[1508]. 21 сентября 1814 г. Рылеев писал матери: «Засвидетельствуйте мое почтение Катерине Ивановне, Елизавете Никитичне, Его Превосходительству г-ну Прево…»[1509]
Больше никогда «г-н Прево» в письмах или каких-либо других сочинениях Рылеева не упоминался. Вероятно, родственные отношения, поддерживавшиеся при жизни Н. И. Рылеева и в первое время после его смерти (когда еще был жив отец декабриста, умерший в 1814 г.), через несколько лет прекратились.
Как же можно было на основании двух случайных упоминаний имени Прево в письмах 1814 г. делать вывод о продолжении знакомства в 1820 г. и даже об огромном влиянии Прево де Люмиана на жизнь будущего декабриста? Разумеется, Рылеев не входил в «высший свет» и не имел там знакомств. А литературно-издательские знакомства в то время завязывались довольно легко, помощи высокопоставленных особ для этого не требовалось.
Чтобы подчеркнуть значительность Прево де Люмиана, по их мнению, повлиявшего на Рылеева, авторы написали: «По-видимому, он был приятелем и доверенным лицом Суворова» (19). Прево де Люмиан действительно служил под начальством Суворова в Финляндии в 1791 г. Однако полководец относился к иностранцу на русской службе с пренебрежением и в письмах к другим лицам высказывал опасение, что тот «по галломании» как-нибудь «нафранцузит»[1510].
Сообщив, что Рылеев вступил в масонскую ложу «Пламенеющей звезды», А. Г. Готовцева и О. И. Киянская решили, что поэт был знаком со всеми, кто когда-либо состоял в ней, и написали: «Среди знакомых Рылеева по этой ложе – инспектор классов в Пажеском корпусе Карл Оде де Сион, генерал-лейтенант и сенатор Е. А. Кушелев» (20). Такие лица действительно имеются в общем списке членов ложи, однако это не означает, что они обязательно были знакомы с Рылеевым. При многочисленности членов и переменчивости состава лож многие члены вообще никогда не встречались. В частности, Оде де Сион состоял в ложе только в 1815 г., до того, как в нее вступил Рылеев, а позднее только числился почетным членом[1511].
Вторая часть книги «Поэт и министр» посвящена «истории написания и публикации сатиры К. Ф. Рылеева “К временщику”» (95). Объявив, что имеющиеся биографии Рылеева «насквозь легендарны» (6), и пообещав сделать «попытку отрешиться от легенды и заново проанализировать источники», А. Г. Готовцева и О. И. Киянская некритично воспроизвели распространенную в литературе легенду об особом значении сатиры Рылеева. «Литературная карьера Рылеева началась со скандала, – писали они. – Сатира “К временщику”, направленная против Алексея Аракчеева, “подлого и коварного” временщика, наделала много шума» (9). По мнению А. Г. Готовцевой и О. И. Киянской, «произведение это произвело в петербургском обществе эффект разорвавшейся бомбы» (117).
Авторы увидели нечто загадочное и необъяснимое в том, что сатира была издана, и написали: «Остается открытым вопрос, каким образом столь “антиправительственное” произведение могло появиться в легальной печати» (97). Пытаясь ответить на заданный вопрос, А. Г. Готовцева и О. И. Киянская дали волю своей фантазии и решили, что появление сатиры было вызвано совершенно особыми обстоятельствами: сатиру не пропустили бы в печать, если бы она не была написана… по прямому указанию министра духовных дел и народного просвещения князя А. Н. Голицына.
Из всех возможных объяснений того или иного факта всегда следует выбирать самое простое. Именно простое и естественное всегда оказывается верным. Подозревать всюду или выдумывать несуществующие тайны и заговоры вместо воссоздания естественного хода событий по имеющимся источникам – не лучший метод работы историка. Ничего удивительного в том, что сатиру Рылеева «К временщику» пропустили в печать, не было. Цензоры часто действовали неадекватно, вычеркивали слова и строки из самых безобидных произведений, вызывая недовольство и ропот множества авторов, и в то же время иногда пропускали явно антиправительственные произведения. Если ранее было пропущено «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева, а позднее – «Философическое письмо» П. Я. Чаадаева, стоит ли удивляться, что пропустили сатиру Рылеева? А главное, в первой четверти XIX в. перевод древнеримских сатир и сочинение подражаний им было обычным делом, что признали и А. Г. Готовцева с О. И. Киянской (97–106).
Пушкин еще в 1815 г. издал сатиру «Лицинию», тоже направленную против временщика (хотя и не употребил это слово). Поэт обличал некоего Ветулия, «любимца деспота», который «сенатом слабым правит». Возмущенный герой стихотворения собирался оставить Рим, так как «рабство ненавидит», и предрекал, что «придет ужасный день, день мщенья, наказанья»[1512]. Сатира М. В. Милонова «К Рубеллию», в которой обличался «царя коварный льстец, вельможа напыщенный»[1513], появилась в 1810 г., при жизни автора дважды переиздавалась, не была запрещена и не вызвала «скандала» и «шума». В третий раз сатира «К Рубеллию» была опубликована в 1819 г. в Петербурге в книге «Сатиры, послания и другие мелкие стихотворения Михаила Милонова, члена С.-Петербургского Вольного общества словесности, наук и художеств»[1514]. Вероятно, именно это последнее издание попало в руки Рылеева[1515] и вызвало его отклик. Сатиру Рылеева, подражавшего Милонову, пропустили в печать тоже как обычное подражание римской сатире, каким она и была в действительности. И только после издания сатиры некоторые современники увидели в ней то, что захотели увидеть.
Подобные «римские сатиры» продолжали писать и беспрепятственно издавать и позднее. Так, например, в сборнике стихотворений А. А. Шишкова «Восточная лютня», изданном в 1824 г., была помещена сатира «К Метеллию», в которой обличался несправедливо возвысившийся трус и злодей Флакк и говорилось о тяжелом положении «трудолюбивых земледельцев», у которых отнимают «надежду, труд и счастье». Впрочем, последние строки, где выражалась надежда, что диктатор будет свергнут и «процветет свобода», были изъяты цензором[1516]. Пушкин в 1826 г. переиздал сатиру «Лицинию», несколько переделав ее.
Никаких документов, показывающих, что правительство обратило какое-либо внимание на сатиру Рылеева, сочло ее чем-то особенным, требующим осуждения и запрещения, не имеется. Даже после того, как В. Н. Каразин 28 октября 1820 г. подал управляющему министерством внутренних дел В. П. Кочубею донос о непозволительных стихах, появившихся в печати, включив в него и сведения о сатире «К временщику»[1517], никаких действий правительства не последовало.
Никаких формальных оснований для запрещения сатиры Рылеева не было. Не было в ней и «прямых намеков» на Аракчеева, которые увидели А. Г. Готовцева и О. И. Киянская (108). Имя Аракчеева в сатире не упоминалось. Напротив, сатира была обращена к жившему в Риме в начале I в. н. э. префекту преторианской гвардии Луцию Элию Сеяну, который при императоре Тиберии приобрел большую власть, но в 31 г. был уличен в заговоре против императора и казнен. Сведения о Сеяне привел Тацит в «Анналах»[1518]. Как писали А. Г. Готовцева и О. И. Киянская, Сеян «был символом лживого царедворца, вкравшегося в доверие к императору, получившего безграничную власть и пытавшегося обмануть доверчивого патрона» (107). Согласно сатире Рылеева, Сеян – «монарха хитрый льстец и друг неблагодарный», «взнесенный в важный сан пронырствами злодей»[1519]. Всё это были качества действительного Сеяна, но никак не Аракчеева. Такая характеристика была противоположна истинным качествам Аракчеева, который никогда не льстил, отличался не пронырством, а искренней преданностью Павлу I, а затем Александру I, был верным слугой императора и старательным исполнителем его намерений.
А. Г. Готовцева и О. И. Киянская увидели «прямые намеки на Аракчеева» в словах «селения лишил их прежней красоты» и «налогом тягостным довел до нищеты» (108). Действительно, в первой приведенной строке многие видели намек на военные поселения, которыми руководил Аракчеев[1520]. Однако Аракчеев не лишал селения красоты, а придавал им более правильный и красивый вид. Налогов Аракчеев не вводил. Пытаясь доказать, будто слова о «налоге тягостном» относятся к Аракчееву, А. Г. Готовцева и О. И. Киянская воспользовались сообщением Н. И. Тургенева о том, что в 1820 г. Аракчеев был назначен в Особый комитет для пересмотра налогообложения. Исказив слова Н. И. Тургенева, вспоминавшего, что был создан «особый комитет, состоящий из министра финансов, генерала Аракчеева, государственного контролера, Сперанского[1521] и других членов»[1522], А. Г. Готовцева и О. И. Киянская объявили, будто комитет состоял «под руководством Аракчеева» (108). Указ Александра I о гербовом сборе, завершивший работу комитета, последовал только 24 ноября 1821 г.[1523] и не мог быть отражен в сатире, изданной на год раньше. К тому же это не соответствовало словам сатиры, согласно которым уже давно введенный налог успел довести население до нищеты. Некоторые современники решили, что сатира направлена против Аракчеева, не потому, что текст сатиры давал основания для этого, а просто потому, что Рылеев обращался к временщику, а главным временщиком при Александре I был Аракчеев.