают, это я ему гвозди в череп заколачивал?

— Я всего лишь пересказываю, что слышал.

Ангелидис откинулся на спинку кресла. Гнев в его глазах сменился расчетливостью.

— Откуда это у вас?

— План повесить убийство на вас?

— Да. От верхушки отдела борьбы с организованной преступностью?

Что-то в его тоне навело Гурни на мысль, что у Ангелидиса, вполне вероятно, имеются выходы на кого-то оттуда. На кого-то, кто должен быть в курсе всех основных инициатив.

— Насколько я слышал, нет. У меня сложилось впечатление, что шаги против вас намечаются откуда-то с краю. Неофициально пока. Пара ребят, у которых на вас зуб. У вас есть предположение, кто это может быть?

Ангелидис не ответил. Челюсти его напряглись. Он молчал долго, с минуту, а когда заговорил, голос у него звучал ровно.

— И вы приехали сюда из Уолната просто поделиться со мной этой информацией?

— Есть и еще кое-что. Я выяснил, кто этот киллер.

Ангелидис замер.

Гурни не спускал с него глаз.

— Петрос Паникос.

В глазах Ангелидиса что-то дрогнуло. Гурни сказал бы, что он пытается скрыть укол страха.

— Откуда вы знаете?

Гурни с улыбкой покачал головой.

— Лучше не рассказывать.

Ангелидис в первый раз за время их встречи обвел взглядом сад и кирпичную стену, остановившись на открытых воротах и виде на реку и кладбище за ней.

— Зачем вы явились ко мне со всем этим?

— Подумал, вдруг захотите помочь.

— С чем помочь?

— Я хочу найти Паникоса. Хочу арестовать его. Возможно, он, чтобы заключить сделку, расскажет, кто заказал Спалтера. А поскольку это не вы, отдел по борьбе с организованной преступностью может пойти и трахнуть сам себя. Вам ведь это понравится?

Ангелидис опустил массивные руки на стол и покачал головой.

— В чем проблема?

— Проблема? — С губ Ангелидиса сорвался короткий невеселый смешок. — В том, что вы намерены арестовать его. Ни хрена не выйдет. Поверьте мне. Вы просто не представляете, с кем имеете дело.

Гурни снова пожал плечами и поднял руки ладонями вверх.

— Может, тогда мне стоило бы узнать о нем чуть больше?

— Не чуть, а много больше.

— Так расскажите, чего я не знаю.

— Например?

— Как Паникос работает?

— Стреляет. Чаще всего в голову. Чаще всего в правый глаз. Или взрывает. Или поджигает.

— А его контракты? Как он их заключает?

— Через посредника. Агента.

— Вроде Жирдяя Гаса?

— Вроде Жирдяя Гаса. У Паникоса самая верхушка. Считанные люди в мире знают, как с ним связаться. Они и осуществляют посредничество. Переводят деньги.

— Инструкции он тоже от них получает?

— Инструкции? — Ангелидис утробно засмеялся. — Он получает имя, срок и деньги. Остальное на его усмотрение.

— Что-то я не улавливаю.

— Скажем, вы хотите кого-то убрать. Чисто теоретически. Для примера. Вы платите Питеру Пэну, сколько запросит. И объект убирают. И дело с концом. Как Питер его убирает — это уж Питерово дело. Никаких инструкций он не признает.

— Так позвольте прояснить вот что. Гвозди в голове Жирдяя Гаса — они, наверное, в условия сделки не входили?

Похоже, эта деталь заинтересовала Ангелидиса.

— Нет… не входили, я думаю. Если убийца — Питер, то нет.

— То есть, это было бы его личной инициативой, а не указанием клиента?

— Говорю же, он никаких указаний не принимает — только имена и деньги.

— Значит, эти все ужасы с Гасом — это, по-вашему, его идея?

— Вы меня слушаете? Он не принимает приказов.

— Так зачем ему тогда это понадобилось?

— Понятия не имею. В том-то и беда. Зная Паникоса и Гурикоса — никакого смысла не вижу.

— То есть, в предположении, что Паникос обеспокоился, не знает ли Гурикос чего-то, что может ему повредить, смысла нет? Что он может проболтаться. Или что он уже проболтался?

— Вам надо понять одну вещь. Гас отмотал срок — огромный срок. Двенадцать долбанных лет в тюряге в Аттике, а мог бы выйти через два года. Если бы только назвал имя. Но он не назвал. А ведь тот тип до него не дотянулся бы. Так что о мести и речи не шло. Он это не из страха. А знаете, из-за чего?

Гурни слышал такие истории много раз — и знал основную идею.

— Из принципа?

— Именно, твою мать, из принципа. Стальные яйца!

Гурни кивнул.

— Вот потому-то я и гадаю — что толкнуло Паникоса на этакое зверство? Не сходится как-то.

— Я ж говорил — никакого, на хрен, смысла. Гас был, как Швейцария. Тихий. Ни с кем ни про кого не болтал. Общепризнанный факт. Секрет его успеха. Принципы.

— Хорошо. Гас был, как скала. А Паникос? Он-то какой?

— Питер? Питер… особенный. Берется только за то, что кажется невозможным. Страшно упертый. Высоченный процент успешных дел.

— И все же…

— Что — все же?

— Слышится мне в вашем голосе некоторое отсутствие энтузиазма.

— Правда? — Ангелидис немного помолчал, а потом продолжил, тщательно подбирая слова: — Питер… его услугами пользуются только в… в совсем уж затруднительных случаях.

— Почему?

— Потому что при всех его талантах… есть еще доля риска.

— Какого, например?

Ангелидис состроил гримасу, точно узо готово было хлынуть обратно.

— КГБ в свое время убивало, подмешивая в еду жертвам радиоактивный яд. Страшно эффективно. Но использовать его надо очень и очень осторожно. Вот и с Питером то же самое.

— Паникос настолько опасен?

— Не поладите с ним — наживете врага.

Гурни задумался. От идеи, что у человека, поссорившегося с одержимым и безумным убийцей, могут возникнуть проблемы, хотелось громко смеяться.

— А вы слышали, что он любит поджоги?

— Возможно, и слышал. Часть всего комплекта, с каким вы имеете дело. А мне кажется, вы все никак не поймете, с чем столкнулись.

— Мне доводилось уже сталкиваться с крепкими орешками.

— Крепкими орешками? Смешно даже! Дайте-ка расскажу вам одну историю про Питера — поймете тогда про крепких орешков. — Ангелидис подался вперед, распластал ладони по столу. — Были два города неподалеку друг от друга. И в каждом — сильный человек. Что создавало проблемы — в основном, кто и на что имеет право в отношениях между этими двумя городами. Города росли, сближались, проблемы тоже росли. Много случалось всякого плохого. Эскалация. — Он старательно выговорил это слово. — Эскалация, куда ни глянь. Наконец уже ни о каком мире и речи не шло. По-доброму не договориться. Ну и один из этих людей решает, что второго надо убрать. Решает нанять маленького Питера. Питер тогда только входил в ремесло.

— В ремесло наемного убийцы? — напрямик уточнил Гурни.

— Ага. Это его профессия. Словом, он выполняет заказ. Быстро, чисто, без проблем. И приходит за платой. К заказчику. А тот говорит — подожди, мол, наличных сейчас нет. Питер говорит, плати сейчас. А тот ему — обождешь. Питер говорит, его это огорчает. Тот над ним смеется. Тогда Питер берет и стреляет в него. Бах! И все.

Гурни пожал плечами.

— Не самая удачная идея — не платить киллеру.

Губы Ангелидиса на долю секунды дрогнули в хмурой усмешке.

— Не самая, это точно. Но это еще не конец истории. Питер идет домой к заказчику и стреляет в его жену и двоих детей. Потом отправляется в обход города — убивает брата и пятерых кузенов заказчика, их жен и все их семьи. Двадцать один человек. Двадцать одна пуля в голову.

— Да уж, реакция нехилая.

Рот у Ангелидиса распахнулся, блеснув рядом коронок, из горла вырвался резкий рокочущий звук — нервный смешок, каких Гурни еще слышать не приходилось.

— Да. Реакция нехилая. Забавный вы малый, Гурни. Нехилая реакция. Надо мне это запомнить.

— Правда, довольно рискованная затея — с чисто деловой точки зрения.

— Рискованная? Вы о чем?

— Ну, я бы не удивился, если б после того, как он убил двадцать одного человека только потому, что денег вовремя не заплатили, — потенциальные клиенты не захотели иметь с ним дело. Предпочли бы кого-нибудь не столь… ранимого.

— Ранимого? Ну, Гурни, вы даете! Ранимый — отлично сказано! Но вы не понимаете: у Питера есть одно большое достоинство. Он уникален.

— В каком это смысле?

— Он берется за невыполнимое. За такое, от чего все остальные отказываются, про что говорят — невозможно, слишком опасно, объект слишком хорошо защищен — и прочую фигню. И тут в дело вступает Питер. Любит доказывать, что круче всех. Понимаете, о чем я? Питер — самородок. Мощнейшая мотивация. Несусветная решимость. Выполняет задание девять раз из десяти. Одна беда… нет-нет, да устроит еще дополнительную бойню по ходу дела.

Гурни еле сдерживался, чтоб не расхохотаться в голос над манерой объясняться своего собеседника. Но, подавив смех, спросил, серьезно нахмурившись:

— Можете привести пример?

— Пример? Ну, скажем, тот случай, когда его наняли убить объект на одном из этих современных скоростных паромов в Греции — а он не знал, как тот тип выглядит, знал только, что в указанное время он там будет. И знаете, что сделал Питер? Взорвал на хрен весь паром. Сотни людей погибли. Бойня по ходу дела. Но я вам вот что скажу — дело не только в этом… а в том, что ему это нравится. Пожары. Взрывы. Чем больше, тем лучше.

Рассказ Ангелидиса заставил Гурни о многом задуматься. Однако все возвращалось к одному главному вопросу: почему Паникос оказался самой подходящей кандидатурой для убийства Спалтера? Почему эта задача была такой уж невозможной?

Ангелидис прервал его размышления.

— Да, чуть не позабыл, еще кое-что… те, кто там был, об этом до сих пор рассказывают. Проняло их. Готовы услышать? — Это был не вопрос. — Догадайтесь, что делал Питер, носясь по всему городу и стирая на хрен с лица земли эти разнесчастные семьи. — Он сделал паузу, в глазах его сверкнуло возбуждение. — Угадайте.

Гурни покачал головой.

— Даже и пробовать не стану.

— Ну и ладно. Все равно не угадаете. — Он еще чуточку подался вперед. — Пел.

Перед тем как уходить из сада, Гурни снова выглянул в проем распахнутых ворот. Отсюда был виден участок Спалтеров — весь целиком, без мешающего столба.

Ангелидис нервно барабанил пальцами по столу.

Гурни повернулся к нему.

— А вы думаете о Карле, глядя отсюда на «Ивовый покой»?

— Еще бы. Думаю.

Глядя, как пальцы Ангелидиса выбивают дробь по металлической столешнице, Гурни спросил:

— Известие, что киллером был Паникос, не позволяет вам предположить, кто был убийцей?

— Еще бы. — Дробь оборвалась. — Это значит, убийца человек бывалый. Нельзя же просто полистать записную книжку, найти телефон Паникоса и заявить: «Эй, у меня для тебя работка есть». Так дело не делается.

Гурни кивнул с таким видом, точно говорит сам с собой.

— Мало кто знает, как с ним связаться.

— Питер заключает контракты с пятью-шестью людьми по всему миру, не больше. И надо иметь определенное положение в обществе, чтобы их знать.

Между ними повисло молчание. После паузы Гурни спросил:

— Как, по-вашему, у Кэй Спалтер такое положение было?

Ангелидис уставился на него, явно удивленный этим вопросом, но лишь пожал плечами.

Уже собираясь уходить, Гурни задал последний вопрос.

— А что он пел?

Ангелидис посмотрел на него с недоумением.

— Паникос, когда убивал.

— А, да. Да какую-то детскую песенку. Как вы их там зовете?..

— Не знаете, какую именно?

— Да откуда бы? Розочки, цветочки, что-то этакое.

— Он пел детскую песенку про цветочки? Расхаживая по городу и всаживая жертвам пули в голову?

— Усекли наконец. Улыбаясь, как ангел, и распевая детскую песенку тонким девчачьим голоском. Кто это слышал — в жизни не забудет. — Ангелидис помолчал. — Вы вот что про него должны знать, это самое важное. В нем два разных человека уживаются. Один — весь из себя расчетливый, собранный и хладнокровный. А второй — отчаянный псих.

Глава 42Пропавшая голова

Гурни остановился на первой же бензоколонке по дороге из Лонг-Фоллса в Уолнат-Кроссинг: заправиться, выпить кофе (к чашечке в «Одиссее» он почти не притронулся) и послать очередное электронное письмо Йоне Спалтеру. Письмом он решил заняться в первую очередь.

Сверившись с тоном и выбором слов прошлого своего послания, новое он нарочно сделал более нервным, беспокойным, смутным, тревожным — скорее, похожим на торопливое текстовое сообщение, чем на электронное письмо: «Нарастающий поток новых данных, коррупция очевидна. Отмена приговора и агрессивное новое расследование неизбежны. Ключевой вопрос — внутрисемейные конфликты? Возможно ли, что все очень просто: ПРОСЛЕДИ ЗА ДЕНЬГАМИ? Как финансовые трудности Киберцеркви могут отразиться на расследовании? Необходима срочная встреча для обсуждения новых фактов».

Он перечитал свое послание дважды. Уж если эти неясность и тревожность не заставят Йону ответить, то непонятно, что вообще может расшевелить его. Затем Гурни отправился в обветшалый магазинчик за кофе и бейглом. Бейгл оказался черствым и затхлым, зато кофе, на удивление ароматный, на миг подарил ему ощущение гармонии с миром.

Гурни собирался уже подъехать заправиться, но тут понял, что еще не сообщил Хардвику о встрече с Клемпером в «Риверсайд-молле» и о последующем появлении в почтовом ящике видео с камеры наблюдения в Лонг-Фоллсе, так что решил сперва заняться этим.

Включился автоответчик, и Гурни оставил сообщение: «Джек, я тебе еще не рассказывал, как с Клемпером-то дела. Мы с ним слегка обсудили разные варианты дальнейшего развития событий, одни из которых лично для него не так болезненны, как другие, — и пропавшее видео волшебным образом появилось у меня в почтовом ящике. Паршивец пытается подстелить соломки, чтоб мягче падать было, так что нам бы поговорить на этот счет. Да и видео ты посмотреть захочешь. Очевидных неувязок с рассказами свидетелей нет, но взглянуть стоит, уж это точно. Заезжай ко мне, как только сможешь».

Это, в свою очередь, напомнило ему еще об одном срочном деле, до которого руки никак не доходили: необходимо просмотреть видео с остальных трех камер — особенно подписанных «Запад» и «Восток», ведь они должны были отследить тех, кто подходил к дому или выходил из него. Прикидывая, как все эти новые сведения могут подстегнуть расследование, Гурни весь остаток дороги до дома гнал, превышая все ограничения скорости.

Однако, уже приехав, удивился, потом растерялся, а потом разволновался, увидев, что машина Мадлен стоит, где стояла утром, когда он уезжал в Лонг-Фоллс. Он-то думал, она отправится к Уинклерам через несколько минут после его отъезда.

Озабоченно хмурясь, он вошел в дом и обнаружил, что Мадлен стоит у раковины на кухне и моет посуду.

— Что ты тут делаешь? — в голосе его прорывались обвинительные нотки, но Мадлен пропустила их мимо ушей.

— Да ты только уехал, я уже в машину садилась, как приехала Мина на своем мини-вэне.

— Мина?

— Из нашего клуба йоги. Помнишь? Ты совсем недавно с ней ужинал.

— Ах, эта Мина.

— Ну конечно, эта — не так много других Мин мы и знаем.

— Ну да. Так значит, она прикатила на мини-вэне. И чего ради?

— Ну, как бы для того, чтобы осыпать нас дарами своего сада. Загляни в кладовку — кабачки, чеснок, помидоры, перец.

— Поверю тебе на слово. Но это ж было сколько часов назад. И ты до сих пор…

— Приехала-то она много часов назад, а вот уехала только пятнадцать минут как.

— Бог ты мой!

— Мина любит поговорить. Ты, может, заметил за ужином. Но если уж по-честному, у нее и вправду сейчас большие трудности — семейные проблемы, так что ей требовалось выговориться, излить душу. Я просто не могла оборвать ее на полуслове.

— И какие у нее проблемы?

— Бог ты мой, да все подряд — от родителей с Альцгеймером до брата в тюрьме за наркотики и кучи племянниц и племянников со всеми мыслимыми и немыслимыми психиатрическими диагнозами. Неужели ты и вправду хочешь все это выслушивать?

— Вероятно, нет.

— Словом, я накормила ее обедом, напоила чаем, а потом все началось по второму кругу. Ушла она только пятнадцать минут назад. Не хотелось оставлять тебе грязную посуду, вот я и мою. А ты как? Судя по виду, очень спешишь чем-то заняться.

— Хотел пересмотреть записи с видеокамер из Лонг-Фоллса.

— Записи с видеокамер? Ой, чуть не забыла! Ты знал, что Джек Хардвик тоже был на «РАМ-ТВ» вчера вечером?

— Где?

— На «РАМ-ТВ». В той жуткой передаче с Брайаном Борком, «Криминальный конфликт».

— Откуда ты..?

— Час назад звонил Кайл — спрашивал, видел ли ты.

— Последний раз Хардвик звонил мне из Куперстауна… вчера днем. И даже не упоминал, что собирается…

Мадлен оборвала его.

— Лучше сам посмотри. Передача у них сейчас висит на веб-сайте, в архиве.

— Ты смотрела?

— Взглянула наскоро после того, как Мина ушла. Кайл сказал, нам надо посмотреть прямо срочно.

— Эээ… проблемы?

Она указала на дверь в кабинет.

— Их сайт уже открыт на компьютере. Посмотри, а потом сам скажешь, проблемы это или нет.

Судя по ее встревоженному лицу, сама она для себя выводы уже сделала.

Через минуту Гурни уже сидел за столом, глядя на дежурное выражение озабоченности на лице Брайана Борка и его тщательно уложенную прическу. Ведущий «Криминального конфликта» сидел в одном из двух кресел, что стояли друг напротив друга за низким столиком. Он весь подался вперед, словно собирался сказать нечто очень-очень важное. Второе кресло пока пустовало.

— Добрый вечер, друзья, — обратился он прямиком в камеру. — Добро пожаловать на реалити-шоу «Криминальный конфликт». Сегодня мы намеревались снова пригласить к нам в студию Лекса Бинчера, несговорчивого адвоката, ошеломившего нас несколько дней назад отважной атакой на бюро криминальных расследований — атакой, предпринятой с целью отменить приговор, вынесенный Кэй Спалтер за убийство ее мужа. Лекс Бинчер назвал этот приговор вопиющей несправедливостью. Со времени его визита к нам это и без того сенсационное дело получило новый, шокирующий оборот. Последней каплей стала невероятная история о хаосе и трагедии в идиллическом селении Куперстаун в штате Нью-Йорк. История эта включает в себя поджог, многочисленные человеческие жертвы и зловещее исчезновение самого Лекса Бинчера, который должен был присоединиться к нам сегодня вечером. Вместо него о развитии событий расскажет Джек Хардвик — частный сыщик, работавший вместе с Бинчером. Он сейчас находится в нашей студии в Олбани.

Экран разделился на две части: левая показывала Борка, а правая — Хардвика в такой же точно обстановке в другой студии. Хардвик, одетый в обычную свою черную футболку-поло, казался вполне непринужденным — Гурни было хорошо знакомо деланное выражение любопытства на лице у Хардвика, за каким тот подчас скрывал гнев. Ярость, которую он испытывал по поводу всего, случившегося в Куперстауне, и презрение к Борку и «РАМ-ТВ» в целом, совершенно не прорывались наружу.

Однако Гурни интересовало другое: почему Хардвик вообще согласился выступить в программе, которую ненавидел всем сердцем?

— Прежде всего, — продолжал Борк, — спасибо, что приняли мое приглашение присоединиться к нам буквально в последний момент, да еще при столь драматичных обстоятельствах. Я так понимаю, вы приехали сюда прямиком с того жуткого места преступления на Отсего-лейк?

— Верно.

— Можете описать нам, что там происходит?

— Три дома на берегу сгорели дотла. Шесть человек сгорели заживо, в том числе двое маленьких детей. Седьмую жертву обнаружили в озере под небольшим причалом.

— Удалось ли опознать эту последнюю жертву?

— Возможно, для опознания потребуется некоторое время, — ровным голосом произнес Хардвик. — У погибшего нет головы.

— Вы сказали — нет головы?

— Именно.

— Убийца отрезал жертве голову? И что дальше? Есть ли хоть какие-то указания на то, куда делась голова?

— Возможно, убийца где-то ее спрятал. Или выкинул. Или забрал с собой. Ведется расследование.

Борк покачал головой с видом человека, не понимающего, куда катится этот мир.

— Ужасно, просто ужасно. Детектив Хардвик, я должен задать вам напрашивающийся сам собой вопрос. Как, по-вашему, возможно ли, что изуродованное тело принадлежит Лексу Бинчеру?

— Да, возможно.

— Следующий напрашивающийся сам собой вопрос: что, черт возьми, происходит? У вас есть хоть какая-то гипотеза, которой вы могли бы поделиться с нашими зрителями?

— Все очень просто, Брайан. Кэй Спалтер присудили срок на основании обвинения, сфабрикованного насквозь продажным полицейским. Она стала жертвой крупномасштабной подтасовки улик, искажения свидетельских показаний и полностью некомпетентной защиты. Само собой, ее осуждение очень порадовало настоящего убийцу — ведь он остался на свободе и может дальше заниматься своим смертоносным ремеслом.

Борк начал было задавать следующий вопрос, но Хардвик перебил его.

— Представители власти, вовлеченные в это дело, — не только бесчестный полицейский, упрятавший невинную женщину за решетку, но вся команда, стоящая за этим смехотворным судом и приговором, — вот кто по-настоящему виновен в бойне, что произошла сегодня в Куперстауне.

Борк помолчал, словно пораженный услышанным.

— Серьезное обвинение. Очень серьезное. Собственно говоря, такое обвинение не может не вызвать взрыв негодования среди представителей органов охраны правопорядка. Вас это не пугает?

— Я вовсе не обвиняю всю структуру охраны правопорядка в целом. Всего лишь указываю на вполне определенных сотрудников этих органов, которые фальсифицировали доказательства и вступили в заговор с целью неоправданного ареста и осуждения Кэй Спалтер.

— У вас есть доказательства, подтверждающие все эти обвинения?

— Да, — ответил Хардвик, не раздумывая, мгновенно и уверенно.

— Поделитесь с нами?

— Со временем.

Борк задал ему еще несколько вопросов, безуспешно пытаясь добиться более конкретных деталей, но потом вдруг резко перевел разговор в другое русло и поднял тему, которую явно считал самой провокационной:

— Что, если вы добьетесь своего? Что, если скомпрометируете всех, кто, по-вашему, не прав? Что, если вашими стараниями Кэй Спалтер выйдет на свободу — а после вы узнаете, что она все-таки виновна в убийстве? Что вы тогда будете чувствовать?

Презрение Хардвика к Борку все же слегка просочилось, отразившись на выражении его лица, — в первый раз за интервью.

— Что я буду чувствовать? Да чувства тут вообще ни при чем. Зато знать я буду ровно то же, что знаю и сейчас, — что весь процесс отправления правосудия был проведен вкривь и вкось. С начала и до конца. И те, кто за это в ответе, сами все знают.

Борк скосил глаза наверх, словно проверяя время, а потом перевел взгляд в камеру.

— Что ж, друзья, вы сами все слышали. — Его изображение разъехалось на весь экран, вытеснив Хардвика. Сделав лицо отважного свидетеля жутких событий, он пригласил зрителей обратить внимание на сообщения спонсора, а закончил так: — Оставайтесь с нами. Через две минуты мы вернемся с новостями о шумном скандале вокруг направленного в Верховный суд дела, связанного с нарушением репродуктивных прав. А тем временем — с вами Брайан Борк, ведущий «Криминального конфликта» — вашего ежевечернего пропуска в мир самых громких сражений на полях юриспруденции.

Гурни закрыл окно с видео, выключил компьютер и откинулся на спинку кресла.

— Ну и что ты об этом думаешь? — голос Мадлен за спиной, совсем близко, заставил его вздрогнуть.

Он обернулся к ней.

— Вот гадаю.

— О чем?

— Чего ради он появился в этой программе.

— В смысле, помимо того, что она предоставила ему удачную платформу для удара по врагам — тем, кто вышвырнул его с работы?

— Ну да, помимо этого.

— Подозреваю, у всех этих обвинений была какая-то цель помимо желания просто выпустить пар. Возможно, он хочет привлечь максимальное внимание средств массовой информации: собрать как можно больше репортеров, чтобы они рылись в деле Спалтеров и оно как можно дольше оставалось в поле зрения. Думаешь, все ради того?

— А может, хочет спровоцировать полицию, чтобы та подала на него иск за клевету и очернительство — иск, который он наверняка выиграет? Или хочет загнать полицию Нью-Йорка в угол, зная, что замешанные лица не могут подать на него в суд, потому что он выиграет, — а настоящая его цель в том, чтобы заставить их кинуть Клемпера волкам на съедение.

На лице Мадлен отразился скепсис.

— Вряд ли у него уж настолько тонкие мотивы. Уверен, что это все не просто старый добрый гнев и желание кого-нибудь треснуть хорошенько?

Гурни покачал головой.

— Джек любит прикидываться тупым орудием. Но мозг, управляющий бейсбольной битой, тупым не назовешь.

Мадлен смотрела на него все так же скептически.

— Не скажу, что ему совсем уж чуждо желание отомстить, — продолжал Гурни. — Далеко не чуждо, это само собой. Он бесится оттого, что его выгнали с любимой работы люди, которых он презирает. Теперь, понятно, презирает еще сильнее. Он зол как черт и хочет поквитаться — чистая правда. Я просто хочу сказать, что он не дурак и может действовать куда хитрее, чем кажется на первый взгляд.

За этим высказыванием последовала короткая пауза, нарушенная Мадлен.

— Кстати, ты мне не рассказал об этом… последнем ужасе.

Он вопросительно посмотрел на нее.

Она передразнила его взгляд.

— По-моему, ты знаешь, о чем я.

— А. Это вот про голову? Нет… не рассказал.

— Почему?

— Как-то… показалось слишком гадко.

— Побоялся, я струхну?

— Ну как-то так.

— Управление информацией?

— Прости?

— Помнится, какой-то скользкий политикан объяснял, что никогда не обманывал, всего лишь управлял информационными потоками так, чтобы не смущать публику.

Гурни испытывал искушение возразить, что это совсем другая ситуация, что он-то скрыл про голову лишь из самых благородных побуждений, заботился, — но Мадлен вдруг подмигнула, словно отпуская его с крючка, и на место этому искушению тут же пришло новое.

Умные женщины всегда оказывали на него самый что ни есть эротический эффект, а Мадлен была очень умна.

Глава 43Видеоулики

Слишком уж часто за свою детективную карьеру Гурни начинало казаться, что он жонглирует ручными гранатами.

Он, разумеется, понимал, что винить в нынешней ситуации некого, кроме себя. С самого начала ясно было, что, скорее всего, задача будет непредсказуемым образом деформирована в угоду личным планам Хардвика. И все же Гурни согласился участвовать, ведомый своей собственной одержимостью — одержимостью, которую Мадлен отчетливо разглядела и часто указывала на нее, тогда как сам он упорно твердил, что лишь возвращает долг. Самообманом уговорив себя присоединиться к труппе этого безумного, неуправляемого цирка, он теперь пожинал плоды: всю ту неразбериху, что неразделимо связана с подобным положением дел.

Гурни попытался было убедить себя в том, что его нежелание отступать от расследования теперь, когда отмена приговора Кэй была делом решенным, объясняется исключительно благородным стремлением дойти до истины, — но сам себе не поверил. Он знал, что его зацикленность на работе имела более глубокие корни, нежели просто благородные побуждения.

Пытался он убедить себя и в том, что душевный дискомфорт, испытанный им из-за нападок Хардвика на Майкла Клемпера (не названного по имени, но вполне легко опознаваемого), обусловлен еще одним возвышенным убеждением: что любые соглашения, пусть даже заключенные с самыми прожженными мерзавцами, священны. Но подозревал, что на самом деле причиной всему — запоздалое осознание того, что он пообещал Клемперу больше, чем в силах дать.

Он отчетливо понимал, что бессознательно снова завел себя в крайне опасное и уязвимое положение идти на попятную совершенно невозможно. И остается лишь один путь — вперед. Мадлен была права. Отрицать бессмысленно: это закономерность, стереотип. С ним явно что-то не в порядке. Однако само по себе осознание этого факта не давало ответа на вопрос, что делать дальше. Он видел лишь один путь — вперед и только вперед, с ручными гранатами и всем прочим.

Включив компьютер, Гурни открыл видеофайлы с камер магазинчика в Лонг-Фоллсе.

Потребовался почти час, чтобы найти то, что он надеялся найти, — изображение миниатюрного человечка, шагающего по Экстон-авеню по направлению к камере. Гурни проследил, как он — а возможно, она — скрывается в подъезде. Гендерную идентификацию затрудняла дутая зимняя куртка; на голове была широкая шерстяная повязка, закрывающая уши, лоб и линию роста волос; солнечные очки оказались здоровенными, а толстый зимний шарф укутывал не только шею, но и подбородок. Можно было разглядеть только острый, чуть крючковатый нос и небольшой рот — как у курьера «Цветов Флоренции», которого Гурни видел в записях с камеры в «Эммерлинг Оукс». Собственно говоря, повязка на голове, очки и шарф вроде бы такие же, как те, что были на прошлом видео.

Гурни отмотал видео примерно на минуту назад и снова проиграл тот кусочек, где подозреваемый шел по улице к подъезду. В отличие от записи из «Эммерлинг Оукс», сейчас он был без цветов. Зато со свертком. Узким свертком трех-четырех футов в длину, завернутым в красно-зеленую рождественскую бумагу и с большим декоративным бантиком посредине. Гурни улыбнулся. Самый невинный способ пронести снайперскую винтовку по улице в декабре.

Гурни посмотрел на отмеченное внизу экрана реальное время, когда незнакомец зашел в дом. 10:03 утра. Семнадцать минут до выстрела, сразившего Карла Спалтера.

В 10:22 — всего через две минуты после выстрела — тот же человек преспокойно вышел из здания и зашагал дальше по Экстон-авеню, прочь из поля видимости камеры.

Гурни откинулся на спинку кресла, обдумывая всю важность увиденного.

Во-первых, из всего этого напрашивался вывод, что стреляли и в самом деле из той квартиры, где было найдено ружье. Время ухода предполагаемого снайпера делало все прочие сценарии в высшей степени затруднительными, если не вовсе невозможными — что лишь усложняло загадку с фонарным столбом.

Во-вторых, подозреваемый с видео явно не был Кэй Спалтер. На Гурни нахлынула волна гнева против Клемпера, смыв заодно и все переживания по поводу нарушенного «соглашения». Одной этой видеозаписи было более чем достаточно, чтобы снять обвинение с Кэй Спалтер. Эта улика, как минимум, обеспечивала повод для оправданного сомнения и поддерживала вполне правдоподобную альтернативную версию произошедшего, демонстрируя другого потенциального подозреваемого. Одной этой записи хватило бы, чтобы предотвратить осуждение и заточение Кэй. И сознательное утаивание столь весомого доказательства — по всей вероятности, в отплату за сексуальные утехи с Алиссой Спалтер — было уже не только преступным, но и непростительным.

И в-третьих, пора наконец перестать думать о подозреваемом с видеозаписей, сделанных на Экстон-авеню и в доме престарелых как о просто «неизвестном». Пора уже начать называть его тем именем, что он сам себе выбрал, — Петрос Паникос.

Вот это оказалось нелегко. Что-то в голове отчаянно сопротивлялось идее связать хрупкую, почти изящную фигурку с букетом хризантем в одном случае и ярким рождественским свертком в другом — и буйного психопата из описаний Интерпола и Адониса Ангелидиса. Психопата, забившего гвозди в глаза, уши и горло Гаса Гурикоса. Психопата, поджегшего три дома в Куперстауне и погубившего шестерых ни в чем не повинных людей, а потом отрезавшего голову жертве.

О господи, а в тот вечер он тоже пел? Гурни даже думать об этом не хотел. Это принадлежало к миру ночных кошмаров — а сейчас было время размышлять более здраво. Время обменяться мыслями с Хардвиком и Эсти. Согласовать следующие шаги.

Взяв телефон, он стал звонить Хардвику. Собирался оставить сообщение и очень удивился, когда тот ответил на звонок сразу же — и с ходу занял оборонительную позицию.

— Звонишь устраивать разборки из-за Борка?

Гурни решил, что этот разговор лучше отложить на потом.

— Подумал вот, надо встретиться.

— Зачем?

— Планирование? Координация? Сотрудничество?

Настала короткая пауза. Потом очередной — короткий на этот раз — приступ кашля.

— Ну ладно. Конечно. Когда?

— Как можно скорее. Например, завтра утром. Ты, я и Эсти, если сумеет вырваться. Пора выложить на стол все факты, вопросы и гипотезы. Может, как сложим все детали вместе, поймем, чего не хватает.

— Давай. — Голос у Хардвика, как обычно, звучал скептически. — И где?

— У меня.

— С чего вдруг?

Честно говоря, основная причина заключалась в том, что Гурни хотел восстановить хоть какое-то подобие контроля над ситуацией — ощутить, что твердо держит штурвал в руках. Но сказал он иное:

— У тебя дом уже продырявлен пулями. А у меня нет.

Без особого энтузиазма согласившись встретиться завтра в девять утра у Гурни дома, Хардвик вызвался передать сообщение Эсти, поскольку все равно собирался о чем-то с ней говорить. О чем-то личном. Гурни предпочел бы сам позвонить ей — опять же, ради этого обманчивого ощущения руки на штурвале, — но не мог придумать убедительную причину, чтобы на этом настаивать.

Они закончили разговор. Ни один, ни другой так и не затронули ни вопрос «сделки» с Клемпером, ни то, как Гурни сослался на нее в последнем голосовом сообщении.

Когда Гурни вышел из кабинета, Мадлен как раз показалась из спальни. Перетащив собранную утром спортивную сумку в машину, она вернулась еще раз напомнить ему про клубнику для кур.

— Знаешь, — откликнулся он, — Оззи Бэггот, тот, что живет чуть ниже по дороге, просто-напросто раз в день выносит курам ведро всяких объедков — и они, похоже, прекрасно обходятся.

— Оззи Бэггот — гнусный маньяк. Он бы швырял отбросы на задний двор, даже если б там никаких кур и не было.

Немного поразмыслив, Гурни понял, что с этим не поспоришь.

Они обнялись, поцеловались, и она ушла.

Когда ее машина скрылась за сараем, последний краешек закатного солнца исчез за западным гребнем.

Глава 44Азарт погони

Гурни снова вернулся к себе в кабинет. В сгущающихся сумерках лес выше по склону из многоцветно-зеленого превратился в тусклый серо-зеленоватый. Гурни невольно вспомнился склон напротив дома Джека Хардвика — склон, откуда прогремел выстрел, перебивший электрические и телефонные провода.

Мысли Гурни снова начали вращаться вокруг обрывков и кусочков дела Спалтеров — особенно тех, что не состыковывались с общей картиной. На ум пришло правило, которое упорно вдалбливал им один из инструкторов продвинутого курса по интерпретации улик: «В конечном итоге кусочки, которые никуда не влезают, оказываются самыми важными».

Вынув из ящика стола блокнот с желтой бумагой, Гурни начал писать — а через двадцать минут перечитал результат: список из восьми проблем.

По свидетельским показаниям, в момент выстрела потерпевший находился в таком месте, куда невозможно было выстрелить из квартиры, где найдены орудие убийства и следы пороха.

Убийство матери жертвы с целью обеспечить присутствие жертвы на кладбище кажется вычурным планом. Возможно ли, что мать убили по другим причинам?

Профессионал, убивший Карла Спалтера, известен тем, что берется только за самые сложные задания. Почему Карл попал в эту категорию?

Если Кэй Спалтер не стреляла сама, могла ли она нанять убийцу?

Мог ли Йона нанять убийцу, чтобы получить контроль над «Спалтер Риэлти»?

Могла ли Алисса не только сговориться с Клемпером после убийства о том, чтобы свалить вину на Кэй, но и сама нанять убийцу, чтобы получить наследство?

Какую тайну должно было защитить убийство — и ритуальное изуродование — Гаса Гурикоса?

Возможно ли, что Карла убили в отместку за его собственную попытку кого-то убить?

Перебрав все эти восемь пунктов по очереди, Гурни стал сам себе противен — никакого прогресса, ни в чем.

Однако в деле со многими странностями есть то достоинство, что уж если ты придумал версию, в которую все эти странности укладываются, можешь быть уверен: она верна. Можно придумать массу различных объяснений какому-нибудь одиночному загадочному обстоятельству, но едва ли сыщется больше одной версии, объясняющей и факт перекрытой линии выстрела из квартиры, и гротескное осквернение Гаса Гурикоса, и удивительно своевременную кончину Мэри Спалтер.

Когда он через несколько минут выглянул в северное окно кабинета, лес напротив уже совсем потускнел и померк. Деревья и тонущий в них гребень превратились в однородную темную массу на фоне гранитно-серого неба. Надвигающаяся на холмы ночь заставила Гурни вновь вспомнить про нападение на дом Хардвика и про то, как снайпер скрылся по лесным тропам на мотоцикле.

В этот-то момент и раздался треск мотоцикла. Сперва Гурни принял его за плод своего воображения, но шум становился все громче и отчетливее. Гурни вышел из кабинета в кухню и выглянул в окно, уже понимая, что слышит и вправду самый настоящий мотоцикл, едущий вверх по холму. Через минуту свет мотоциклетной фары вывернул из-за сарая и двинулся вверх по неровной дороге через луг.

Гурни зашел в спальню, взял со столика у кровати «Беретту» тридцать второго калибра, загнал патрон в магазин, сунул пистолет в карман и подошел к боковой двери, выждал, пока мотоцикл остановится рядом с его машиной, а потом включил свет снаружи.

Атлетически сложенная фигура в черной мотоциклетной кожаной куртке и черном шлеме с закрывающим все лицо визором вытащила из бокового кофра узкий черный чемоданчик и, подойдя к двери, уверенно постучала кулаком в черной перчатке.

Только тогда Гурни, уже потянувшийся в карман за пистолетом, узнал шлем.

Его собственный шлем, оставшийся со времен его увлечения мотоциклами — это было лет тридцать тому назад. Шлем, который он несколько месяцев назад отдал Кайлу.

Включив свет в прихожей, он открыл дверь.

— Привет, пап! — Кайл протянул ему чемоданчик, одной рукой снял с головы шлем, а второй провел по коротким черным волосам — точно таким же, как у отца.

Они улыбнулись друг другу почти одинаковыми улыбками, хотя к выражению Гурни примешивалась легкая озадаченность.

— Я пропустил письмо или сообщение?

— Что я заеду? Нет. Это я экспромтом. Решил, что мне тут будет легче заняться твоим видео, чем дома, — чтобы ты видел, что я делаю, и можно было все отшлифовать, как тебе нужно. Это основная причина, по которой я приехал. Но есть и еще одна.

— Да?

— Лото из коровьих лепешек.

— Прости, что?

— Лото из коровьих лепешек — на этой вашей летней горной ярмарке. Ты не знал, что там на самом деле такое бывает? И сыр во фритюре. А в воскресенье после обеда женские гонки на выживание. И соревнование по метанию гигантских кабачков.

— Что-что?

— Это, про кабачки, я сам придумал. Но какого черта — тамошние развлечения куда страннее. В жизни не был на настоящей сельской ярмарке. С настоящими коровьими лепешками. Решил, пора уже наконец. А Мадлен где?

— Долгая история. Гостит у друзей. Помогает с ярмаркой и… ну, ну вроде предосторожности. Потом расскажу. — Он шагнул назад и придержал дверь открытой. — Входи, входи, снимай все это мотоциклетное барахло и устраивайся. Ты ужинал?

— Съел бургер и йогурт на заправке в Слоутбурге.

— Это ж больше сотни миль отсюда. Хочешь, приготовлю нам омлет?

— Класс. Спасибо. Я тогда притащу вторую сумку и переоденусь.

— Так что ты упомянул за предосторожности?

Гурни совсем не удивился тому, что через двадцать минут, когда оба они уселись есть, Кайл первым делом задал именно этот вопрос.

Не поддаваясь первому побуждению — приуменьшить опасность, Гурни напрямик описал нападение на дом Хардвика и зверскую бойню в Куперстауне. Раз уж он собирается уговаривать Кайла уехать домой или в какое-нибудь еще безопасное место — не сейчас, так хотя бы с утра, — нет смысла смягчать ситуацию.

Сын слушал с тихой тревогой, но и с заметным возбуждением, какое нередко вызывает у молодежи намек на опасность.

После еды Кайл водрузил на обеденный стол свой лэптоп, и Гурни дал ему флэшку с видеофайлами с Экстон-авеню. Отец с сыном вычленили два коротких отрывка, которые Гурни хотелось обработать и рассмотреть повнимательнее. Первый — на кладбище, с того момента, как Карл поднимается со стула, и до того, как он валится лицом вниз с пулей в голове. Второй — с улицы, там, где миниатюрная фигурка, которую Гурни считал Петросом Паникосом, входит в дом с праздничным свертком, в котором, скорее всего, спрятана винтовка, позже найденная в квартире.

Кайл вглядывался в изображение на экране.

— Ты хочешь раздуть изображение с минимальной программной интерполяцией?

— Можешь повторить?

— Раздувая изображение, ты как бы растягиваешь имеющиеся цифровые данные. Изображение становится крупнее, но и более размытым, потому что так у тебя меньше информации на квадратный дюйм. Специальные программы могут скомпенсировать этот эффект, делая предположения и заполняя бреши, так что картинка становится более резкой и выравнивается. Однако тем самым вносится и элемент ненадежности — потому что не все, что есть на усовершенствованном изображении, присутствовало в оригинале. Чтобы компенсировать размытие, образующееся в результате увеличения, программа берет не исходные данные, а расчетные из числа наиболее вероятных.

— И что посоветуешь?

— Я бы посоветовал выбрать разумный компромисс между четкостью увеличения и надежностью данных, из которых оно состоит.

— Отлично. Тогда ориентируйся на тот баланс, какой сочтешь разумным.

Гурни улыбнулся не только тому, как его сын разбирается в теме, но и возбуждению в его голосе. Типичный пример поколения подросших детей чуть под тридцать, рожденных с природной склонностью ко всему компьютерному.

— Дай мне немножко времени, надо кое-какие тесты запустить. Я тебя позову, когда будет достигнут хоть какой-то результат, на который можно смотреть.

Кайл открыл панель управления программой, выбрал одну из иконок для увеличения, но вдруг остановился и посмотрел на Гурни, который как раз нес тарелки из-под омлета к раковине. А потом задал совершенно неожиданный вопрос:

— Если не считать расследований сенсационных убийств и всего такого прочего, как вы тут?

— Как мы тут? Ну, неплохо, наверное. А почему ты спрашиваешь?

— Такое впечатление, что ты занимаешься своим делом, а Мадлен своим.

Гурни медленно кивнул.

— Пожалуй, что и так. Мои дела и ее дела. В целом совершенно независимые друг от друга, но по большей части совместимые.

— И тебе это нравится?

Ответить на этот вопрос оказалось на удивление трудно.

— Нам так удобно, — наконец произнес Гурни, но ему самому стало неприятно, до чего механически прозвучал ответ. — Как-то слишком уныло и прагматично я сказал, я не то имел в виду. Мы любим друг друга. Нас тянет друг к другу. Нам нравится вместе жить. Но головы у нас устроены по-разному. Я как воткнусь во что-нибудь, так уже там и застреваю. А Мадлен умеет смещать фокус внимания на то, что перед ней вот прямо сейчас, — отдавать этому все внимание, приспосабливаться к моменту. Она всегда здесь, если понимаешь, о чем я. Ну и конечно, она куда открытее меня.

— Как и большинство людей. — Широкая ухмылка Кайла смягчала едкость фразы.

— И то правда. Так что по большей части мы занимаемся каждый своим. Или она что-то делает, а я о чем-то думаю.

— В смысле, она хлопочет снаружи и задает корм курам, а ты сидишь внутри и размышляешь, кто изрубил в куски труп из мусорного бака?

Гурни засмеялся.

— Не совсем. Когда Мадлен в клинике, она занимается тем, что происходит там — те еще ужасы, — а когда она тут, она занимается тем, что происходит тут. А я все больше сижу у себя в голове, поглощенный какой-нибудь актуальной проблемой, — где бы ни находился физически. Вот в чем разница между нами. Опять же, Мадлен проводит очень много времени, рассматривая что-то, делая что-то, узнавая что-то. А я — размышляю, анализирую, строю гипотезы. — Он помолчал и пожал плечами. — Наверное, каждый из нас занимается тем, от чего больше всего чувствует себя живым.

Кайл некоторое время просидел, задумчиво нахмурившись, словно пытался вникнуть в отцовский образ мышления, чтобы лучше понимать, о чем тот думает. Наконец он снова повернулся к экрану.

— Начну, пожалуй, а то как бы не оказалось труднее, чем я предполагал.

— Удачи.

Гурни вернулся к себе в кабинет, открыл электронную почту и пробежал взглядом пару дюжин накопившихся с утра писем. Одно из них привлекло его внимание. Отправитель именовался просто «Йона».

Письмо было написано в ответ на просьбу Гурни встретиться и обсудить ход расследования.

«Я заинтересован в том, чтобы предложенный Вами разговор состоялся как можно скорее. Однако мое местоположение сейчас исключает возможность личной встречи. Предлагаю завтра в 8 утра поговорить при помощи интернета. Если такой вариант Вас устраивает, вышлите мне, пожалуйста, свое имя для связи по интернету. Если у Вас еще нет аккаунта, сгрузите программу со скайпа. Жду Вашего ответа».

Гурни немедленно принял приглашение. Скайп у них на компьютере уже стоял — Мадлен установила его по просьбе живущей в Риджвуде сестры, когда они только переехали в горы. Щелкая по слову «Отправить», он вдруг ощутил легкий прилив адреналина — будто что-то наконец изменится.

Нужно было подготовиться. До разговора в восемь утра оставалось меньше двенадцати часов. А в девять ему с Хардвиком и, надо надеяться, с Эсти, предстояло встретиться, чтобы поделиться новостями и идеями, еще раз попробовать разобраться в деталях дела.

Открыв сайт Церкви Киберпространства, он на сорок пять минут погрузился в незамысловатую ура-позитивную философию Йоны Спалтера и уже начал приходить к выводу, что тот — настоящий гений слащавости, этакий Уолт Дисней от самосовершенствования, как из соседней комнаты раздался голос Кайла:

— Пап? По-моему, все, что можно было из этого видео выжать, я выжал.

Гурни уселся за обеденный стол рядом с сыном. Кайл кликнул по иконке, и начал проигрываться усовершенствованный вариант записи с кладбища: увеличенный, более резкий и на половинной скорости. Все было, как и запомнилось Гурни с первого раза, — только яснее и крупнее. Карл сидел на самом правом сиденье в первом ряду. Он поднялся, повернулся к трибуне по другую сторону могилы, шагнул вперед мимо Алиссы, начал было второй шаг, но дернулся, завалился в ту сторону, куда шел, и упал лицом вниз — как раз за последним стулом противоположного конца ряда. Йона, Алисса и представительницы «Старших сил» вскочили на ноги. Полетта бросилась вперед. Распорядитель и его помощники кинулись в обход кресел.

Гурни наклонился ближе к экрану и попросил Кайла поставить на паузу. Ему хотелось разглядеть выражения на лицах Йоны и Алиссы, но таких подробностей видно не было. Даже при увеличении лицо упавшего наземь Карла выглядело просто абстрактным профилем. Около линии волос на виске темнела точка — возможно, входное отверстие пули, а возможно — просто грязь, тень или какой-то дефект самого изображения.

Гурни попросил Кайла снова проиграть этот сегмент, надеясь на внезапное озарение. Но озарения не последовало. Гурни попросил проиграть в третий раз, пристально вглядываясь в голову Карла сбоку в тот миг, как тот повернулся к трибуне, сделал первый шаг, начал второй и, стремительно набирая скорость, завалился вперед. То ли от ветра на кладбище, то ли от резкого движения волосы у Карла растрепались, так что темное пятнышко было невозможно разглядеть, пока он не ударился головой о землю и не замер у ног Йоны.

— У ФБР наверняка есть программы, которые дали бы тебе изображение получше, — извиняющимся тоном заметил Кайл. — Я из своей выжимал все, что мог, но толковой картинки так и не выжал.

— Что ты, это гораздо лучше, чем было. Давай посмотрим вид с улицы.

Кайл закрыл несколько окон, открыл новое и нажал иконку запуска. Поскольку на этом видео объект находился гораздо ближе к камере и с самого начала занимал больше места на экране, то и изображение вышло куда более четким и детальным. Предполагаемый убийца Мэри Спалтер, Карла Спалтера, Гаса Гурикоса и Лекса Бинчера прошел по Экстон-авеню и вошел в дом. Гурни очень хотелось бы, чтобы лицо у него было не как закутано. Но, разумеется, убийца специально прятал лицо.

Кайл, похоже, думал о том же.

— Не очень-то много материала он дал нам для плаката «Разыскивается полицией».

— Ни для плаката, ни для программы распознавания лиц.

— Потому что глаза прячет за этими огромными очками?

— Именно. Форма глаз, положение зрачков, уголки глаз. А шарф скрывает очертания подбородка. А повязка на голове — уши и линию роста волос. Ничего не осталось. Алгоритму распознавания просто работать не с чем.

— И все же, сдается мне, если я это лицо еще увижу, то узнаю — по очертаниям рта.

Гурни кивнул.

— Рот и нос — насколько мне удалось разглядеть этот нос.

— Ну да, и нос. Этакий долбанный птенчик… прошу прощения за лексику.

Они сидели рядом на стульях, вглядываясь в экран. В почти полностью спрятанное лицо одного из необыкновеннейших убийц в мире. Петрос Паникос. Питер Пэн. Фокусник.

Ну и конечно, нельзя забывать и последнее определение, которое дал ему Донни Ангел: отчаянный псих.

Глава 45От греха подальше

— Так что ты думаешь? — Кайл вопросительно поглядывал на отца, держа обеими руками кружку с горячим кофе и упершись локтями в стол.

— Насчет видео? — Гурни сидел по другую сторону круглого стола и держал свою кружку точно так же, грея ладони. За ночь температура упала почти на двадцать градусов — от семидесяти с небольшим до пятидесяти: обычное дело в северо-западной части Катскильских гор, куда осень нередко наведывается уже в августе. Низкие тучи скрывали солнце, которому при других обстоятельствах в это время, четверть восьмого утра, пора было бы уже появиться над восточным гребнем.

— Думаешь, они помогут тебе добиться… чего ты там хочешь добиться?

Гурни медленно отхлебнул из кружки.

— Отрывок записи с кладбища нам дает пару вещей. Точно устанавливает место, где находился Карл, когда в него попала пуля, — а поскольку прямая линия к этой точке из квартиры блокирована, то это опровергает полицейскую теорию о том, откуда стреляли. А тот факт, что видео с самого начала находилось в руках полиции — в руках Клемпера, — будет поддерживать обвинение в утаивании доказательств.

Он на миг умолк, вспомнив о разговоре с Клемпером в «Риверсайд-молле», но поймал на себе любопытный взгляд Кайла и продолжил:

— Отрывок записи с улицы полезен сразу в двух отношениях: тем, что на нем видно, — и тем, чего не видно. Тот простой факт, что на нем не зафиксировано, как в здание входит Кэй Спалтер, станет важным аргументом для линии защиты. Так что, как минимум, видео поддерживает очень серьезное обвинение в утаивании улик и злоупотреблении служебным положением.

— Тогда почему… почему ты не радуешься?

— Не радуюсь? — Гурни замялся с ответом. — Наверное, обрадуюсь, когда мы наконец подберемся к конечной точке.

— А что это за конечная точка?

— Ну это смотря на какую цель смотреть.

— В смысле?

— Есть заявленная цель всей команды, а есть цель Хардвика.

— И они не совпадают?

— Ну разумеется, нет. Так было бы слишком все просто. — Сам удивляясь раздражению в собственном голосе, Гурни чуть помолчал, прежде чем продолжать. — Общая согласованная цель — добиться, чтобы Кэй оправдали на том основании, что ей был вынесен несправедливый приговор. Эта цель уже практически достигнута — в том отношении, что найдено достаточно улик, чтобы обеспечить пересмотр дела и, скорее всего, отмену приговора. Однако личная цель Джека состоит в том, чтобы отомстить — как можно сильнее насолить уволившей его организации, — и одному богу известно, когда он сочтет эту цель достигнутой.

Кайл медленно кивнул.

— А твоя-то цель в чем?

— Мне хочется узнать, что произошло на самом деле.

— В смысле, выяснить, кто убил Карла?

— Да. Потому что на самом-то деле это главное. Если Кэй невиновна, значит, кто-то другой желал смерти Карла и нанял Паникоса. И я хочу знать — кто. А сам этот маленький наемный убийца, нажавший на спусковой крючок? Он ведь по ходу дела прикончил уже девятерых — не считая десятков людей, которых он убил прежде. И всякий раз умудрялся выйти сухим из воды и продолжать по накатанной. Не хотелось бы, чтоб он и на этот раз ушел.

— Как, по-твоему, ты близок к тому, чтобы его остановить?

— Сложно сказать.

Кайл не сводил с него умного, вопросительного взгляда, явно ожидая ответа потолковее. Но как ни пытался Гурни найти этот ответ, слова ускользали. Спас его звонок мобильника.

Звонил Хардвик. Как всегда, он не стал тратить времени на приветствия.

— Получил твое сообщение про видеосвязь с Йоной Спалтером. Где он, черт возьми?

— Понятия не имею. Но уже то, что он захотел поговорить хотя бы по скайпу, лучше, чем ничего. Хочешь подъехать к восьми, а не к девяти, и тоже поучаствовать?

— Раньше девяти не могу. Эсти тоже. Но мы оба безгранично верим в твое умение вести допрос. У тебя есть программа, чтобы записать разговор?

— Нет, но могу скачать. Хочешь, чтобы я задал какой-нибудь конкретный вопрос?

— А то! Спроси, не он ли нанял киллера, чтобы грохнуть братца.

— Блеск идея. Еще советы будут?

— Ага. Не провали все. В девять увидимся.

Гурни сунул телефон обратно в карман.

Кайл с любопытством наклонил голову.

— Что тебе надо скачать?

— Какую-нибудь программку для аудио и видеозаписи, которая совместима со скайпом. Можешь помочь?

— Скажи мне свое имя и пароль в скайпе, прямо сейчас все и сделаю.

Снабженный необходимыми сведениями Кайл отправился в кабинет, а Гурни улыбнулся его пылкой готовности помочь — а заодно и простой радости оттого, что он дома. И в который уже раз задумался, почему же они видятся так мало и редко.

Было время, когда ему казалось, будто он знает причину редких встреч — и кульминация этого периода пришлась на ту пору два года назад, когда Кайл зарабатывал бешеные деньги на Уолл-стрит, куда его протащил приятель по колледжу. Тогда Гурни был убежден, что прилагающийся к этому роду деятельности желтый «Порше» служит несомненным доказательством того, что в мальчике взяли верх унаследованные от матери Кайла, брокера по операциям с недвижимостью, гены одержимой погони за деньгами. Теперь же он подозревал, что это было всего лишь удобным домыслом, извинявшим его собственное куда более глубокое и менее объяснимое неумение достучаться до сына. Он говорил себе: все потому, что Кайл напоминал ему бывшую жену и во многих других неприятных чертах — жестами, интонациями, выражением лица. Но и это тоже могло быть лишь предлогом. Между матерью с сыном было больше различий, чем сходств, да и если бы дело обстояло иначе — мелочно и нечестно отождествлять их друг с другом.

Иногда Гурни думал, что настоящее объяснение не так уж и сложно: защита его собственной весьма своеобразной зоны комфорта. Другие люди в эту зону комфорта не допускались. Именно этим упреком и припечатала Гурни много лет назад Джеральдина, его девушка в колледже, в тот день, когда бросила его. Рассматривая проблему под этим углом, Гурни видел в своем явном нежелании общаться с сыном лишь еще один симптом природной интровертности. Ничего особенного. Вопрос закрыт. Но едва он успокаивался на этой мысли, где-то на кромке уверенности начинало покусывать крохотное сомнение. Способна ли интровертность сама по себе объяснить, до чего же мало они видятся с Кайлом? Постепенно это легкое покусывание перерастало в гложущую тревогу. А потом — в вопрос, ответа на который не существовало: а вдруг присутствие одного сына всякий раз напоминало ему, что когда-то сыновей было двое — и было бы двое по сей день, если бы только…

Кайл снова появился в дверях кухни.

— Готово. Я оставил экран открытым. Все предельно просто.

— О, чудесно. Спасибо.

Кайл смотрел на него с любопытной улыбкой. Гурни вспомнилось выражение, что подчас появлялось на лице Мадлен.

— О чем думаешь?

— О том, как тебе нравится все распутывать. Как это важно для тебя. Пока программа загружалась, я тут думал… если бы полицейским была Мадлен, она стремилась бы решить головоломку, чтобы поймать преступника. А вот ты, по-моему, стремишься поймать преступника, чтобы решить головоломку.

Гурни улыбнулся: не столько своей роли в этом сравнении — она как раз не выглядела особо лестной, — сколько тому, что Кайлу хватило проницательности это заметить. У мальчика неплохие мозги — Гурни это радовало. Он ощутил прилив товарищеских чувств.

— А знаешь, что я думаю? Что ты используешь слово «думать» почти так же часто, как я.

Не успел он договорить, зазвонил телефон. Гурни отправился в кабинет, чтобы взять трубку. Это оказалась Мадлен — словно Кайл вызвал ее, упомянув ее имя.

— Доброе утро! — голос у нее звучал жизнерадостно. — Как дела?

— Отлично. А ты там как?

— Мы с Дейдре и Деннисом только позавтракали. Апельсиновый сок, черника, гренки и… бекон! — Последнее слово было исполнено притворной вины за притворное прегрешение. — Пойдем сейчас проведать животных и готовить их к перевозке на ярмарку. Собственно, Деннис уже там, в загончике, машет нам тоже выходить.

— У вас там, похоже, весело, — отозвался Гурни без особого веселья в голосе, в который раз дивясь на способность жены обретать крупицы чистой радости даже на фоне серьезных проблем.

— Так оно и есть. А как там сегодня мои курочки?

— Полагаю, прекрасно. Как раз собирался заглянуть к ним.

Она помолчала немного, а потом чуть подавленным тоном осторожно коснулась тех самых серьезных проблем, в которых так глубоко увяз он:

— Как продвигается?

— Ну, Кайл объявился. Сейчас здесь.

— Что? Зачем?

— Я спросил у него совета по поводу некоторых компьютерных программ, а он решил, что лучше сам заедет и все сделает. Надо сказать, очень мне помог.

— Ты отослал его домой?

— Собираюсь.

Она помолчала.

— Пожалуйста, будь осторожнее.

— Буду.

— Я серьезно.

— Знаю.

— Хорошо. Ну… Деннис опять машет, так что мне лучше идти. Я тебя люблю!

— И я тебя.

Он положил трубку и так и остался сидеть, невидящим взглядом уставившись на телефон, снова вспоминая лицо Паникоса на видео и слова «отчаянный псих».

— Я не путаю, ты говорил, этот ваш разговор по скайпу назначен на восемь?

Голос Кайла, стоявшего в дверях, вернул Гурни к настоящему. Он посмотрел на часы в уголке экрана: 7:56.

— Спасибо. Что мне напоминаешь… Хотел попросить тебя во время звонка держаться вне поля видимости камеры. Хорошо?

— Без проблем. Собственно говоря, я тут подумывал, раз уж у тебя все равно следующая встреча в девять, а сегодня как раз идеальный денек… думал, не прокатиться ли на велосипеде в Сиракузы.

— В Сиракузы?

Были времена, когда название этого унылого городка, расположенного в снежном поясе, ничего не значило для Гурни, однако теперь оно стало для него навеки связано с жуткими событиями недавнего дела о Добром Пастыре.

По всей видимости, у Кайла оно вызывало более приятные ассоциации.

— Ну да, думал, прокачусь туда, раз уж я тут, может, пообедаем с Ким.

— Ким Коразон? Ты с ней все еще общаешься?

— Немножко. Все больше переписываемся. Она как-то заезжала в город. На прошлой неделе я дал ей знать, что собираюсь провести тут с тобой несколько дней, на полдороге до Сиракуз, так что, может, как раз представится удачная возможность повидаться. — Он умолк, настороженно поглядывая на отца. — Вид у тебя какой-то… потрясенный.

— Скорее скажи — удивленный. Ты никогда не упоминал о Ким после… после того, как дело было закрыто.

— Решил, тебе лучше обойтись без напоминаний о том, во что она тебя втянула. Хотя она, конечно, нечаянно. Но дело приняло в результате очень драматический оборот.

Дело было и правда не из тех, о которых Гурни любил говорить. Или думать. Как и большинство остальных дел. Собственно, он вообще редко вспоминал прошлые дела, если только там не оставалось каких-то оборванных нитей и не разъясненных деталей. Однако дело о Добром Пастыре к этому разряду не принадлежало. Дело о Добром Пастыре было решено и закрыто. В конце концов все кусочки головоломки встали на свои места. Можно было, конечно, поспорить, не слишком ли дорогой ценой. А роль, которая выпала Гурни в последнем акте этой драмы, стала одним из главных доводов Мадлен в ее вечном стремлении доказать, что он слишком охотно подвергает себя совершенно неоправданному риску.

Кайл встревожено смотрел на отца.

— Тебе не по сердцу, что я навещу ее?

В иных обстоятельствах честным ответом было бы «да». Ким произвела на Гурни впечатление девицы крайне честолюбивой, эмоциональной и наивной — сочетание куда более взрывчатое, чем он бы хотел видеть в подруге своего сына. Однако в нынешней ситуации план Кайла показался ему удивительно удачным — из того же разряда приятных совпадений, что и план Мадлен помочь Уинклерам.

— На самом деле, очень даже удачная идея, вот именно сейчас, — сказал Гурни. — Во всяком случае, так безопасней.

— Бог ты мой, пап, ты вправду считаешь, тут может что-то случиться?

— Я думаю, шанс очень и очень мал. Но мне не хотелось бы подвергать тебя риску.

— А ты? — Типичный вопрос Мадлен, даже тон совершенно как у нее.

— Это входит в мою работу — я на это подписывался, когда согласился помочь с расследованием.

— Я могу тебе как-то помочь?

— Нет, сынок, пока никак. Но спасибо.

— Ну ладно, — с сомнением протянул Кайл. Еще с минуту вид у него был слегка потерянный, словно он надеялся, что его вот-вот осенит какой-нибудь новый план действий, другой вариант.

Гурни молча ждал.

— Ну ладно, — повторил Кайл. — Вот только прихвачу кое-что и сразу двинусь. Свяжусь с тобой, как доберусь до Сиракуз.

Озабоченно хмурясь, он вышел из кабинета.

Звонок с компьютера возвестил о начале видеосвязи.

Глава 46Братья Спалтеры

Почти весь экран лэптопа Гурни заполнило взятое средним планом изображение мужчины, сидящего в удобном кресле. Гурни узнал Йону Спалтера по фотографии на веб-сайте Церкви Киберпространства. Освещение было налажено так, что ничто постороннее не отвлекало внимания от худощавого волевого лица. Выражение этого лица излучало хорошо отработанное спокойствие, чуть приправленное легкой озабоченностью. Он смотрел прямо в камеру, отчего казалось, что смотрит он в глаза Гурни.

— Здравствуйте, Дэвид. Я Йона. — Будь его голос цветом, это были бы пастельные краски. — Ничего, если я буду звать вас Дэвидом? Или вы предпочтете «детектив Гурни»?

— Дэвид вполне годится. Спасибо, что согласились поговорить.

Еле заметный кивок, еле заметная улыбка, проблеск профессиональной участливости в глазах.

— Ваше письмо написано в крайне взволнованном тоне. И в тревожащих выражениях. Чем могу помочь?

— Что вам известно о попытках отменить приговор, вынесенный вашей невестке?

— Известно, что эти попытки уже привели к тому, что был убит ее ведущий юрисконсульт, а заодно и шестеро его соседей.

— Еще что-нибудь?

— Еще то, что мистер Бинчер выдвинул серьезные обвинения в полицейской коррупции. В вашем мейле тоже говорилось о коррупции, а потом о «внутрисемейных размолвках». Это может означать что угодно. Возможно, вы объясните?

— Это направление, в котором, скорее всего, будет двигаться официальное расследование.

— Официальное расследование?

— Убийство Лекса Бинчера заставит бюро криминальных расследований по-новому взглянуть и на убийство вашего брата. Причем не только бюро, но и, судя по всему, офис генерального прокурора, поскольку обвинения в коррупции по делу Кэй указывают на злоупотребления сотрудников бюро. В этот момент мы предоставим обнаруженные нами новые данные — улики, указывающие на то, что Кэй подставили. Поэтому, какая бы контора ни занялась этим делом, в любом случае встанет вопрос, кто, кроме Кэй, выгадал на смерти Карла.

— Сюда, безусловно, отношусь и я, — с демонстративно-наивным огорчением произнес Йона

— Правда ли, что вы с братом не ладили?

— Не ладили? — он рассмеялся, негромко и грустно. — Это еще мягко сказано. — Он на миг прикрыл глаза, покачивая головой, словно переполненный мыслями, что вызвала в нем эта тема. А потом заговорил снова, уже резче. — Знаете, где я сейчас?

— Понятия не имею.

— И никто не имеет. В том и суть.

— Суть чего?

— Мы с Карлом никогда не ладили. В юности это особой роли не играло. У него были свои друзья, у меня свои. Каждый из нас шел своей дорогой. Но потом, как вы наверняка знаете, это ведь не секрет, отец связал нас, объединил в чудовище, что носит имя «Спалтер Риэлти». Вот тогда-то «нелады» превратились во что-то совсем уж взрывоопасное. Когда мне пришлось работать вместе с Карлом на ежедневной основе… я понял, что имею дело не просто с вздорным братцем. Я имел дело с чудовищем.

Йона помолчал, словно желая дать Гурни возможность охватить разумом весь смысл этого определения.

Гурни подумалось, что Йона уже произносил эту речь прежде — заезженное объяснение жутких отношений.

— На моих глазах из эгоистичного и агрессивного бизнесмена Карл превратился в законченного социопата. По мере роста его политических амбиций он становился все харизматичнее и привлекательнее — снаружи. Внутри же окончательно прогнил, прогнил насквозь, стал черной дырой алчности и честолюбия. Говоря библейским языком, сделался «гробом повапленным». И дружбу водил с людьми того же склада. Безжалостными негодяями. Преступниками. Мафиози вроде Донни Ангела. Убийцами. Карл хотел выкачивать из «Спалтер Риэлти» какие-то немыслимые деньги, чтобы проворачивать со всем этим сбродом свои мегаломаньяческие проекты и спонсировать лицемерную губернаторскую выборную кампанию. Не давал мне прохода, буквально заставлял соглашаться на неэтичные сделки, на которые я не мог, никак не мог пойти. Этика, моральные принципы, законность — он понятия не имеет, что это такое. Я начал бояться его. Собственно, это слабо сказано. Он приводил меня в ужас. Я начал верить, что он не остановится ни перед чем — ни перед чем! — лишь бы добиться своего. Иногда… его взгляд… совершенно дьявольский. Словно вобрал в себя все зло этого мира.

— И как вы с этим справлялись?

— Как справлялся? — Снова та же полуулыбка и чуть виноватый смех. А потом, понизив голос, точно признаваясь в грехе:

— Я сбежал.

— Как?

— Переезжая с места на место. В буквальном смысле слова. Одно из благословений современных технологий — вы можете делать, что угодно и откуда угодно. Я купил автофургон, оснастил его всем необходимым оборудованием и превратил в передвижную штаб-квартиру Церкви Киберпространства. И знаете, сумел узреть в этом руку Провидения. Порой даже зло порождает добро — если мы стремимся к добру.

— А добро в данном случае…

— Отсутствие точного местоположения. Единственным моим местопребыванием стал интернет, а интернет — он же везде. Что и оказалось идеальным местом для моей Церкви. Вездесущая, повсеместная Церковь Киберпространства. Понимаете, Дэвид? Необходимость скрыться от брата и его жутких знакомцев преобразилась в дивный дар. Воистину, неисповедимы пути Господни. Мы снова и снова открываем для себя эту истину. Открытый разум, открытое сердце — больше ничего и не требуется.

С каждым словом Йона сиял все лучезарнее.

Гурни задумался, не объясняется ли этот эффект каким-то незаметным изменением в освещении. Хотелось прямо-таки слегка притушить это сияние.

— Тогда вы получили и второй дар, причем немаленький, со смертью Карла.

Улыбка Йоны стала холодней.

— Это правда. Зло снова породило добро.

— И, судя по всему, уйму добра. Я слышал, будто «Спалтер Риэлти» оценивается в более чем пятьдесят миллионов долларов. Это правда?

Йона нахмурился, но улыбаться не перестал.

— При нынешнем состоянии рынка трудно сказать. — Он помолчал и пожал плечами. — Но, полагаю, плюс-минус довольно приличную сумму, догадка не хуже прочих.

— А правда ли, что до смерти Карла вы не могли трогать эту сумму, но теперь все переходит вам?

— Не мне. Церкви. Я лишь проводник. Церковь — вот что по-настоящему важно. Куда важнее любых отдельных людей. Труды Церкви — единственное, что имеет хоть какое-то значение. Единственное.

Гурни задумался, вправду ли он различает в этой подчеркнутой расстановке приоритетов не такую уж и скрытую нотку угрозы. Но вместо того, чтобы ломиться напролом и выяснять, предпочел сменить курс.

— Вас удивила смерть Карла?

Вопрос заставил Йону впервые за время разговора заметно замешкаться с ответом. Он сложил руки перед собой, прижимая друг к другу кончики пальцев.

— И да, и нет. Да — потому что столь крайняя форма насилия всегда изумляет. А нет — потому что при жизни, которую вел Карл, убийство — вовсе не удивительный конец. И мне нетрудно представить, что кто-то из его окружения мог дойти до такой крайности.

— Даже, например, Кэй?

— Даже, например, Кэй.

— Или вы?

Йона честно наморщил лоб.

— Или я.

И, не очень-то украдкой, покосился на часы.

Гурни улыбнулся.

— Еще буквально пара вопросов.

— Через десять минут у меня запланирован выход в живой эфир, но продолжайте, пожалуйста.

— Какого вы были мнения о Майкле Клемпере?

— О ком?

— Главном следователе по делу Карла.

— А, да. Какого я о нем мнения? Ну, мне казалось, у него, возможно, проблемы с алкоголем.

— Он вас допрашивал?

— Я не назвал бы это допросом. Он задал несколько общих вопросов в тот же день на кладбище. Взял мою контактную информацию, но так больше со мной и не связывался. Он не показался мне особенно дотошным… или надежным.

— Вы удивились бы, услышав, что он виновен в подтасовке улик?

— Не сказал бы, что это меня бы потрясло. — Йона с любопытством наклонил голову набок. — Хотите сказать, он засадил Кэй незаконными способами? Но почему?

— Опять же, на данной стадии процесса апелляции эта информация разглашению не подлежит. Однако поднимает другой важный вопрос. Если предположить, что Кэй не убивала Карла — со всей очевидностью, это сделал кто-то еще. Вас не тревожит тот факт, что настоящий убийца так и гуляет на свободе?

— Не боюсь ли я за себя? Ничуть. Мы с Карлом занимали противоположные позиции по поводу любого делового решения, любого предполагаемого шага — как и любого личного вопроса, что только вставал между нами. У нас не было ни общих друзей, ни общих целей — вообще ничего общего. Навряд ли у нас отыщется общий враг.

— И последний вопрос. — Гурни немного помолчал — больше ради драматического эффекта, а не из нерешительности. — Что бы вы сказали, если бы я вам сообщил, что смерть вашей матери, возможно, тоже не случайна?

— О чем это вы? — Йона заморгал в явном ошеломлении.

— Всплыли некоторые улики, позволяющие связать ее смерть со смертью Карла.

— Какие еще улики?

— Не могу вдаваться в подробности. Однако выглядят они убедительно. Вы можете назвать хоть какую-либо причину, по которой убийца Карла хотел бы убить и вашу мать?

На лице Йоны застыла сложная смесь разных эмоций. Легче всего распознавался страх. Но был ли то страх перед неизвестным? Или перед тем, что неизвестное станет известным? Он покачал головой.

— Я… даже не знаю, что сказать. Послушайте, мне необходимо знать, что… ну то есть, о каких доказательствах вы говорите?

— Пока это не подлежит разглашению. Я позабочусь, чтобы вас проинформировали, как только будет возможно.

— Но это же все… нелепица какая-то.

— Так и должно казаться. Но если вам в голову придет хоть какое-либо объяснение, хоть какой-то сценарий, способный связать эти две смерти, прошу вас, как можно скорее расскажите мне.

Собеседник лишь слабо кивнул в ответ.

Гурни решил в очередной раз резко сменить тему.

— А какого вы мнения о дочери Карла?

Йона сглотнул, неуютно поерзал в кресле.

— Вы спрашиваете, могла ли она… могла ли она убить отца? И бабушку за компанию? — Вид у него был потерянный. — Понятия не имею. Алисса, она… не совсем здорова, но… родного отца? Бабушку?

— В каком смысле — не совсем здорова? Поясните, пожалуйста.

— Нет. Не сейчас. — Он снова поглядел на часы, словно бы ошеломленный тем, что на них увидел. — Мне и правда пора. На самом деле. Прошу прощения.

— Последний вопрос. Кто еще мог бы желать смерти Карла?

Йона досадливо развернул руки ладонями вверх — словно вопрос его разочаровал.

— Да кто угодно. Любой, кто оказался достаточно близко к нему, чтобы разглядеть за улыбкой гнилое нутро.

— Большое спасибо за помощь, Йона. Надеюсь, мы еще побеседуем. Кстати, а какая тема вашей речи?

— Простите, чего?

— Вашей сегодняшней речи.

— А. — Йона скривился. — Сегодняшняя тема — «Наш путь к радости».

Глава 47Все еще не найдена

Четверть часа, оставшуюся до назначенной на девять встречи с Хардвиком и Эсти, Гурни употребил на то, чтобы набрать на компьютере и распечатать три копии того, что он накануне набросал в блокноте, — ключевых проблем дела.

Эсти приехала первой, но опередила Хардвика лишь на минуту. Когда она парковала свой синий «Мини-Купер» у грядки с аспарагусом, его красный «Понтиак» прогремел мимо сарая.

Эсти вылезла из автомобиля. Ее футболка, обрезанные джинсы и беззаботная улыбка свидетельствовали о взятом на работе выходном. Кожа с карамельным отливом сияла под утренним солнцем. Подойдя к боковой двери, она с любопытством покосилась на плоские камни, отмечавшие могилу петушка.

Гурни открыл двери и пожал гостье руку.

— Денек-то какой роскошный, — заметила Эсти. — Может, устроимся снаружи?

Гурни улыбнулся ей в ответ.

— Оно бы здорово. Беда в том, что мне надо показать вам с Джеком пару видеозаписей.

— Так, просто подумала. Очень уж приятно, когда солнце пригревает кожу.

Хардвик припарковался рядом с машиной Эсти, захлопнул тяжелую дверцу. Не удосужившись даже ни с кем поздороваться, он прикрыл глаза рукой от солнца и принялся осматривать поля и поросшие лесом склоны холмов.

Эсти покосилась на него.

— Кого-то высматриваешь?

Он ничего не ответил, продолжая шарить взглядом по окрестностям.

Догадываясь, к чему это он, Гурни проследил за его взглядом, пока тот не остановился на Барроу-хилл.

— Самая вероятная позиция, — сказал Гурни.

Хардвик кивнул.

— С верха той узкой тропинки?

— На самом деле, это заросшая дорога.

Эсти заметно встревожилась.

— Вы это что, про снайпера?

— Про возможную позицию для снайпера, — уточнил Гурни. — Если бы я метил в кого-то, кто живет в этом доме, я выбрал бы место близ вершины того вон холма. Хорошо просматривается боковой вход, хорошо видны машины.

Она повернулась к Хардвику.

— Ты теперь каждое место анализируешь? На позицию для снайпера?

— Ну да, учитывая две пули у меня в стенке дома, я и правда теперь об этом задумываюсь. Особенно меня волнуют места прикрытые, куда легко подобраться.

Глаза у Эсти расширились.

— Так может, чем стоять тут, точно живые мишени, и глазеть на место, откуда нас легче всего подстрелить, пойдем в дом, а?

Судя по всему, Хардвик уже собирался отпустить какую-нибудь глупую шуточку, но лишь ухмыльнулся и вошел в дом вслед за Эсти. Гурни последовал за ними, бросив последний взгляд на холм.

Он принес из кабинета лэптоп и список проблем, и вся троица уселась за обеденным столом.

— Ну что, для начала обменяемся новостями? — предложил Гурни. — Вы с Эсти собирались сделать кое-какие звонки. Есть что-нибудь новенькое?

Эсти начала первой.

— Этот греческий мафиози, Адонис Ангелидис. По словам моих друзей из отдела по борьбе с организованной преступностью, он большая шишка. В отличие от итальянцев и русских, он не высовывается, держится вроде как в стороне, но страшно влиятельный. Работает со всеми семействами. То же самое было и с Гурикосом — тем, которому заколотили гвозди в голову. Он устраивал большие убийства для больших игроков. Крупные связи. Очень доверенное лицо.

— Тогда почему его хлопнули? — спросил Хардвик. — У этого твоего приятеля никаких идей?

— Ни малейших. Насколько им известно, Гурикос всех устраивал. Все шло как по маслу. Он был ценным ресурсом.

— Ну, кого-то он явно не устраивал.

Она кивнула.

— Может, все и правда было, как Ангелидис Дэйву сказал: Карл обратился к Гурикосу, чтобы кого-то убрать, а этот кто-то узнал и нанял Паникоса убрать их обоих. Вполне логично, да?

Хардвик развернул руки ладонями вверх в знак неуверенности.

Эсти поглядела на Гурни.

— Дэйв?

— В некотором смысле мне бы хотелось, чтобы версия Ангелидиса оказалась правдой. Но по ощущениям — тут что-то не складывается. Вроде и логично — да не совсем. Проблема в том, что гвозди в голове Гаса в картину не вписываются. Практичное, предупредительное устранение Карла и Гаса — это одно. А жутковатое предупреждение о том, что не следует выдавать какие-то тайны, — совсем другое. Как-то не сочетается.

— И та же проблема с матерью, — прибавила Эсти. — Никак не пойму, ее-то зачем убивать.

— Ну, не такая уж это и тайна, — нетерпеливо вмешался Хардвик. — Чтобы Карл пришел на похороны и подставился, когда будет произносить надгробную речь.

— А чего тогда Паникос не выждал, пока он поднимется на трибуну? Зачем стрелять в него, пока он еще не дошел?

— А черт его знает. Может, чтобы он там чего не сболтнул.

Гурни не видел в этом никакой логики. К чему строить изощренные планы, в результате которых жертва будет должна произнести речь, если боишься, что она скажет лишнее?

— И еще, — продолжила Эсти, — про пожар в Куперстауне. Я выяснила кое-что интересное, но странное. Все четыре зажигательных устройства, использованные в доме Бинчера, были разных типов и размеров. — Она перевела взгляд с Хардвика на Гурни и обратно. — Это вас ни на какие мысли не наводит?

Хардвик поцыкал зубом и пожал плечами.

— Может, они просто оказались в тот момент в ящике для игрушек у маленького Питера.

— Или, может, они нашлись у его поставщика? Дэйв, будут идеи?

— Совершенно абстрактное предположение… что он экспериментировал.

— Экспериментировал? С какой стати?

— Понятия не имею. Может, оценивал разные устройства на будущее.

Эсти поморщилась.

— Будем надеяться, причина не в этом.

Хардвик чуть поерзал в кресле.

— Еще что-нибудь, радость моя?

— Да. То безголовое тело, найденное на месте преступления, наконец сумели опознать. — Она выждала пару мгновений для драматического эффекта. — Лекс Бинчер. Вне всяких сомнений.

Хардвик настороженно смотрел на нее. Эсти медленно продолжила.

— Голова… все еще не найдена.

У Хардвика дернулся мускул на челюсти.

— Боже! Как в фильме ужасов каком-нибудь.

Эсти поморщилась.

— Не понимаю, с чего ты так напрягаешься. Взять хоть обстоятельства, при которых вы с Дэйвом познакомились, — ведь в том деле фигурировала разрубленная напополам женщина, разве нет? И я сама слышала, как ты над этим смеялся и отпускал всякие дурацкие шуточки.

— Ну да.

— Так почему тогда тебя так колбасит, когда речь заходит об этой голове?

— Послушай, ради всего святого… — Он вскинул руки, точно сдаваясь, и покачал головой. — Найти разрубленное тело — это одно. Хоть на десять кусков. Ты уже давно полицейский, давно служишь в городе, на всякое насмотрелся. Уж как есть. Но между тем, чтобы найти отрезанную голову, и тем, чтобы ее не найти, — большая разница. Понимаешь? Хренова башка так и пропала, бесследно! А значит, кто-то где-то припрятал ее. Невесть зачем. Для своих, невесть каких целей! Поверьте, она, чтоб ее, еще объявится — когда мы меньше всего ожидаем.

— Когда мы меньше всего ожидаем? По-моему, ты пересмотрел «Нетфликса», — Эсти ласково подмигнула ему. — Как бы там ни было, а у меня с новостями пока все. А у тебя как? Есть что-нибудь?

Хардвик с силой потер лицо ладонями, словно прогоняя дурной сон и пытаясь начать день заново.

— Мне удалось отыскать одного из пропавших свидетелей — Фредди, того самого, что показал, будто видел Кэй в доме на Экстон-авеню во время стрельбы. Фредерико Хавьер Розалес, если официально. — Он бросил взгляд на Гурни. — А нельзя ли кофе?

— Запросто. — Гурни подошел к кофеварке возле раковины, чтобы запустить новый цикл.

Хардвик продолжал:

— Мы с ним, с Фредди, дружески поболтали. Особенно сосредоточились на любопытном разрыве между тем, что он видел на самом деле, и тем, что велел ему рассказывать Мак Мудак.

Глаза у Эсти расширились.

— Он признался, что Клемпер ему сказал, какие показания давать на суде?

— И не просто сказал, какие давать показания, но прибавил, что это на его же благо.

— А иначе?

— У Фредди проблемы с наркотой. Мелкий дилер на службе большого бизнеса. Еще один привод — и ему с гарантией влепят двадцатку без права на досрочное освобождение. Когда бродяга в таком вот положении, гаду вроде Мака легко диктовать условия.

— Так почему он с тобой-то разоткровенничался?

Хардвик неприятно усмехнулся.

— У парней вроде Фредди мыслишки в голове коротенькие. Для них всегда максимальная угроза — тот, кто перед ними прямо сейчас, а это был я. Вы только не подумайте плохо. Я был страшно вежлив. Объяснил ему, что для него единственный способ избежать серьезного наказания за лжесвидетельство по делу об убийстве — это разлжесвидетельствоваться обратно.

— Разлжесвидетельствоваться? — Эсти уставилась на него, не веря ушам.

— Отличная концепция, тебе не кажется? Я ему сказал, что он может выбраться из-под лавины дерьма, которое вот-вот обрушится ему на голову, если подробно опишет, как Мак Мудак изменил его первоначальные показания.

— И он записал?

— И подписался. Я даже отпечаток пальца его туда поставил.

Вид у Эсти был сомневающийся, но довольный.

— А Фредди думает, ты из бюро расследований?

— Ну, может, у него и сложилось впечатление, будто я связан с ними теснее, чем на самом деле. Плевать мне, что он там думает. А тебе?

Она покачала головой.

— Да тоже, если это поможет убрать Клемпера. А ниточки к другим двум пропавшим свидетелям ты не нашел?

— Еще нет. Но показаний Фредди, да еще вместе с записями разговора нашего малыша Дэйва с Алиссой, будет более чем достаточно, чтобы доказать полицейские злоупотребления — что, в свою очередь, приведет к победе апелляции и приговора аннуляции.

Глупая рифма Хардвика коробила слух Гурни, точно гвоздем провели по доске. Но потом до него дошло, что, возможно, досада его порождена совсем другим обстоятельством: так и не разрешенным вопросом вины или невиновности Кэй, вне зависимости от честности или нечестности суда над ней. Не приходилось сомневаться: злоупотреблений и подтасовок в деле хватало. Но они сами по себе еще не делали Кэй Спалтер невиновной. И покуда личность человека, нанявшего Петроса Паникоса для убийства Карла Спалтера, остается загадкой, Кэй Спалтер остается вполне возможной подозреваемой.

Голос Эсти прервал размышления Гурни.

— Ты вроде говорил, хочешь нам какие-то видеозаписи показать?

— А. Да. Помимо записи моего разговора с Йоной по скайпу, у меня есть пара кусочков видеозаписей с Экстон-авеню: какой-то субъект, заходящий в дом перед стрельбой, с близкого расстояния, и дальним планом — как Карла пристрелили. — Он посмотрел на Хардвика. — Ты рассказывал Эсти, откуда у меня записи?

— Слишком уж быстро развивались события. Да и в том тридцатисекундном сообщении, что ты мне оставил, информации было не много.

— А ту, что все же была, ты решил пропустить мимо ушей, да?

— Какого хрена ты имеешь в виду?

— В сообщении я предельно ясно сказал главное. Я пообещал Клемперу, что для него все обернется лучше, если видеоматериалы попадут ко мне в руки. Ну вот они и попали. А ты потом появляешься в этом «Криминальном конфликте», весь такой бескомпромиссный, и с размаху обрушиваешься на «насквозь коррумпированного» детектива по делу Кэй за подделку улик и лжесвидетельство. А все в полицейском мире прекрасно знают, что дело Кэй вел Майкл Клемпер, — это все равно что ты назвал его по имени и обвинил напрямую, начисто проигнорировав мою с ним договоренность.

Хардвик помрачнел.

— Да говорю же, события развивались слишком быстро. Я только вернулся с пожара у озера — погибло семеро человек, Дэйв, семеро! — и был куда более сосредоточен на главной битве, чем на тонкостях твоего тет-а-тет с Маком.

Он продолжал в том же духе, напоминая Гурни, что двусмысленные обещания и сообразный случаю обман — по сути, скрытые от глаз корни самой системы правосудия. Завершил свою речь он полуриторическим вопросом:

— И вообще, какого черта тебе заботиться о таком дерьме, как Клемпер?

Гурни выбрал разумный и простой ответ, вызванный воспоминаниями о том, как пахло алкоголем от детектива, и о почти бессвязном сообщении, оставленном в голосовой почте на следующий день.

— Меня, знаешь ли, заботит то, что Мак Клемпер — загнанный в угол, разгневанный пьянчуга и что с отчаяния он может выкинуть что-нибудь глупое.

Хардвик промолчал, а Гурни продолжил:

— Так что теперь я держу «Беретту» под рукой, просто на всякий случай. А Эсти интересовалась видеозаписями. Так что давайте посмотрим. Я сперва проиграю кусочек с улицы, а потом отрывок подлиннее, с кладбища.

Глава 48Монтелл Джонс

После того как они дважды пересмотрели отрывки с камеры видеонаблюдения, Хардвик спросил:

— А мы можем доказать, что все эти записи были у Клемпера во время процесса?

— Не уверен, что мы сможем вообще хоть что-нибудь доказать. Ну разве что удастся уговорить хозяина магазина дать показания и сказать, что он предоставлял видео полиции, но этот тип еще сомнительнее Клемпера. А кроме того…

— Но ведь ты попросил Клемпера предоставить тебе записи — и он их предоставил.

— Я сказал ему — будь у меня записи, для него все обернулось бы не так скверно. И на следующий день они появились в моем почтовом ящике. Мы с вами знаем, что это значит. Но в официальном смысле — это еще далеко от доказательства, что он их хотя бы в руках держал. В любом случае, это все — у кого или где были записи — не так уж важно. Куда важнее, что на них.

Хардвик, похоже, собирался возразить, но Гурни перебил его.

— Важность записи с видом на кладбище состоит в том, что на ней видно, как Карла подстрелили именно в том месте, где все и показывали, — а это подтверждает, что выстрел никак не мог быть сделан из окна квартиры, которую команда Клемпера определила как местонахождение убийцы.

Эсти заметно встревожилась.

— Я уже в четвертый раз слышу, как ты говоришь про проблему с местом выстрела. А по-твоему, как объяснить эту нестыковку?

— Честно, Эсти? Тут я хожу по кругу. Физические и химические свидетельства из квартиры, где найдено орудие убийства, указывают на то, что пуля была выпущена именно оттуда. Но линия стрельбы демонстрирует, что такого просто быть не может.

— Это мне напоминает заварушку с Монтеллом Джонсом. Помнишь, Джек? Пять-шесть лет назад.

— Наркоторговец-то? И обсуждение вопроса, было ли это правомерным убийством с целью самозащиты?

— Именно. — Она повернулась к Гурни. — Молодой полицейский в патрульной машине совершает объезд одного криминального райончика — ясным и солнечным днем, — как вдруг получает звонок с сообщением: «У нас тут стрельба», то есть в двух кварталах от него. Через десять секунд он на месте, выскакивает из машины. Народ вокруг показывает на проход между двумя складами, откуда, мол, пару минут назад прозвучали два выстрела. Он на месте происшествия первый, ему бы подождать, но он не ждет, а вытаскивает девятимиллиметровый ствол и айда в проход. А в пятидесяти футах перед ним — Монтелл Джонс, местная притча во языцех, наркоторговец, список изнасилований — длиннее некуда. Послушать полицейского, в руках у Монтелла тоже пистолет — и он его медленно поднимает, целясь в полицейского. Тот кричит ему бросить оружие. Пистолет все поднимается. Полицейский стреляет один раз. Монтелл падает. Тем временем подоспели другие патрульные. У Монтелла хлещет кровь из дырки в животе. Приезжает «скорая», Монтелла увозят и по прибытии в больницу констатируют смерть. Все кажется вполне правомерным. Молодой полицейский на сутки становится героем. А потом ад срывается с цепи. Его вызывают в отдел внутренних расследований и просят отчет о стрельбе. У него никаких сомнений. Все яснее ясного — Монтелл стоит перед ним, день солнечный, видимость превосходная, Монтелл наводит на него оружие. Полицейский стреляет, Монтелл падает. Конец истории. Следователь просит его рассказать еще раз. Он рассказывает снова. И снова. Все записывают на пленку. Распечатывают, дают ему подписать. А потом швыряют гранату: «У нас, понимаешь, проблема. Врачи говорят, рана в животе — это выходное отверстие пули, а не входное». Полицейский теряет дар речи, ушам своим не верит. Спрашивает, о чем это они вообще. Ну они ему и объясняют. Он выстрелил Монтеллу в спину. И им теперь хочется знать, почему.

— Прямо-таки классический кошмар любого копа, — заметил Гурни. — Но заряженный пистолет-то у этого Монтелла и вправду был?

— Был. Тут все в порядке. Но вот с пулей в спину — неувязочка.

— А полицейский не пытался ухватиться за старое доброе «он просто повернулся ко мне спиной, когда я нажимал на спусковой крючок»?

— Нет. Твердил свое: все было, как он описал. Наоборот, даже настаивал на том, что Монтелл совершенно точно никуда не отворачивался, а с начала и до конца смотрел ему в лицо.

— Интересно, — протянул Гурни с задумчивым огоньком в глазах. — И в чем соль?

— В том, что Монтеллу и в самом деле выстрелили в спину — за несколько минут до того, кто-то неизвестный. Отсюда и переполох насчет стрельбы, и вызов полиции. А Монтелл, после того как его бросили умирать в переулке, каким-то образом сумел подняться на ноги — как раз к тому времени, как на сцене появился наш герой. Монтелл, надо полагать, находился в шоке и вообще не понимал, что он там делает со своей пушкой. Полицейский стреляет — промахивается! — и Монтелл снова падает.

— И как бюро внутренних расследований до всего этого докопалось?

— При повторных и более тщательных поисках на месте преступления, в канаве за переулком, была обнаружена пуля со следами ДНК Монтелла — заметим, в канаве за тем местом, где стоял полицейский, что означало, что исходный выстрел был сделан с другой стороны.

— Удачная находка, — заметил Гурни. — Все могло бы обернуться и совсем иначе.

— Не пренебрегай удачей, — отозвалась Эсти. — Иной раз только на ней и выезжаешь.

Хардвик барабанил пальцами по столу.

— И какое отношение эта история имеет к делу Спалтеров?

— Не знаю. Почему-то вдруг вспомнилось. Так что, может, какое-то отношение и имеет.

— Но какое? Думаешь, Карла подстрелили с другой стороны? Не из того дома?

— Не знаю, Джек. Мне просто вспомнилось. Не могу объяснить, с чего вдруг. А ты, Дэйв, что думаешь?

— Интересный пример того, как два независимых события происходят таким образом, что все считают, будто они между собой связаны, — с расстановкой произнес Гурни.

— Какие два события?

— То, что полицейский выстрелил в Монтелла, и то, что Монтелла застрелили.

Глава 49Сущий дьявол

Под вторую порцию кофе Гурни проиграл запись разговора по скайпу с Йоной Спалтером.

Когда запись закончилась, Хардвик первым прокомментировал увиденное:

— Прямо не знаю, кто из них худшее дерьмо — Мак Мудак или эта сволочь.

Гурни улыбнулся.

— Полетта Парли, управляющая «Ивовым покоем», убеждена, что Йона — святой, спасает мир.

— Всех этих спасающих мир святых лучше всего пустить на удобрения. Навоз для почвы очень полезен.

— Пусть лучше удобряют почву, а не души, да, Джек?

— Можешь повторить, братан.

— И в результате смерти брата он получил пятьдесят миллионов долларов? — спросила Эсти. — В самом деле?

— Он этого не отрицал, — ответил Гурни.

— Еще какой мотив, — сказал Хардвик.

— Собственно говоря, — продолжил Гурни, — он вообще не пытался что-либо отрицать. Преспокойно признал, что здорово выгадал от смерти Карла. Запросто согласился, что ненавидел его. Безмятежно перечислил причины, по которым вообще все должны были ненавидеть его.

Эсти кивнула.

— Назвал его чудовищем, социопатом, мегаломаньяком…

— И сущим дьяволом, — добавил Хардвик. — В противоположность себе, любимому, которого мы должны считать сущим ангелом.

Эсти продолжала:

— И еще подтвердил, что ради этой своей Церкви сделал бы что угодно. Что угодно. Звучало так, словно он хвастается. — Она помолчала. — Странно. Он признавал то, что служит мотивами для убийства, так невозмутимо, точно это совершенно не важно. Словно знает, что мы ничего ему не сделаем.

— Как человек со связями, — уточнил Хардвик.

— Но в самом конце разговора он ведет себя иначе, — сказал Гурни.

Эсти нахмурилась.

— Ты о той части, где вы говорите про мать?

— Если только он не величайший актер в мире, то мне кажется, это его и вправду зацепило. Но я знаю точно, что именно его взволновало: то, что ее убили, или то, что мы об этом знаем. И еще интересно — он стремился узнать, какие у нас есть доказательства, но так и не задал основного вопроса: зачем кому-то убивать его мать?

Хардвик оскалил зубы в невеселой ухмылке.

— Вот как-то поневоле думаешь, что этому душевному и расчудесному Йоне на всех плевать с высокой колокольни. В том числе и на родную мать.

Лицо у Эсти было растерянное.

— И куда это нас ведет?

Ледяная улыбка Хардвика сделалась еще шире. Он показал на лежащий рядом с открытым лэптопом список нерешенных вопросов, составленный Гурни.

— Ну, это проще простого. Движемся по расчерченной нашим асом карте улик и ключевых вопросов.

Все взяли себе по распечатке и молча прочитали восемь пунктов.

По мере чтения лицо у Эсти становилось все более обеспокоенным.

— Какой-то этот список… угнетающий.

Гурни поинтересовался, что именно создает у нее такое впечатление.

— Становится до боли ясно, что мы до сих пор так толком ничего и не знаем — выяснили куда как меньше, чем хотелось бы. Ты не согласен?

— И да, и нет, — ответил Гурни. — Тут перечислено множество вопросов без ответа, но я убежден, что стоит найти ответ на любой из них, как сразу же и все остальное станет понятно.

Эсти неохотно кивнула, но, похоже, он ее не убедил.

— Я вот тебя слушаю, но… с чего мы начнем? Если бы мы могли скоординировать действия соответствующих спецслужб — бюро криминальных расследований, Интерпола, отдела национальной безопасности, полиции Нью-Йорка, дорожных патрулей и так далее, — да еще и бросить на это дело побольше людей, выследить Паникоса было бы, наверное, возможно. Но в нашей ситуации… что нам делать-то? Если не брать в расчет Паникоса, у нас просто нет рук, ног и времени всматриваться во все прочие конфликты и отношения в жизни Карла, Йоны, Кэй и Алиссы, не говоря уже про Ангелидиса, Гурикоса и бог весть кого еще.

Она беспомощно покачала головой.

Воцарилось молчание — самое долгое за всю встречу.

Хардвик сперва не выказывал вообще никакой реакции. Казалось, он сравнивает большие пальцы на руках, изучая их размер и форму.

Эсти пристально посмотрела на него.

— Джек, а у тебя какие-нибудь соображения на этот счет имеются?

Он поднял голову и откашлялся.

— Само собой. У нас тут две отдельные ситуации. Одна — процесс апелляции по делу Кэй, и партнер Лекса говорит, тут все схвачено. А вторая — попытки ответить на вопрос «Кто убил Карла?», что куда сложнее. Но вон у нашего мозговитого Шерлока в глазах оптимистический блеск.

Эсти перевела встревоженный взгляд на Гурни.

— Оптимизм? Ты его и впрямь ощущаешь?

— Собственно говоря, да, в известной степени.

Произнося эти слова, он вдруг сам подивился, до чего же изменилось его восприятие ситуации за короткое время, минувшее с тех пор, как он впервые записал проблемы. И впал в уныние при мысли о сложности задачи и нехватке официальных ресурсов, на которые привык полагаться прежде: именно то, на что и жаловалась сейчас Эсти.

И по части сложности, и по части ресурсов ничего не изменилось. Но Гурни наконец осознал, что для того, чтобы найти отгадку, ему вовсе не требуется отвечать на бесконечную серию головоломных вопросов.

Эсти смотрела на него скептически.

— Откуда оптимизм, когда мы столько всего не знаем?

— Может, ответов у нас пока и немного, но… у нас есть персонаж.

— Персонаж? Какой еще?

— Питер Пэн.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что он где-то здесь. Поблизости. Что-то такое в нашем расследовании удерживает его здесь.

— И что именно?

— Думаю, он боится, что мы раскроем его тайну.

— Тайну, стоящую за гвоздями в голове Жирдяя Гаса?

— Да.

Хардвик снова забарабанил пальцами по столу.

— А почему ты считаешь, что это тайна Паникоса, а не того, кто его нанял?

— Из-за слов Ангелидиса. Он сказал, Паникос принимает лишь контракты на убийство, без перечня условий. Никаких инструкций. Никаких особых указаний. Хочешь, чтобы кого-то убрали, — даешь ему деньги, и твой враг считай, что уже мертв. Но детали он прорабатывает сам. Так что если гвозди в голове Гаса и несли чье-то послание, так только самого Паникоса — о чем-то, важном для него самого.

Хардвик снова скроил кислую гримасу.

— А ты, похоже, веришь на слово Ангелидису — мафиози, который зарабатывает себе на жизнь тем, что врет, жульничает и крадет.

— Ему не было смысла врать о том, как Паникос ведет дела. Да и все остальное, что мы узнали о Паникосе, особенно от твоего кореша из Интерпола, подкрепляет рассказ Ангелидиса. Питер Пэн действует по своим правилам. Никто не дает ему указаний.

— Полагаешь, парень слегка зациклен на том, чтобы все контролировать?

Гурни улыбнулся столь мягкой формулировке.

— Никто не приказывал ему перебить провода у тебя дома, Джек. Он таких приказов не принимает. Не думаю, чтобы кто-нибудь велел ему сжечь те дома в Куперстауне или уйти с места преступления, унося в пакете голову Лекса Бинчера.

— Очень уж ты уверенно рассуждаешь обо всей этой чертовщине.

— Долго вертел в голове. И вот как раз сумел четко разглядеть хотя бы одну деталь.

Эсти досадливо вскинула руки.

— Прости за тупость, но что ты вдруг сумел четко разглядеть?

— Открытую дверь, которая маячила перед нами с самого начала.

— Какая еще открытая дверь?

— Сам Питер Пэн.

— Ты о чем?

— Он отвечает на наши действия, на наше расследование убийства Карла. Ответ равносилен связи. А связь равносильна открытой двери.

— Отвечает на наши действия? — повторила Эсти недоверчиво, почти сердито. — Ты имеешь в виду — открыв огонь по дому Джека? Убив Лекса и его соседей в Куперстауне?

— Он пытается остановить нас.

— То есть, мы расследуем, а он в ответ стреляет, поджигает и убивает. Ты это называешь открытой дверью?

— Все это доказывает, что он обращает на нас внимание. Доказывает, что он еще здесь. Не покинул страну. Не ускользнул в свою нору. Это доказывает, что мы можем его достать. Надо только придумать, как до него дотянуться таким образом, чтобы спровоцировать на реакцию, которую мы сможем держать под контролем.

Эсти прищурилась. На смену недоверию пришел расчет.

— Ты имеешь в виду, например, использовать средства массовой информации — хоть того же придурка Борка, — чтобы предложить Паникосу нечто вроде сделки с целью узнать, кто его нанял?

— Борк мог бы сыграть определенную роль, но только никаких сделок предлагать не нужно. Думаю, наш маленький Питер Пэн настроен на другую длину волны.

— Какую длину волны?

— Ну… посмотри хоть, что нам о нем известно.

Эсти пожала плечами.

— Что он профессиональный убийца.

Гурни кивнул.

— А еще что?

— Что его услуги стоят очень дорого и что он специализируется на сложных заказах.

— Невозможные задачи, за которые никто другой не возьмется, — так охарактеризовал это Донни Ангел. Что еще?

— Психопат, да?

— Психопат из преисподней, — наконец вступил в разговор Хардвик. — Из кошмаров. Насколько мне представляется, мелкий засранец — настоящая машина для убийства: злобный, кровожадный и совершенно ненормальный — и вовсе не собирается меняться. А ты, Шерлок, что скажешь? Еще пара-другая светлых мыслей найдется?

Гурни допил последний глоток почти остывшего кофе.

— Я тут пытался сложить все вместе и посмотреть, что получится. Его зацикленность на том, чтобы делать все на свой манер, острейший ум в сочетании с абсолютным отсутствием эмпатии, патологическая жестокость, умение убивать, любовь к массовым убийствам — все это, вместе взятое, делает крошку Питера самым отъявленным маньяком, одержимым страстью держать все под контролем. Добавим теперь последний взрывчатый элемент: тайну, в чем бы она ни заключалась, он страстно желает скрыть ее и боится, что мы докопаемся до разгадки. О да, и еще одна милая деталь, поведанная мне Ангелидисом, совсем забыл упомянуть: убивая, крошка Питер обожает петь. Сведите все это воедино — интересный получится рецепт для эндшпиля.

— Или для общемировой катастрофы, — прибавил Хардвик.

— А это уже в недостатках плана.

Глава 50Подначить психа

— А достоинства-то у него есть? — На лице Эсти надежда боролась с дурными предчувствиями. Дурные предчувствия побеждали.

— Думаю, да, — небрежно ответил Гурни. — По моим ощущениям, главнейшая движущая сила для Паникоса — это ненависть, направленная, скорее всего, на каждого человека на земле. Но его тактика и план действий — эти аспекты всегда хорошо продуманы и логичны. Его успех на выбранном поприще базируется на умении поддержать тонкий баланс между жаркой страстью к убийствам и холодным расчетом. Это совершенно очевидно как по тому, что мы видели сами, так и по тому, что рассказывал мне Донни Ангел. На первый взгляд Паникос кажется бизнесменом, хладнокровно берущимся за самые сложные задания. А внутри него сидит злобное маленькое чудовище, главная — возможно, даже единственная — радость которого состоит в том, чтобы убивать.

Хардвик засмеялся, отрывисто и резко.

— Малютка Питер мог бы послужить отличным примером на лекции какого-нибудь психолога школы «внутреннего ребенка».

Гурни не удержался от короткого смешка.

Эсти повернулась к нему.

— Итак, он отчасти стратег, отчасти псих. Мотив безумен, зато метод рационален. Допустим, ты прав. И куда это нас приведет?

— Поскольку, судя по всему, этот деликатный баланс между безумием и логикой у него отлажен очень хорошо, надо его как-то нарушить.

— Как?

— Ударив в его самое доступное слабое место.

— Какое?

— Тайна, которую он старается уберечь. Вот наш путь к нему. Путь в его сознание. Путь к пониманию убийства Карла и того, кто это убийство заказал.

— Неплохо еще было бы знать эту драгоценную тайну, чтоб ее, — перебил Хардвик.

Гурни пожал плечами.

— Все, что нам надо, — это внушить ему, что мы знаем… или вот-вот узнаем. Вот в какую игру мы должны сыграть — у него в голове.

— А какая у этой игры цель? — поинтересовалась Эсти.

— Подорвать тщательный расчет, необходимый ему для успеха и выживания. Вбить клин между внутренним маньяком и рациональной системой жизнеобеспечения.

— Что-то не догоняю.

— Мы на него надавим — так, чтобы под угрозой оказалось его ощущение контроля над происходящим. Если его главная страсть — контроль, то в том же и его основная слабость. Лишите маньяка, одержимого желанием все контролировать, чувства контроля — и решениями его начнет управлять паника.

— Слышь, что он предлагает? — снова перебил Хардвик. — Собирается потыкать массового убийцу в глазик острой палочкой и посмотреть, что получится.

Такая формулировка, судя по всему, лишь подстегнула нарастающее беспокойство Эсти. Она повернулась к Гурни.

— А предположим, после того как мы «надавим» на Паникоса, он убьет еще шесть-семь человек. Что тогда? Надавим еще? А если он убьет очередной десяток случайных жертв? Тогда что?

— Я не говорю, что риска совсем нет. Но альтернатива — позволить ему снова залечь на дно. Сейчас мы вытянули его почти к самой поверхности. Почти туда, где можем дотянуться до него. Вот мне и хочется удержать его здесь, расшевелить в нем страх, заставить совершить какую-нибудь глупость. Что же до возможного убийства невинных людей, мы можем лишить его решение фактора случайности. Подставим ему конкретную цель — на нее и будем ловить.

— Цель? — шоколадно-карие глаза Эсти распахнулись еще шире.

— Надо заставить его сфокусироваться на том, что мы выберем сами в качестве наживки. Просто повысить уровень угрозы, вывести его из равновесия — еще недостаточно. Надо как-то контролировать провоцируемый ответ — направить его в нужном нам направлении и в предсказуемое время.

Похоже, его слова Эсти не убедили.

Гурни продолжал:

— Мы подманим его, спровоцируем нужную нам реакцию — а потом подсечем и вытащим из воды: в том месте и в то время, что сами выберем.

— Тебя послушать, так это плевое дело. Но ведь и очень рискованное, да?

— Да. Но не такое рискованное, как альтернатива. Джек назвал Питера Пэна машиной для убийства. И я согласен. Он именно этим и занимается. Всегда. С самого детства. И, дай ему волю, всегда будет заниматься. Он как смертельный недуг, который еще не умеют лечить. Я тут не вижу вообще никаких вариантов без риска. Либо мы позволяем машине для убийства и дальше работать, превращая людей в трупы, либо делаем все, что в наших силах, чтобы вывести ее из строя.

— Или, — нерешительно предложила Эсти, — можно прямо сейчас передать все, что у нас есть, в бюро криминальных расследований — и пусть сами с ним разбираются. У них для того все возможности. А у нас нет. Эти их возможности…

— К черту бюро! — прорычал Хардвик.

Эсти тихонько вздохнула и повернулась к Гурни.

— Дэйв? А ты что скажешь?

Гурни промолчал. На него вдруг нахлынули яркие, слишком яркие воспоминания. Болезненный звук глухого удара. Красный «БМВ», уносящийся прочь… по длинной городской улице… заворачивающий за угол в визге шин… исчезающий навсегда. Остающийся лишь в его памяти. И отброшенная на обочину жертва. Маленький четырехлетний мальчик. Дэнни. Его Дэнни. И голубь, за которым Дэнни беспечно погнался через дорогу, — голубь, взлетающий в вихре крыльев и уносящийся прочь, напуганный, но невредимый.

Почему он, полицейский, не остановил любую проезжающую мимо машину, прямо там, на месте, сразу?

Почему не преследовал убийцу по горячим следам, хоть до ворот ада?

Иногда эти воспоминания вызывали в нем слезы. Иногда — лишь тупое жжение в горле. А иногда — неукротимый гнев.

Сейчас он испытывал гнев.

— Дэйв?

— Да?

— Тебе не кажется, что пора передать дело в бюро?

— Передать? И прекратить делать то, что мы делаем?

Она кивнула.

— Это ж и вправду в их…

Он не дал ей договорить.

— Нет. Еще не время.

— Что ты имеешь в виду — еще не время?

— Не думаю, что мы можем позволить Паникосу сбежать. А если мы остановимся, так и произойдет.

Если у Эсти еще и оставалось желание спорить, то все оно растаяло без следа. Возможно, причиной тому была твердость в голосе Гурни. Или решимость в глазах. Суть была ясна. Он никому ничего не передаст.

Нет, пока убийца еще достижим.

Пока красный автомобиль не скрылся из виду.

После небольшого перерыва на то, чтобы проверить почту и ответить на электронные письма и смски, Гурни поставил вариться третью порцию кофе и открыл двойные двери, впуская в комнату ароматный августовский воздух. И в очередной раз поразился свежести запахов нагретой земли, травы и цветов — словно никак не мог запомнить, как пахнет природа.

Все снова уселись за столом. Эсти посмотрела Гурни в глаза.

— Из нас всех ты, похоже, единственный, кто знает, что делать дальше. Уже наметил какие-то конкретные шаги?

— Сначала надо определиться с содержанием нашего послания Паникосу. Потом подобрать способ коммуникации, объект, на который мы хотим его натравить, подходящее время, совершить необходимые приготовления и…

— Не гони, ладно? По одному шагу за раз. Содержание послания? То есть мы скажем, будто знаем что-то о той тайне, которую он оберегает?

— Именно. И собираемся в определенный момент ее раскрыть.

— А способ коммуникации? Как мы передадим ему это послание?

— Ты сама сказала сегодня утром. «Криминальный конфликт». Брайан Борк. Ручаюсь, Паникос видел интервью с Лексом и, скорее всего, интервью с Джеком после пожара в Куперстауне.

Эсти поморщилась.

— Я, конечно, упоминала Борка… но теперь, как снова обо всем этом думаю, просто не представляю, чтобы наш псих часами просиживал у телевизора…

— Может, у него поисковик выставлен на определенные имена — Спалтер, Гурикос, Бинчер — так что, если средства массовой информации передают анонс новостей или еще что-нибудь, имеющее отношение к этому делу, он о том узнает.

Эсти настороженно кивнула в ответ.

Зато глаза Хардвика засверкали.

— Мерзавец Борк призывал меня держать его в курсе касательно развития ситуации. Так что я могу передать любое сообщение, какое мы только захотим.

Эсти повернулась к Гурни.

— Что подводит нас к тому, что мне особенно не понравилось в твоем плане. Наживка. Что ты под этим подразумевал?

Хардвик перебил ее.

— Все просто, детка. Он хочет натравить крошку Питера на нас.

Она заморгала.

— Дэйв? Ты вправду это имел в виду?

— Только если мы будем твердо уверены, что способны сохранить контроль над ситуацией — и что он попадет в нашу ловушку, а не мы в его.

На ее лице читалась тревога.

— Но, — быстро прибавил Гурни, — я не собирался делать мишенью нас.

Она уставилась на него во все глаза.

— А кого тогда?

Он улыбнулся.

— Себя.

Хардвик покачал головой.

— Куда логичней выбрать мишенью меня. Это ведь я появлялся в «Криминальном конфликте». Он будет считать меня врагом номер один.

— Если я правильно помню, что ты там болтал, скорее — врагом полиции штата.

Хардвик проигнорировал эту колкость и подался вперед, для убедительности подняв указательный палец.

— Тут ведь, знаете, и еще один аспект есть. Я все думал про те выстрелы, которыми мне перебило провода и кабель. Помимо возможного предупреждения — не видеть зло, не слышать о зле, не говорить о зле, — там ведь могла иметься и дополнительная цель. Более практическая.

Он помолчал, чтобы удостовериться, что полностью овладел вниманием аудитории.

Гурни догадывался, что последует дальше.

— Этот Боло, с которым ты разговаривал, утверждал, что Паникос посещал дом на Экстон-авеню почти за неделю до того, как грохнул Карла. Вопрос — зачем? Ну, мне в голову приходит одна причина. Такой одержимый невротик захотел бы пристрелять ружье заранее — в нужном месте. Что скажешь?

Гурни одобрительно кивнул. Приятно было хоть время от времени убеждаться, что под раздражающей скорлупой Хардвика прячется крепкий и проницательный детектив.

Эсти нахмурилась.

— А какое отношение это имеет к выстрелам по твоему дому?

— Если он в состоянии уловить в перекрестье этого своего инфракрасного прицела мои провода и перебить их с первого выстрела, то может рассчитывать, что и мне между глаз пулю влепит с того же расстояния, едва я переступлю порог.

Вид у Эсти был такой, точно она изо всех сил старается не выказывать потрясения.

— Пристрелка на местности? Подготовка? Ты думаешь, цель тех выстрелов с холма именно в этом и состояла?

По холодному блеску в глазах Хардвика было совершенно ясно, что именно так он и думал.

Эсти что-то сказала.

Хардвик ответил.

Она сказала что-то еще.

Он ответил и на это.

Но мозг Гурни уже не воспринимал сказанное — ни единого слога после того, как Эсти произнесла «цель тех выстрелов с холма».

А все потому, что он мысленно перенесся из дома Хардвика к себе. И теперь не мог думать ни о чем, кроме того, что в состоянии натворить один-единственный выстрел со склона Барроу-хилл.

Через двадцать минут, поставив обратно в угол лопату с налипшей на нее свежей землей, Гурни стоял около раковины в кладовой, с мрачной сосредоточенностью рассматривая слегка отмытые останки петуха, которого он только что выкопал из могилки под камнями. На грязной сушилке рядом с раковиной лежал шарфик Мадлен, весь в пятнах крови и грязи, — она завернула в него тельце Горация.

Эсти с Хардвиком, не получив ответа ни на один из града вопросов, которыми они забросали Гурни, стояли в дверях, с нарастающей тревогой наблюдая за ним. Гурни, то и дело задерживая дыхание, чтобы спастись от тухлого запаха, склонился над тушкой, вглядываясь в нее и стараясь выяснить, что стало причиной гибели петушка. Уверившись наконец, что неформальное дознание сказало ему все, что можно было сказать, он выпрямился и, обернувшись к друзьям, объяснил:

— У Мадлен было три курицы — и петух. Она назвала его Горацием. — Произнося это имя, он ощутил легкий укол грусти. — Несколько дней назад она нашла его на траве мертвым и подумала, что ему откусил голову хорек. Кто-то нам рассказывал, что у них это в обыкновении. — От злости губы у него начали деревенеть. — В каком-то смысле она оказалась права. Это был хорек со снайперской винтовкой.

На лице Эсти сначала отобразилось лишь недоумение. Но потом вся важность сказанного дошла до нее.

— О господи!

— Твою мать! — пробормотал Хардвик.

— Не знаю уж, пристреливался он на будущее или хотел послать мне какое-нибудь сообщение, — произнес Гурни. — Но как бы там ни было, а маленький мерзавец меня на заметку тоже взял.

Глава 51План

Мертвый петух, очевидный метод его убийства и стоящие за этим возможные мотивы еще более омрачили настрой совещавшихся.

Даже Хардвик словно бы приуныл: стоял у открытых французских дверей и смотрел через западное поле на Барроу-хилл. А потом перевел взгляд на Гурни, сидевшего за столом вместе с Эсти.

— По твоему мнению, стреляли с того места, что ты показал с утра, с верха тропы?

— Думаю, да.

— Диспозиция — дом, холм, лес, тропы — примерно такая же, как и у меня. Разница только та, что по моему дому он стрелял ночью, а по твоему петуху днем.

— Верно.

— Есть предположения, почему?

Гурни пожал плечами.

— Только самые очевидные. Ночь — самое драматическое время для того, чтобы вырубить электричество. Но если хочешь застрелить нашу курицу, придется стрелять днем. Ночью они заперты в сарае.

Пока Хардвик обдумывал услышанное, наступила тишина — нарушенная Эсти.

— Так вы, парни, считаете, что Паникос послал вам обоим одно и то же предупреждение — бросить дело, потому что вы попали в поле его зрения?

— Ну, что-то типа того, — согласился Гурни.

— Тогда позвольте задать один важный вопрос. Сколько, по-вашему, ему понадобится, чтобы перейти от стрельбы по курам к..?

Она многозначительно умолкла.

— Если он и вправду хочет, чтобы мы бросили дело, то, бросив, мы можем предотвратить его дальнейшие действия. Если же мы не бросим, он может нанести удар довольно быстро.

Ей потребовалась пара секунд, чтобы уяснить суть.

— Отлично. Тогда что мы намерены делать? Или — не делать?

— Продолжать. — Сообщи Гурни, что хочет досыпать соли в солонку, голос его не мог бы звучать более буднично. — Мы продолжаем, тем самым дав ему убедительные причины убить меня. Плюс необходимость спешить. Место можно не выбирать — он уже сам выбрал.

— Ты имеешь в виду… здесь, у тебя?

— Ну да.

— И как, по-твоему, он..?

— Возможностей уйма. Самая правдоподобная догадка? Попытается поджечь дом, когда я внутри. Скорее всего, при помощи зажигательного устройства с дистанционным управлением, как в Куперстауне. А потом застрелить меня, когда я выскочу.

Она снова широко распахнула глаза.

— Откуда тебе знать, что он сначала займется тобой, а не Джеком? Или даже мной?

— Мы можем указать ему нужное направление при помощи Брайана Борка.

Как Гурни и предполагал, Хардвик принялся возражать — повторяя аргументы, что уже успел пригрозить Паникосу, а значит, его легко будет выставить в качестве мишени, — но аргументам этим уже недоставало обоснованности и весомости.

Похоже, петух склонил чашу весов в сторону Гурни.

Оставалось лишь обсудить подробности, логистику и кто за что отвечает.

Через час, испытывая смешанное чувство решимости и неясных опасений, они разработали план.

Эсти, делавшая во время обсуждения короткие пометки, казалась наименее удовлетворенной итогом. Когда Гурни спросил, что ее волнует, она замялась.

— Может… может, пройдемся по всей схеме еще разок? Если ты не против?

— Против? Держи карман шире! — пробурчал Хардвик. — Шерлок весь этот стратегический вздор просто обожает. — Он поднялся из-за стола. — Ладно, пока вы проходитесь по плану еще разок, я займусь чем-нибудь полезным, да хоть теми же звонками. Надо как можно скорее привлечь к игре Борка — а еще надо убедиться, что у Скрэнтона есть в наличии все, что нам потребуется.

«Скрэнтон. Слежка и Самооборона» был чем-то вроде магазина всевозможной техники и оружия, основную клиентуру которого составляли охранные агентства, антиправительственные параноики и бытовые маньяки разного калибра. На логотипе фирмы красовались три гремучие змеи с торчащими ядовитыми зубами. Продавцы щеголяли в беретах в стиле коммандос и камуфляже. Гурни заходил туда один раз, из чистого любопытства, — и ушел с неприятным чувством, будто побывал в другой вселенной. Тем не менее это был наиболее удобный источник электронного оборудования, которое им сейчас понадобилось.

Хардвик вызвался туда съездить — но хотел сперва убедиться, что в магазине все есть. Он повернулся к Гурни.

— Где тут у вас телефон лучше всего ловит?

Отправив его к боковой двери с другой стороны от дворика, Гурни повернулся к Эсти, все еще сидевшей за столом с беспокойством на лице.

Усевшись напротив, он повторил план, который они обсуждали весь минувший час.

— Наша цель — внушить Паникосу, будто я собираюсь появиться в понедельник в «Криминальном конфликте» и рассказать там все, что нарыл по убийству Спалтера, в том числе раскрыть ту самую тайну, которую он так усиленно оберегает. Джек уверен, что сможет убедить Брайана Борка и «РАМ-ТВ» все воскресенье крутить анонсы, в которых это будет говориться.

— Но что потом, в понедельник, когда настанет время выступить в программе? Что ты на самом деле скажешь?

Гурни уклонился от вопроса.

— Если нам повезет, к тому времени игра уже закончится и нам не придется показываться на этой передаче. Вся суть — в рекламе наших предполагаемых сенсационных улик и в угрозе, адресованной Паникосу, — чтобы ему стало необходимо заставить меня замолчать до времени выхода понедельничного выпуска.

Похоже, все это не слишком приободрило Эсти.

— А что будет говориться в этой рекламе?

— Мы поработаем над формулировками позже, но главное — заставить Паникоса поверить, будто я знаю о деле Спалтеров что-то суперважное, чего не знает никто, кроме меня.

— А он не предположит, что ты поделился своими открытиями с Джеком и мной?

— Скорее всего, предположит, — улыбнулся Гурни. — Вот почему я и думаю, что вам с Джеком придется погибнуть в автокатастрофе. Борк будет только счастлив включить в анонс еще и это. Трагедия, разлад, драма — все сплошь волшебные слова «РАМ-ТВ».

— В автокатастрофе? Это ты еще о чем?

— Только что придумал. Но мне нравится идея. И уж точно сузит круг потенциальных мишеней для Паникоса.

Эсти посмотрела на него долгим скептическим взглядом.

— По мне, это чересчур. Ты уверен, что команда «РАМ-ТВ» согласится на это дерьмо?

— Как мухи, слетающиеся на эту же самую субстанцию. Ты забываешь, что «РАМ» дерьмом и живет. От дерьма рейтинги выше. У них весь бизнес на нем построен.

Она кивнула.

— Так это все — как воронка. Все так подстроено, чтобы направить Паникоса на одно решение, одного человека, одно место.

— Именно.

— Но воронка-то ненадежная. А сосуд, в который она ведет, — вдруг там дырки?

— Какие еще дырки?

— Ну допустим, твой план сработает, Паникос услышит в воскресенье анонс, купится на все это дерьмо, поверит, что ты знаешь его тайну, а мы с Джеком вышли из игры — автокатастрофа там или еще что, — сочтет, что неплохо бы тебя убрать и заявится сюда… когда? Ночью с воскресенья на понедельник? Утром?

— Я бы сделал ставку на ночь.

— Хорошо. Допустим, он придет за тобой ночью. Может, пешком через лес, может, на мотоцикле. Может, с зажигательными бомбами, может, с ружьем или с тем и другим сразу. Так?

Гурни кивнул.

— А какая у нас защита против всего этого? Камеры на лугу? Камеры в лесу? Передатчики, по которым изображения подаются в дом? Джек с «Глоком», я с «Зигом» и ты со своей крошкой «Береттой»? Я правильно уловила смысл?

Он снова кивнул.

— И я ничего не упустила?

— Например?

— Ну, например, идею позвать кавалерию, чтобы та спасла наши задницы! Вы с Джеком что, позабыли, что стряслось в Куперстауне? Три огромных дома сгорело, семеро погибших, одной головы не хватает. Память вам, что ли, отшибло?

— Не нужно никакой кавалерии, детка, — с усмешкой перебил ее Хардвик, возвращаясь со двора. — Просто позитивный настрой и наилучшие на рынке инфракрасные камеры. Я только что договорился о краткосрочной аренде всего, что нам понадобится. Плюс полное сотрудничество ребят с «РАМ-ТВ». Так что планчик крошки Дэйва, как бы заставить леопарда напасть на ягненка, может и сработать, чтоб его.

Она смотрела на него, как на ненормального.

Хардвик повернулся к Гурни и продолжал, будто тот попросил его уточнить:

— У Скрэнтона приготовят все завтра к четырем часам.

— То есть, ты вернешься сюда, когда уже стемнеет, — заметил Гурни. — Не лучшее время, чтобы расставлять оборудование по лесу.

— Ну и ладно. У нас на установку есть еще воскресное утро. А потом займем позиции. Продюсер Борка сказал, они начнут давать анонсы во время утреннего воскресного выпуска, а потом весь день, до самого последнего выпуска новостей.

— И они на это согласились? — кисло спросила Эсти. — Вот так просто?

— Вот так просто, крошка.

— И их не волнует, что это сплошь брехня и выдумки?

Хардвик прямо-таки сиял.

— Ничуточки. А с какой бы стати? Борк обожает всевозможные катастрофы, а все это напоминает именно катастрофу.

Эсти легонько кивнула — скорее смирившись, чем соглашаясь.

— Кстати, Дэйви, — продолжал Хардвик. — На твоем месте я убрал бы дохлого петуха из раковины. Вонища от него та еще.

— Ладно, я им займусь. Но сначала — хорошо, что ты мне напомнил, — один нюанс. У нас тут еще маленькое дополнение к анонсу на «РАМ-ТВ». Трагическая автокатастрофа.

Глава 52Флоренция в огне

После того как Хардвик и Эсти уехали — ее юркий «Мини» и его громыхающий «Понтиак» завернули за сарай и покатили вниз по дороге, — Гурни остался сидеть, глядя на груду досок и раздумывая над проектом постройки курятника, для которого эти доски предназначались.

От курятника мысли его вернулись к Горацию. Гурни заставил себя вылезти из кресла и отправиться в кладовую.

Чуть позже, снова захоронив петуха и вернувшись в дом, он осознал, что организованность и собранность, владевшие им во время встречи с Хардвиком и Эсти, куда-то улетучились. Теперь он сам поражался, до чего же схематично и обрывочно, зависит от импровизаций то, что он так отважно называет планом. Теперь вся эта скороспелая затея казалась полнейшим дилетантством, плодом злости, самоуверенности и необоснованного оптимизма, без учета фактов и реальных возможностей. Ни его спокойствие, ни бравада Хардвика тут были неуместны. Гораздо адекватнее — тревожная неуверенность Эсти.

Да что они, в конечном итоге, знали про Петроса Паникоса помимо сплетения слухов и россказней, исходящих из источников самой разной степени надежности? Недостоверность информации открывала двери очень широкому спектру возможностей.

Так в чем же он все-таки уверен?

По правде сказать, мало в чем. Если не считать непримиримости и жестокости врага — его не раз доказанной готовности пойти на что угодно, лишь бы достичь цели и настоять на своем. Если, как учил один из профессоров Гурни по философии, зло — это «разум на службе у аппетита, не сдержанного никакой моралью», то Питера Пэна можно было назвать настоящим воплощением зла.

Хорошо. А еще в чем он уверен?

Коли уж на то пошло, не оставалось сомнений и в том, что карьера Эсти под угрозой. Эсти поставила на карту все, лишь бы помочь им в предприятии, более всего напоминающем сейчас летящий под откос поезд.

И еще один неоспоримый факт. Гурни вновь подставился под прицел безжалостного убийцы. Хотелось бы, конечно, хоть самому поверить, что на сей раз все обстоит иначе — что обстоятельства требовали подобного риска, но он знал, что никого не сумеет убедить в этом. Уж точно не Мадлен. Уж точно не Малькольма Кларета.

В жизни нет ничего важнее любви.

Так сказал Кларет, когда Гурни уходил из его маленького кабинета, переделанного из летней веранды.

Размышляя теперь над этой фразой, Гурни осознал две вещи. Во-первых, это абсолютная правда. И во-вторых, совершенно немыслимо всегда держать эту истину в голове на переднем плане. Противоречие поразило Гурни, показалось очередной пакостной шуточкой, какую разыгрывает с людьми их природа.

От дальнейшего сползания в омут бессмысленных умопостроений и депрессии его спас звонок домашнего телефона в кабинете.

На экране высветилось имя Хардвика.

— Да, Джек?

— Через десять минут после того, как я уехал, мне позвонил кореш из Интерпола. Судя по его тону — в последний раз позвонил. Слишком уж настойчиво я вытягивал из него все мельчайшие детали, какие он только мог раскопать в старых документах по семейству Паникосов. Прилепился к нему, как пиявка, — что вообще-то не в моей натуре, но ты ведь хотел побольше информации, а я живу ради служения тем, кто достойнее меня.

— Похвальное качество. И что ты обнаружил?

— Помнишь пожар в деревне Ликонос, при котором сгорела семейная сувенирная лавка? И погибло все семейство, кроме усыновленного поджигателя. Так вот, выяснилось, что это была не просто сувенирная лавочка, а у нее еще был маленький филиал, вроде дочернего предприятия, которым заправляла мать. — Он помолчал. — Продолжать надо?

— Дай, угадаю. Это была цветочная лавка. А мать звали Флоренс.

— Флоренсия, если уж совсем точно.

— Она погибла со всей семьей, да?

— Ну да, в огне — все до одного. А теперь маленький Питер разъезжает в фургончике с надписью «Цветы Флоренции». Какие идеи на этот счет, старичок? По-твоему, убивая людей, он о мамочке думает?

Гурни ответил не сразу. Второй раз за день употребленное собеседником словосочетание — в первый раз это были слова Эсти про «выстрелы с холма» — заставило его отвлечься от темы. На сей раз эту роль сыграло Хардвиково «в огне».

Ему вдруг вспомнилось одно из старых дел, где фигурировал сгоревший автомобиль. Он потом использовал это дело в качестве примера на семинаре «Психология расследования» в академии. Странность же заключалась в том, что вот уже в третий раз за последние дни то дело всплывало у него в памяти. Сейчас отправная точка — слова «в огне» — вроде бы логична, но в двух предыдущих случаях никакой явственной связи не просматривалось.

Гурни считал, что лишен суеверий и предрассудков, но когда что-то такое — в данном случае одно конкретное дело — снова и снова вторгалось в его сознание, он научился не игнорировать эту подсказку. Вопрос только в том, что ему теперь с ней делать.

— Эй, старичок, ты еще там?

— Здесь, здесь. Просто задумался кое над чем из твоего рассказа.

— Тебе тоже сдается, что у нашего маньячка были проблемы с мамочкой?

— С серийными убийцами случается.

— Верно. Материнская магия. В общем, пока все. Просто решил, ты захочешь знать про Флоренсию.

Хардвик разъединился. Гурни, мысли которого были заняты старым делом со сгоревшим автомобилем, не возражал. В прошлый раз это же дело всплыло у него в памяти после истории Эсти о стрельбе в переулке. Что же между этими случаями общего? Возможно ли, что оба каким-то образом соотносятся с делом Спалтеров? Лично он никакой связи не улавливал. Но, может, Эсти найдет?

Он позвонил ей на мобильник, нарвался на автоответчик и оставил короткое сообщение.

Она перезвонила минуты через три.

— Привет. Случилось что-нибудь? — В голосе слышались отзвуки все той же тревоги, что и с утра, на встрече.

— Ничего плохого. Может, я только зря тебя дергаю. Но у меня вдруг возникло ощущение, будто существует связь между двумя старыми делами — тем, вашим, со стрельбой, и еще одним. И возможно, вдобавок между ними и делом Спалтеров.

— Какая еще связь?

— Да вот не знаю. Может, если я тебе изложу то старое дело, ты заметишь что-то, что я упустил?

— Конечно. Отчего бы нет? Не знаю, смогу ли помочь, но выкладывай.

Гурни чуть извиняющимся тоном начал рассказывать:

— На первый взгляд казалось, что место происшествия вопросов не вызывает. Мужчина среднего возраста возвращался вечером домой с работы. Дорога шла под гору и внизу поворачивала. Но его машина поехала прямо вперед, проломила ограждение и застряла в расщелине носом вниз. Бензобак взорвался. Пламя было сильное, но от водителя осталось достаточно, чтобы провести вскрытие, которое показало, что перед пожаром с ним приключился обширный инфаркт. Что и посчитали причиной потери управления и последующего несчастного случая. На том бы и делу конец, если бы следователя не одолевали какие-то непонятные и неотвязные сомнения. Он отправился туда, куда эвакуировали автомобиль, и еще раз его хорошенько осмотрел. И заметил, что места самых сильных повреждений от аварии и от пожара в самой машине не соответствуют повреждениям снаружи. Тогда он отправил автомобиль на всестороннюю экспертизу.

— Постой секундочку, — перебила Эсти. — Ты сказал, повреждения внутри и снаружи не стыковались?

— Следователь заметил, что пассажирское отделение носило следы ударного теплового повреждения, не соответствующие наружным повреждениям. А разгадка, найденная при экспертизе, состояла в том, что взрывов было два. Еще до того, как взорвался бензобак, произошел небольшой взрыв внутри, в салоне, — под водительским сиденьем. Именно этот первый взрыв и стал причиной потери управления и сердечного приступа у водителя. Дальнейшие химические исследования показали, что и первый взрыв, и взрыв бензобака были активированы дистанционно.

— Откуда?

— Скорее всего, из машины, ехавшей вслед за машиной жертвы.

— Гммм. Интересно. Но к чему ты это все?

— Не знаю. Может, и ни к чему. Но почему-то мне снова и снова вспоминается эта история. Первый раз — когда ты рассказала про стрельбу в переулке за складом. Один мой знакомый психолог говорит, есть такое явление — резонанс паттерна, — когда одно явление напоминает нам другое потому, что структура у обоих сходная. Даже если мы на сознательном уровне не сознаем этого сходства.

Эсти лишь еле слышно хмыкнула в ответ.

Гурни испытывал неловкость, отчасти даже смущение. Он всегда охотно делился идеями, опасениями, гипотезами. Но совсем другое дело — делиться ощущением, что зашел в тупик, что не можешь уловить связи, которая, как ты надеешься, должна существовать.

Когда Эсти наконец заговорила, голос у нее звучал неуверенно.

— Кажется, я понимаю, о чем ты. Дай мне время поразмышлять об этом, ладно?

Глава 53Жуткое затишье

Ощущение, что он поступил нечестно, перевалив свою проблему на Эсти, не оставляло Гурни и вечером. Ведь умение найти закономерности в происходящем, связать разные части головоломки между собой всегда считалось именно его сильной стороной, не чьей-то еще.

Солнце село, на холмах и полях вокруг дома медленно меркли краски. Время ужина давно наступило, но есть не хотелось. Он сварил себе кофе и выпил без молока. Единственная уступка необходимости подкрепиться состояла лишь в дополнительной ложке сахара.

Возможно, он всматривался в проблему слишком пристально, слишком прямолинейно. Возможно, это еще один пример эффекта тусклой звезды — феномена, открытого им как-то ночью, когда он лежал в гамаке и смотрел на небо. Некоторые звезды находятся так далеко, что центральная часть сетчатки глаза, чуть менее чувствительная, чем остальная поверхность, просто не регистрирует их слабые лучики света. Увидеть такие звезды можно лишь, когда смотришь на несколько градусов вбок. Для прямого взгляда звезда невидима. Но посмотри в сторонку — и вот она!

С обескураживающими загадками сплошь и рядом та же история. Отпусти загадку ненадолго, отвлекись — кто знает, вдруг ответ появится сам собой. Имя или название, которое ты так мучительно вспоминаешь, могут всплыть из памяти, когда ты прекратишь мучиться. Гурни отлично знал это, даже разработал собственную теорию о том, как это работает, но природное упорство — Мадлен называла это упрямством — мешало хоть ненадолго отрешиться от проблемы. Иногда помогало банальное утомление. Иногда — внешнее вмешательство, например, вот как сейчас: телефонный звонок.

Звонил Кайл.

— Привет, пап, как там у тебя?

— Отлично. Ты еще в Сиракузах?

— Ага. На самом деле, я подумал, задержусь тут, наверное. В университете в эти выходные большущая выставка, и у Ким там тоже кое-что, какие-то видео. Ну вот я и решил, останусь тут до обеда, а потом… посмотрим. Вообще-то с самого начала, собираясь к тебе, я подумывал, не съездить ли на ярмарку, но теперь… учитывая твою ситуацию…

— Нет никаких причин не ездить! Я слегка беспокоился только о том, что ты будешь сидеть здесь, дома — да и на этот счет, скорее всего, волновался куда сильнее, чем следует. Если хочешь на ярмарку — на здоровье.

Кайл неуверенно вздохнул.

— Нет, правда. Езжай. Никаких причин не ездить.

Еще один вздох, потом пауза.

— Субботний вечер — большое событие, да? Все эти основные мероприятия?

— Насколько я знаю.

— Ну, может тогда, я заскочу взглянуть одним глазком на обратной дороге. Может, как раз на гонки на выживание. Свяжусь с тобой, когда определюсь с планами.

— Отлично. И не волнуйся. Тут все будет хорошо.

— Ладно, пап. Но ты там поосторожнее, а?

Хотя звонок продолжался меньше двух минут, он на битых полчаса увел мысли Гурни в новое русло — от треволнений с расследованием к отцовскому беспокойству.

Наконец, сказав себе, что возможный роман Кайла с Ким Коразон — не его ума дело, он попытался вновь сосредоточиться на неразберихе вокруг дела Спалтеров и на Питере Пэне.

На сей раз помехи в виде звонка уже не потребовалось — вмешалось изнеможение: усталость, при которой уже невозможно думать четко и логично.

Тогда-то, сидя перед еще открытыми двойными дверями и наблюдая, как сумерки перетекают в ночь, он и услышал знакомый заунывный звук в лесах — прежний дрожащий вой, — за которым последовала глубочайшая тишина, еще более странная и тревожная, чем сам вой. Усталому, оцепенелому разуму Гурни она казалась безмолвием пустоты и одиночества.

Молчание прервал тихий рокот, исходящий непонятно откуда — казалось, от самой земли. Или от неба? Скорее всего — дальние раскаты грома, подхваченные и приглушенные окрестными холмами и долинами. Когда рокот умолк, словно ворчание старого пса, его сменило неуютное безмолвие, жуткое затишье, которое в силу каких-то прихотливых игр сознания вызвало в памяти Гурни детское воспоминание о мертвящей полосе отчуждения, ничьей земле между его родителями.

Именно этот неприятный поворот потока сознания наконец убедил Гурни, что ему отчаянно требуется сон, и погнал в постель — но сперва Гурни запер все окна и двери, прочистил и зарядил «Беретту» тридцать второго калибра и положил надежный маленький револьвер рядом с собой на ночной столик.

Часть четвертая