[821]. Одной из «отличительных черт» лицеистов, по мнению автора записки, было «пророчество перемен»[822]. Единственное имя, упомянутое Булгариным, – это имя Корфа: только он и немногие другие в Лицее «слушали прилежно курс [политических] наук и [поэтому] … вышли не либералы»[823].
Однако «лицейский дух» в понимании самих выпускников 1817 г. – это вовсе не радикальные идеи, не призывы к ниспровержению существующих устоев, но стремление сделать что-либо «для общей пользы», а «лицейский союз» – это дружеские связи, «образовавшиеся на всю жизнь». Начало лицейскому братству было положено при первом директоре Лицея, протеже М. М. Сперанского, выдающемся русском просветителе В. Ф. Малиновском, который во многом определил и «направление умов» своих воспитанников. В том же ключе действовал и второй директор Лицея Е. А. Энгельгардт[824]. Именно ему принадлежала идея чугунных колец для выпускников первого курса, с надписью «Для пользы общей».
Лицеисты включали в лицейское братство всех соучеников. Так, Пушкин в стихотворении «19 октября 1827 года» писал не только о тех, кто «в краю чужом, в пустынном море и в мрачных пропастях земли», но и о тех, кто «в заботах… царской службы»[825]. Пущин вспоминал: в Лицее «образовалась товарищеская семья», сложилась та «неразрывная и отрадная связь… на всю жизнь… которая соединяет первокурсных Лицея»[826]. В. К. Кюхельбекер из Свеаборгской крепости просил сестер «писать все, что знают, о жизни и судьбе» каждого лицеиста первого выпуска[827]. В годы заточения и ссылки он, празднуя в одиночестве день 19 октября, приветствовал одноклассников словами: «Всех вас, Лицея нашего семья!»[828]
Созвучны этим стихам и написанные по тому же поводу строчки других лицейских поэтов, например, А. Д. Илличевского:
И что же время нам?
Оно расторгнуть братских уз не смеет,
И дружба наша, как вино,
Тем больше крепнет, чем стареет.
и А. А. Дельвига:
Снова, други, в братский круг…[829]
«Священная царскосельских лицеистов связь»[830] объединяла всех выпускников 1817 г. П. Н. Мясоедов писал Пущину: «Наши все 29-ть человек лицейских (другого названия я и дать не смею)»; К. Д. Костенский признавал, что «любовь товарищей первого выпуска пылает все так же и в 1830 году, как и в 1811-м»[831].
О том же свидетельствует и анализ состава участников лицейских годовщин. Только один раз, в 1829 г., вышло недоразумение, и она состоялась у двух лицеистов одновременно: три «скотобратца»[832] собрались у А. Д. Тыркова, четверо у Дельвига. Остальные празднования 19 октября собирали вместе почти всех «наличных» в Петербурге выпускников 1817 г. Отметим специально, что Корф не пропустил ни одной[833].
При различии жизненных стартов, семейных устоев и природных дарований, 10–12-летние мальчики не могли выйти одинаковыми только потому, что воспитывались вместе. Это впоследствии и проявилось в разнообразии их судеб. По выходе же из Лицея всех «первокурсных» отличал так называемый «лицейский дух». Он не означал полного тождества мировоззренческих установок, но обязательно включал в себя «глубокое убеждение, что они воспитаны «для общей пользы»»[834]. Убеждение это лицеисты первого выпуска пронесли через всю жизнь.
Так, Корф при новом назначении всегда задавался вопросом, будет ли на этом месте «истинно полезен», а в 1835 г. писал И. В. Малиновскому: «Делать добро частное в этой должности менее случая, нежели в моей прежней, но поприще добра общественного обширно и необъятно. Дай только Бог умения»[835]. И. В. Малиновский в письме к А. М. Горчакову в 1861 г. предложил девяти оставшимся в живых лицеистам 1817 года выпуска «проверить себя, дать добросовестный отчет за пятьдесят лет», изложив «подвиги служебной жизни, но в оправдание девиза лицейской медали «для общей пользы»»[836]. В ответ министр[837] напишет, что он также «верен старой дружбе и старым воспоминаниям» и принимает «исповедь» товарища[838]. О том, как он претворял в жизнь лицейский девиз, Малиновский писал Корфу и в 1872 г., добавляя: «…спроси, кого хочешь, оправдал ли Малиновский царскосельского лицеиста»[839].
В шестилетнем общении, «при беспрестанном трении умов»[840], вырабатывался единый взгляд на существующий порядок вещей, включавший в себя и желание изменить к лучшему этот порядок, пути же обновления мыслились по-разному. Для некоторых дорога к переменам проходила через участие в тайных обществах, деятельность общественную – так, Пущин и В. Д. Вольховский сразу после окончания учебы вступают в Союз спасения, причем Пущин прямо связывает это событие с «мнениями и убеждениями, вынесенными из Лицея»[841]. Другие нашли себя в литературном творчестве, «по-своему… проповедовал стихами и прозой… о деле общем»[842]; среди них – Пушкин и его лицейские друзья из «союза поэтов». Большинство лицейских выпускников добросовестно служили, не забывая о лицейском девизе. В 1839 г. Корф, описывая в дневнике празднование 19 октября, отмечал, что слова лицейского гимна, сочиненного Дельвигом: «Мы дали клятву: всё родимой [Отчизне], всё без раздела, кровь и труд» – реализованы его одноклассниками. Они «по силам и разумению держали и держат слово царю и святой Родине»[843].
Директор Лицея Е. А. Энгельгардт в 1841 г. писал о своих первенцах: «Лицейская галерея первых четырех курсов очень любопытна: государственный секретарь Корф, статс-секретарь Маслов, два губернатора: Стевен и Корнилов… вице-директор Бакунин… капитан I ранга Матюшкин, посланник Ломоносов, а там начальниками отделений и прочих сколько угодно и все уважаемы»[844]. Энгельгардт тогда еще не знал, что директорами департаментов станут П. М. Юдин и П. Ф. Гревениц, новгородским вице-губернатором, а затем тверским губернатором – А. П. Бакунин, сенаторами – С. Д. Комовский, М. Л. Яковлев, Ф. Ф. Матюшкин, А. А. Корнилов, именем адмирала Матюшкина назовут мыс на побережье Ледовитого океана, а Горчаков получит высший государственный чин в России – чин канцлера и будет двадцать лет стоять во главе российского внешнеполитического ведомства.
«Лицейский дух» включал в себя, помимо убеждения в необходимости перемен и готовности содействовать им, также осознание некоей интеллектуально-элитарной общности «лицейских», сильно развитое чувство товарищества, своеобразный культ дружбы. Примеров его проявления – множество. 15 декабря 1825 г. Горчаков предлагал Пущину заграничный паспорт и помощь в тайном бегстве за границу. К лицейским товарищам обратился Пущин из сибирского «далекá» с просьбой купить и прислать ему пианино для его маленькой дочери. За дело взялись почти все находящиеся в Петербурге лицеисты, наиболее активно – Матюшкин, которому Пущин и адресовал свою просьбу, Яковлев, который, будучи музыкантом, выбирал инструмент, и Корф, которого в ответном письме Пущин благодарил первым[845].
По просьбе Корфа Пушкин «доставляет» литературную работу его близкому другу[846]. Корф пересматривает, редактирует и отсылает Пушкину пространный список иностранных книг о Петре I, составленный им в юности, чем приводит поэта в восторг. В ответном письме Пушкин признавал: «Вчерашняя посылка твоя мне драгоценна во всех отношениях и остается у меня памятником. Право, жалею, что государственная служба отняла у нас историка. Не надеюсь тебя заменить… Сердечно тебе преданный Александр Пушкин»[847]. Когда Корф серьезно заболел (не оставалось даже надежды на выздоровление), Пушкин навещал его, последний раз – в январе 1837 г., за несколько дней до роковой дуэли[848].
Таким образом, «лицейский дух» как выражение приобщенности к «лицейскому союзу», «лицейскому братству», – черта общая для всех лицеистов первого выпуска. Они поддерживали отношения друг с другом всю жизнь, обменивались новостями об одноклассниках, были в курсе их служебных и семейных дел. Не все они состояли в переписке друг с другом, однако любые письма к спутникам по лицейской скамье и к бывшему директору Лицея Энгельгардту часто доставлялись для «круговой передачи» «наличным» в Петербурге лицеистам или зачитывались на «чугунных сходках». Упоминания о подобном способе знакомства с весточками от сокурсников в переписке лицеистов встречаются неоднократно. Так, в письме М. Л. Яковлева к В. Д. Вольховскому приписано Дельвигом: «Милый друг! Письмо твое, едва было получено, было доставлено… “для круговой передачи”»