С завязанными глазами узника выводили на улицу, сажали в одноконные сани и везли в Комендантский дом. Многим казалось, что везли их почему-то очень долго, хотя расстояние от казематов до Комендантского дома было небольшим[1184]. В дом вводили через подъезд со стороны площади перед зданием Гауптвахты, а не со двора, потому что там находились кучера при экипажах членов Комитета, прислуга и другие люди. Так крепостные власти старались избежать лишних свидетелей.
На втором этаже подследственного вводили в приемную, где и оставляли за ширмами. Ожидание, полное томительной неизвестности, продолжалось иногда больше часа[1185]. Узники слышали за ширмами суету: хлопотала прислуга, пронося из кухни со двора дымящиеся блюда, так как в соседнем кабинете в это время ужинали члены Комитета. Мимо проходили адъютанты, передавая друг другу новости и анекдоты и оглушительно хохоча, а подследственный всё сидел под покрывалом. Некоторым за ширмами разрешали снимать повязку, и тогда они в щелку наблюдали за происходящим. Нередко в противоположном углу комнаты, также за ширмой, сидел другой подследственный. Иногда за узником заходил священник, отводил его в церковь и увещевал перед допросом, а затем опять приводил на место.
И снова узник ожидал, пока не появлялся плац-майор или плац-адъютант и не уводил его на допрос через ярко освещенные зал и столовую, где слышался скрип множества перьев канцелярских чиновников. Из опасения, чтобы они не опознали арестанта, лицо его было закрыто. И только когда его вводили в комнату Следственного комитета, приказывали снять повязку. Многие декабристы одинаково пережили этот момент.
Вот что почувствовал Н. В. Басаргин: «Вдруг я увидел себя в ярко освещенной комнате, перед столом, покрытым красным сукном, около которого сидели все члены нашего Комитета в мундирах и регалиях… Вся эта обстановка должна была произвести внезапный и необходимый эффект на приведенного с завязанными глазами арестанта. И действительно, он был произведен не меня! Я несколько смутился, очутясь вдруг перед трибуналом, состоящим из таких высоких по своему значению лиц, и стоял безмолвно, ожидая вопроса»[1186]. По-своему оценил эту ситуацию А. П. Беляев: «Завязанные глаза были придуманы, вероятно, для того, чтоб зрелище судей показалось более поразительным»[1187].
Обстановку допросов можно довольно хорошо зрительно представить, поскольку, кроме набросков В. П. Зубкова, до нашего времени дошла целая серия рисунков карандашом и тушью, изображающих членов Следственного комитета, а также декабристов П. И. Пестеля, С. И. Муравьева-Апостола, М. П. Бестужева-Рюмина, П. Г. Каховского, К. Ф. Рылеева, С. П. Трубецкого, Е. П. Оболенского, В. Л. Давыдова, С. Г. Волконского, А. З. Муравьева, А. П. Юшневского, А. Ф. Бриггена, Д. И. Завалишина. Кто бы ни сделал эти рисунки – делопроизводитель Комитета А. А. Ивановский, флигель-адъютант В. Ф. Адлерберг или кто-нибудь другой, – они являются очень ценными иконографическими документами. Условно мы их будем продолжать называть «рисунками Ивановского», ибо в задачу данной статьи не входит установление их автора[1188].
Рисунок «Заседание Следственного комитета» мог бы послужить иллюстрацией к воспоминаниям многих декабристов[1189]. Слева во главе стола сидит председатель Комитета военный министр Александр Иванович Татищев – «он постоянно спал или набивал нос русским табаком» (В. С. Толстой)[1190]. «Татищев редко вмешивался в разбор дела; он только иногда замечал слишком ретивым ответчикам: “Вы, господа, читали все – и Destutt-Tracy, и Benjamin Constant, и Benthame – и вот куда попали, а я всю жизнь мою читал только Священное Писание, и смотрите, что заслужил”, – показывая на два ряда звезд, освещавших грудь его» (А. Е. Розен)[1191] и «засыпанных табаком» (добавляет В. С. Толстой)[1192].
Справа от председателя обычно сидел великий князь Михаил Павлович, о котором А. В. Поджио пишет: «…нельзя не подивиться встретить его в деле, столь близком как для него, так и для всего своего семейства»[1193]. На рисунке место великого князя пустует. Очевидно, автор не посмел изобразить члена царской фамилии в несколько шаржированном виде, что характерно для изображения всех членов Комитета. (Заметим, что декабристов художник показывает более сдержано и строго.) Около пустого стула написано: «Очень хороший человек и жаль, что редко приезжал» (слова относятся к великому князю).
Слева от А. И. Татищева сидит князь Александр Николаевич Голицын, действительный тайный советник, бывший министр народного просвещения, единственный штатский среди членов Комитета.
Рядом с князем Голицыным петербургский генерал-губернатор Павел Васильевич Голенищев-Кутузов (но не «А. И. Чернышев», как обозначено в подписи к рисунку). Вместе с Татищевым он участвовал в убийстве Павла I. Этот факт дерзко использовали в своих ответах Н. А. Бестужев, М. С. Лунин, П. И. Пестель и другие декабристы. Священник Петр Мысловский передает, что, когда Пестеля спросили, задумывался ли он о последствии умысла на цареубийство, тот хладнокровно ответил: «Все… наши могли надеяться, что нас станут судить так, как убийц Павловых. Мы кричали, шумели, вызывались на цареубийство, словом, кончили только одними словами; а там!..» При сих словах члены комиссии в молчании поглядели друг на друга»[1194].
М. С. Лунин на вопрос о цареубийстве отвечал, что «эта мысль не представляет ничего нового в России – примеры совсем свежи. <…> Комитет остался в замешательстве»[1195].
Вопрос о цареубийстве следователи сделали основным в этом процессе. Когда всё тот же П. В. Голенищев-Кутузов спросил Николая Бестужева, как он мог решиться на такое гнусное покушение, декабрист ответил: «Я удивляюсь, что это вы мне говорите». Александр Поджио, передающий в воспоминаниях этот эпизод, добавляет: «…как бы то ни было, Кутузов за успешное убийство достиг всех почестей русского мира, а Бестужев умер в изгнании!..»[1196] Подобные сцены разыгрывались в присутствии сына убитого императора, великого князя Михаила Павловича.
Рядом с П. В. Голенищевым-Кутузовым сидит генерал-адъютант Василий Васильевич Левашов. По отзывам некоторых декабристов, он был вежливее и справедливее многих следователей (в частности положительно о нем отзывались В. С. Толстой, Д. И. Завалишин), по отзывам других (А. М. Муравьева) – действовал на допросе с озлоблением.
Рядом с В. В. Левашовым – помощник правителя дел Следственной комиссии флигель-адъютант Владимир Федорович Адлерберг, в обязанности его входило ежедневно докладывать царю о ходе следствия.
По другую сторону стола рядом с пустым стулом сидит, повернувшись к нам спиной, человек небольшого роста. Скорее всего, это начальник Главного штаба Иван Иванович Дибич, как свидетельствует одна из надписей у его стула. Другая надпись рядом с этим же стулом «П. В. Кут.» <Голенищев-Кутузов. – Н. А.> неправильна.
Крайний справа за столом – генерал-адъютант Александр Иванович Чернышев. Все без исключения декабристы с отвращением отзываются об этой личности. «Двигатель… единственный всего дела… – Чернышев. Достаточно одного этого имени, чтобы обесславить, опозорить все это следственное дело. Один он его и вел, и направлял, и усложнял, и растягивал, насколько его скверной, злобной душе было угодно!» (А. В. Поджио). «По виду и ухваткам гнусный инквизитор» (В. С. Толстой)[1197].
Во время следствия А. И. Чернышев пытался захватить майорат и титул своего однофамильца декабриста графа З. Г. Чернышева. На допросах он не стеснялся шантажировать и обманывать декабристов и «за неусыпные труды, понесенные им при открытии злоумышленников и произведения о них исследования» в день коронации Николая I получил графский титул[1198].
На том же рисунке перед столом стоит какой-то чиновник с бумагой в руке, возможно, правитель дел комитета А. Д. Боровков[1199].
Члены Комитета нередко менялись местами за столом, поэтому декабристы по-разному описывают, кто как сидел, но неизменно на председательском месте находился А. И. Татищев, справа от него – великий князь Михаил Павлович, слева – А. Н. Голицын.
На рисунках этой серии, изображающих декабристов на допросах, все они показаны в профиль. Очевидно, допрашиваемые стоят перед большим столом, а художник видит их сбоку, сидя за отдельным столиком[1200]. Об отдельном столике, помимо длинного стола, говорится в мемуарах Г. Олизара[1201], в записках П. И. Фаленберга[1202] и других декабристов. Небольшой столик изображен на рисунке, где сам А. А. Ивановский приподнимается из-за него навстречу А. И. Татищеву.[1203] Также и В. Ф. Адлерберг сидел иногда за отдельным столиком, как упоминает, например, С. П. Трубецкой[1204].
Несколько слов об аннотации портретов членов Комитета. Надписи на рисунках появились, несомненно, гораздо позднее (карандаш, обведенный чернилами). Изучая иконографию каждого члена Следственного комитета, исследуя другие рисунки той же серии, можно легко убедиться, что три надписи на упомянутом рисунке, изображающем членов Комитета сидящи