Так вот, в тот вечер в Чикаго, когда она мне улыбнулась из-за сцены… на какой-то краткий миг я, помнится, подумал: «Все непременно будет хорошо!»
Дейзи: Для меня было просто убийственно смотреть, как он глядит на нее. Трудно представить что-либо другое, отчего ты становишься настолько самозацикленной, как пристрастие к наркотикам и разбитое сердце. Да, у меня душа эгоиста. Мне плевать на всех и вся, кроме собственного страдания. Кроме моей потребности и моего влечения. Кроме моей щемящей боли. Я могла бы причинить боль кому угодно, если бы это хоть немного убавило мою. Вот насколько мне плохо тогда приходилось.
Билли: Мы все отыграли, как обычно. Так, как всегда это делали. Исполнили «Юные звезды» и «В погоне за ночью», и «Отлючись же!». Но возникло ощущение, как будто что-то идет не так. Как будто… у машины вот-вот сорвутся колеса.
Уоррен: Грэм и Карен непонятно почему очень злились друг на друга. Пит вообще словно отсутствовал. Эдди все досадовал на Билли – впрочем, это как раз не в новинку.
Дейзи: Кто-то в передних рядах поднял табличку с надписью «Медовый рай».
Билли: На протяжении всех гастролей публика часто требовала исполнить «Медовый рай», что я обычно игнорировал. Мне не хотелось петь эту песню. Однако я знал, что Дейзи ее любила и очень гордилась ею. И вот… даже не знаю, что на меня нашло, но я произнес в микрофон:
– Ну что, народ, хотите услышать «Медовый рай»?
Грэм: Для меня весь тот концерт прошел как в полусне. Я вроде и присутствовал там, но в то же время меня там словно не было.
Карен: Мне только хотелось поскорее отыграть и вернуться в отель. Хотелось только тишины и покоя. У меня не было ни малейшего желания стоять на этой сцене, ловить на себе взгляды Грэма и чувствовать, как он меня осуждает.
Уоррен: Когда Билли объявил «Медовый рай», зал грянул раскатами грома.
Эдди: То есть играть мы будем только то, что вдруг захочет Билли? Нормально, да? И нас даже предупреждать не надо, что придется исполнять песню, которую уж год как не играли?
Дейзи: Что скажешь наперекор ревущей толпе? Неужто скажешь «нет»? Конечно же, не скажешь.
Билли: Дейзи отозвалась:
– Ладно, давай споем.
Я подошел к ее микрофону – и в тот же миг пожалел, что это сделал. Она явно не хотела, чтобы я к ней приближался. Однако я уже не мог отойти. Я должен был делать вид, будто все идет как надо.
Дейзи: От него пахло сосной и мускусом. Волосы отросли на полдюйма длиннее обычного, и пряди немного свешивались за ушами. Глаза были ясными и зелеными, как всегда.
Говорят, тяжело жить далеко от человека, которого любишь, – но мне как раз тяжело было находиться рядом с ним.
Билли: Мне трудно точно сказать, что именно я понял и когда. Все это… как-то перемешалось у меня в голове. Наверное, это вообще не поддается анализу. Что произошло, когда и почему я сделал то, что сделал… Все это лишь запоздалые суждения. Но я отчетливо помню белое платье Дейзи. И волосы, собранные в высокий хвост. У нее в ушах сверкали огромные кольца. И руки, как всегда, в браслетах. И прямо перед тем, как мы начали петь, я взглянул на нее, и мне кажется – и я действительно так считаю, – кажется, я подумал тогда, что это самая прекрасная женщина, какую я только видел в своей жизни. Так иногда многое в жизни воспринимаешь острее… Я хочу сказать… что начинаешь намного полнее и острее оценивать людей, когда они скоро исчезнут из твоей жизни. И мне кажется, я тогда уловил, что скоро она для меня исчезнет. Я почувствовал, что она уйдет. Даже не знаю, как я это понял. Или мне только показалось, будто я это понял? Скорее я и сам не знал. Просто мне это почудилось.
Так что, пожалуй, правильнее будет сказать так: когда мы начали петь «Медовый рай», я сам не до конца уразумел, что теряю ее. И не до конца понимал, что люблю ее. И не до конца, наверно, оценил ее – такой, какой она предстала передо мной в тот момент.
Дейзи: Я начала петь и посмотрела на него. А он на меня. И знаешь что? На три минуты, мне кажется, я напрочь забыла, что мы выступаем перед двадцатитысячной аудиторией. Забыла, что рядом стоят его домашние. Забыла, что мы – солисты рок-группы. Эти три минуты я по-настоящему существовала. И пела для мужчины, которого любила.
Билли: Верно выбранная песня, да в подходящий момент, да с подходящим человеком…
Дейзи: И уже почти дойдя до концовки, я посмотрела вбок, за кулисы, и увидела там Камиллу.
Билли: И я просто… [Долгая пауза. ] Господи, в тот миг я ощутил себя настолько измученным жизнью!
Дейзи: И я постигла в тот миг, что он не мой.
Что он принадлежит ей.
И тогда я… Я заставила себя это сделать. Я спела концовку песни так, как ее написал Билли. Без всяких там вопросов:
Нас ждет та жизнь, что мы рисуем в грезах,
С мечтами об огнях, плывущих над заливом.
И ты удержишь, удержишь, удержишь меня
До того счастливого дня.
То был, пожалуй, самый нелегкий момент в моей жизни.
Билли: Когда я услышал, как она поет строки, что я изначально написал, – о прекрасном будущем, что ждет меня с Камиллой…
Понимаешь, все это время у меня сердце разрывалось от сомнений. Я ведь так сильно беспокоился, что смогу и дальше идти по правильной стезе, что для себя выбрал. И я… [Глубоко вздыхает. ] Эти стихи… Этот вроде бы малозаметный жест с ее стороны… Дейзи ни на мгновение не дала мне почувствовать, будто я способен все испортить. Она спела песню так, будто знала абсолютно точно, что у меня все получится. Дейзи вселила в меня уверенность. Именно она. Пока Дейзи не подарила мне такую уверенность в себе, я даже не представлял, насколько мне это необходимо. Вроде бы мне должно было сделаться от этого лучше, но я чувствовал только очень сильную боль.
Потому что, если я и впрямь был человеком, каким стремился стать, – если действительно мог обеспечить Камилле жизнь, какую ей обещал, – то, конечно… это не могло обойтись без какой-то потери.
Дейзи: Мне довелось влюбиться не в того парня: он оказался исключительно правильным. И я снова и снова принимала какие-то решения, от которых становилось только хуже, но никак не лучше. Пока я в итоге не подтолкнула себя к самому краю пропасти.
Билли: Когда мы сошли со сцены, я повернулся к Дейзи, но у меня не нашлось никаких слов. Она улыбнулась мне – вот только улыбка ее совсем не походила на улыбку. А потом она ушла. И у меня упало сердце.
До меня вдруг с предельной ясностью дошло, что я все это время крепко держался за возможность. Возможность присутствия в моей жизни Дейзи.
И внезапно мне с очень тяжелым чувством пришлось эту возможность отпустить. И сказать ей: «Никогда».
Дейзи: Я видела, как Билли Данн сходит со сцены, и не решилась сказать ему хотя бы слово. Я вообще не могла находиться рядом с ним. А потому я помахала ладонью на прощанье и ушла.
Карен: Сойдя со сцены, я случайно наткнулась на Грэма и буркнула ему: мол, извини, – а он сказал мне:
– Ты миллион раз об этом пожалеешь.
Грэм: Я ужасно разозлился.
Карен: Похоже, он считал, что, кроме его переживаний, ничья другая боль ничего не значит.
Грэм: Я начал на нее кричать. Признаюсь, даже обзывал ее по-всякому.
Карен: Ему не пришлось пережить то, через что прошла я. И притом я понимала, что ему больно, что он страдает. Но какое право он имел?! Как смел на меня так орать?!
Уоррен: Я вышел за кулисы, – а там Карен с Грэмом вовсю ругаются.
Эдди: Я успел схватить Карен за руку, когда она чуть не наградила Грэма оплеухой.
Род: Я оттащил Карен в какую-то комнатку за кулисами. Кто-то сцапал покрепче Грэма. В общем, развели их подальше друг от друга.
Грэм: Я пытался найти Билли. Хотел поговорить с ним, мне требовалось выговориться. Наконец я нашел его в вестибюле отеля, куда мы вернулись после концерта, и сказал:
– Чел, мне нужна твоя помощь.
А он меня сразу отбрил. Сказал, что у него нет времени.
Билли: Камилла с Джулией пошли наверх по лестнице, а я побрел обратно. Я стоял в вестибюле отеля, не зная, что собираюсь делать. У меня столько всего крутилось в голове. А потом, даже не отдавая себе в том отчета… [вздыхает] …я направился к тамошнему бару. Я шел словно нехотя, едва передвигая ноги, чтобы заказать себе текилы. У меня возникло дело. У меня появилась цель. Я шел в бар купить что-нибудь выпить. И тут меня нашел Грэм.
Грэм: Он меня просто отфутболил. Я сказал ему:
– Это очень важно. Хоть раз, прошу тебя. Мне надо с тобой поговорить.
Билли: Я не способен был ни на что другое, кроме как сосредоточиться на том, что делаю в данный момент. Некий внутренний голос звал меня вперед и велел купить текилы. Это я и собирался сделать. Я не готов был помогать кому-то еще. Я не способен был ни на что и ни для кого.
Грэм: И вот я стою в вестибюле, понимая, что выгляжу сейчас так, будто я уже на грани фола. И я почти готов расплакаться. Но не плачу. Плакал я в своей жизни, пожалуй, не больше пары раз. Один – когда матушка умерла в девяносто четвертом, а другой…
Дело в том, что мне в тот момент позарез нужен был брат. Мне нужен был мой брат.
Билли: Он схватил меня за рубашку и заявил:
– Притом, сколько всего я сделал для тебя за всю нашу жизнь, у тебя не найдется каких-то долбаных пяти минут, чтобы со мной поговорить?!
Я отвел его руку и велел уйти. И он, естественно, ушел.
Грэм: Не следовало мне проводить столько времени со своим братом. Просто не следовало этого делать! Не стоило спать с участницей группы, не стоило работать с родным братом – и много всякой другой хрени, которую мне не надо было делать. И будь у меня возможность все переиначить, я бы построил жизнь совсем по-другому.