в первую очередь – в материалах следствия по делу декабристов, сведения о возможной принадлежности Ивана Богдановича Шлегеля, будущего президента Императорской Медико-хирургической академии и известного медика, к декабристскому союзу.
Показание, дающее основание для такого заключения, в ходе следственного процесса дал ближайший сподвижник и помощник лидера Южного общества П. И. Пестеля, поручик квартирмейстерской части Н. А. Крюков (Крюков 2-й). Отвечая на вопрос о том, какие поручения «по видам тайного общества» выполняли офицеры квартирмейстерской части, служившие при Главном штабе 2-й армии, он показал о событиях осени 1825 г.: «Я ездил уведомить Пестеля о том, что нам, может быть, угрожает опасность. <…>Что скоро примутся в члены (как надеялся Барятинский) квартирмейстерской части поручик Лачинов, инженерный капитан Семенов и, может быть, доктор Шлегель…»[1076]
Н. А. Крюков – активный участник Тульчинской управы и, безусловно, весьма информированный человек. Он возглавлял кружок офицеров квартирмейстерской части при штабе 2-й армии, энергично содействовал приему новых членов. Так, в частности, он принял в тайное общество Н. А. Загорецкого, а затем, после известия о смерти Александра I, способствовал принятию И. Ф. Юрасова, в дни междуцарствия – Е. Е. Лачинова[1077].
Не меньшую активность в последние месяцы 1825 г. проявил упомянутый в показании Н. А. Крюкова глава тульчинских заговорщиков А. П. Барятинский. В октябре 1825 г. Барятинский был избран руководителем Тульчинской управы Южного общества[1078], в дни междуцарствия он принял в тайное общество П. И. Горленко, адъютанта главнокомандующего 2-й армией. Кроме того, по настоянию Барятинского в начале декабря, уже после состоявшейся присяги Константину Павловичу, были приняты Е. Е. Лачинов и И. В. Рынкевич[1079].
Поездка Н. А. Крюкова к Пестелю, совершенная по поручению Барятинского, состоялась не позднее середины ноября 1825 г.[1080] К этому времени относится возвращение начальника штаба 2-й армии П. Д. Киселева в Тульчин, после чего Крюков отправился к Пестелю. Вслед за Крюковым к Пестелю был послан Н. Ф. Заикин, с целью немедленной передачи главе Южного общества полученного известия об опасном характере болезни Александра I. Это известие достигло Тульчина не позднее 18 ноября 1825 г. Таким образом, намерение принять указанных в показании Н. А. Крюкова лиц в тайное общество могло осуществиться во второй половине ноября или в декабре 1825 г.
Действительно, как уже отмечалось, в этот период деятельность тульчинских заговорщиков по принятию новых членов не замирала. Так, судя по показаниям, данным в ходе следствия, в начале декабря был принят Е. Е. Лачинов, упомянутый Н. А. Крюковым лишь как кандидат, которого только собирались принять в общество; тогда же в тайный союз поступили упомянутые выше И. Ф. Юрасов, И. В. Рынкевич и П. И. Горленко.
Важно отметить, что из числа трех указанных Н. А. Крюковым лиц, которых, по его свидетельству, еще только хотели принять, один (Е. Е. Лачинов) действительно вступил в Южное общество, о чем следствие собрало вполне убедительные данные[1081]. Таким образом, намеченное А. П. Барятинским расширение рядов участников Тульчинской управы начало воплощаться в жизнь. Состоявшийся прием Е. Е. Лачинова, упомянутого в показании Крюкова, вполне доказывает реализацию этих намерений.
Этот факт дает определенное основание для предположения о том, что другие названные Крюковым лица – «кандидаты» к вступлению в тайное общество – в последние недели существования Тульчинской управы также были приняты в ее состав, тем более что в это время активность южных заговорщиков не ослабла – в члены общества был принят целый ряд лиц. К их числу могли принадлежать как доктор Шлегель, так и «инженерный капитан» Семенов, о котором дополнительных сведений не обнаружено.
С одной стороны, показание Н. А. Крюкова свидетельствует о том, что Шлегель до указанного момента (середина ноября 1825 г.), по всей видимости, не состоял в тайном обществе (по крайней мере, в Южном обществе). И это тоже является существенным обстоятельством.
С другой стороны, показателен сам факт расчетов тульчинских заговорщиков на доктора Шлегеля, красноречиво говорящий о том, что декабристы считали его своим единомышленником, готовым к вступлению в тайный союз. В любом случае, на основании данного свидетельства Шлегеля можно считать лицом, принадлежавшим к ближайшему окружению декабристского общества, объединявшему в себе единомышленников участников тайных союзов.
Любопытен вопрос, почему тульчинские конспираторы решили принять в тайное общество Шлегеля именно в этот кризисный период. За военным доктором, не являвшимся офицером, не стояла военная сила, необходимая для осуществления переворота. В этой связи особое внимание привлекает факт безусловных доверительных отношений, связывавших Шлегеля с высшим руководством 2-й армии, прямой и постоянный доступ доктора к этому руководству, его значительная осведомленность о многих деталях, касающихся действий и настроений первых лиц армии, в том числе не подлежавших широкой огласке, наконец, его определенного рода влияние на военных начальников.
Исходя из этого, следует заключить, что, судя по всему, через Шлегеля руководство Тульчинской управы надеялось получать подробную негласную информацию о происходившем в самом верху руководства 2-й армией, иметь надежный канал регулярной доставки достоверных сведений о решениях и настроениях П. Х. Витгенштейна, П. Д. Киселева, других представителей генералитета.
Итак, доктор Шлегель мог прекрасно исполнять роль агента тайного общества при руководителях 2-й армии, передающего информацию о происходящем. Он мог служить также и каналом влияния на П. Х. Витгенштейна и других представителей руководства. Расчеты лидеров Тульчинской управы на прием в тайное общество врача, по своим обязанностям и отношениям с первыми лицами 2-й армии пользовавшегося особым их доверием, конечно, говорят сам за себя.
Мемуарные источники содержат дополнительные данные о близости Шлегеля к Южному обществу, свидетельствующие о том, что он, по крайней мере, несомненно знал о его существовании.
Из воспоминаний члена Южного общества П. И. Фаленберга следует, что доктор Шлегель совместно с товарищем мемуариста по тайному обществу, доктором Ф. Б. Вольфом, лечил его больную жену. В декабре 1825 г. Шлегель принес Фаленбергу полученное им с газетами печатное описание событий 14 декабря в Петербурге и объявление об открытии тайного общества (вероятно, приложение к «Русскому инвалиду» от 19 декабря 1825 г.)[1082]. Случайными ли были эти упоминания в поздних мемуарах? Как показывает последующий рассказ мемуариста – нет.
В данном контексте особенно примечательным выглядит более поздний эпизод, описанный в записках Фаленберга и относящийся ко времени начала арестов в Тульчине.
Согласно воспоминаниям Фаленберга, 11 января 1826 г. доктор Шлегель вошел к Фаленбергу «в приметном смущении» и, «после первых приветствий, устремив на него<Фаленберг пишет о себе в третьем лице. – П.И.>значительный взор, он сказал:
– Меня везут в Петербург.
– Вас? – прервал Фаленберг с видом шутки. – Быть не может! Мы вас не отпустим ни за что, всеми силами ухватимся за вас и отстоим.
– А когда так, – промолвил Шлегель, – то одного из нас двух».
В другой редакции записок, опубликованной Т. Шиманом, первая фраза Шлегеля выглядит иначе: «Ну, одного из нас также увезут»[1083].
Действительно, Фаленберг был вскоре арестован[1084], ареста же Шлегеля не последовало – информация, которую он получил, оказалась ложной[1085].
Из записок Фаленберга явствует, что Шлегель пришел к автору, будучи уверенным в своем скором аресте («Меня везут в Петербург»). Ответ Фаленберга на слова Шлегеля не оставляет сомнений: речь шла именно об аресте и отправке в столицу для присоединения к начавшемуся следственному делу.
Подтекст диалога представляется вполне определенным. К 11 января 1826 г. в Тульчине и его окрестностях были арестованы и отправлены в Петербург П. И. Пестель, А. П. Юшневский, А. П. Барятинский, Н. И. Лорер, Ф. Б. Вольф, Н. В. Басаргин, А. А. и Н. А. Крюковы, П. М. Леман, А. В. Ентальцев, Н. С. и П. С. Бобрищевы-Пушкины, Н. А. Загорецкий, А. И. Черкасов, Ф. Г. Кальм. Кроме того, не арестованными были отправлены в Петербург полковники И. Г. Бурцов и П. В. Аврамов. В январе 1826 г. в Главном штабе 2-й армии уже знали об открытии антиправительственного заговора, об обнаруженных властью намерениях заговорщиков – как из печатных известий, так и по служебным каналам (начиная с информации, полученной от А. И. Майбороды). Шлегель, таким образом, был прекрасно осведомлен, о каком заговоре идет речь, какие цели он преследовал. Не мог не знать он и о причине арестов многих офицеров, служивших в Тульчине и его окрестностях.
Причины столь серьезной уверенности Шлегеля в своем аресте в мемуарном свидетельстве не раскрыты. На каком основании могло возникнуть такое убеждение, что стояло за ним?
В описанных условиях опасаться ареста могли лишь те, кто так или иначе был непосредственно причастен к заговору, кто вступил в тайное общество или, по крайней мере, знал о его существовании.
Важно отметить, что Фаленберг в своих воспоминаниях специально подчеркивал, что в ходе допросов на следствии он не назвал Шлегеля, который, по словам мемуариста, первым сообщил ему о том, что заговор преследовал цель в том числе цареубийства. Эти сведения были почерпнуты Шлегелем, по уверению Фаленберга, из официального печатного объявления