Остается вопрос о том, зачем понадобилось сохранять в одном списке разновременные сведения и повторы. Скорее всего, это объясняется тем, что перед нами один из черновых документов канцелярии коменданта крепости.
Почему стоило так подробно останавливаться на этом документе из РГВИА? Во-первых, вычленение из общего текста так называемой основной части списка и определение ее датировки позволяет восполнить пробел в сведениях о размещении декабристов в Петропавловской крепости весной 1826 г. Во-вторых, из дополнительной части списка можно почерпнуть важную информацию, которая не встречается в других источниках. Поясним последнее несколькими примерами.
Постепенно в апреле – июне 1826 г. основной список был дополнен сведениями о вновь прибывших в крепость декабристах, их насчитывалось десять (начиная с 4 апреля) или девять человек (с 12 апреля). В апреле привезли Д. И. Завалишина, А. И. Борисова, М. С. Лунина, К. П. Торсона и А. М. Муравьева, в июне М. К. Кюхельбекера, Б. А. Бодиско, Ф. Г. Вишневского, Ф. П. Шаховского и П. И. Горленко[1316].
В какие камеры поместили Д. И. Завалишина и А. И. Борисова, известно из донесений Николаю I коменданта А. Я. Сукина. Номера этих камер совпадают с теми, что указаны в дополнительной части списка. О доставке в крепость следующих шести декабристов в архиве сохранились рапорты коменданта крепости военному министру. А. Я. Сукин сообщал о размещении прибывших арестантов в «особых арестантских покоях» или «особых арестантских казематах», не называя номера камер. Что касается Ф. П. Шаховского и П. И. Горленко, то о них еще более скудные данные.
Внести ясность, где же находились эти декабристы, помогает «комендантский список». Необходимо отметить, что из восьми человек только о пребывании М. С. Лунина в камере № 8 Кронверкской куртины и К. П. Торсона в камере «у Петровских ворот» было известно ранее из документальных источников. О местах содержания остальных какие-либо конкретные сведения до настоящего времени отсутствовали[1317].
Теперь, основываясь на выявленном в РГВИА «комендантском списке», мы знаем, что А. М. Муравьев был в № 2 Зотова бастиона, М. К. Кюхельбекер в № 8 Невской куртины, Б. А. Бодиско в № 5 Трубецкого бастиона, Ф. Г. Вишневский в № 25 Кронверкской куртины, Ф. П. Шаховской в № 4 Петровской куртины, а П. И. Горленко в камере под аппарелью Зотова бастиона[1318]. Кроме этих уточнений, есть еще одно, касающееся К. П. Торсона: он находился в арестантском каземате № 2 Петровской куртины[1319]. Скорее всего, в названные камеры декабристы были помещены сразу по прибытии в крепость и оставались там до объявления приговора.
Помимо общих списков, следует обратить внимание на комплекс документов, который также является важным источником информации о единовременном размещении декабристов. Я имею в виду объемные материалы «Дела об отобрании сведений от арестованных лиц, не имеет ли кто из них в судебных местах тяжебных дел»[1320]. На сохранившихся в деле 89 «конвертах» есть сделанные карандашом адресные надписи, указывающие номера камер декабристов[1321]. Только на двух «конвертах» – К. Ф. Рылеева и А. М. Муравьева – такие сведения отсутствуют[1322]. Опрос арестантов о «тяжебных делах» проводился примерно в одно время. Проставленные на тринадцати документах даты – 24 и 25 апреля, а также ряд косвенных указаний позволяют предположить, что надписи на «конвертах» относятся к концу апреля 1826 г.[1323] Таким образом, они были сделаны несколько позже, чем записи основной части «комендантского списка».
Какие еще источники могут дополнить информацию общих списков о размещении в крепости тех или иных декабристов и других подследственных по этому делу? Во многих следственных делах на листах с ответами на «вопросные пункты» и другие запросы Комитета проставлены не только фамилии тех, кто давал показания, но также обозначено, где находился заключенный[1324]. Отметим, что такие пометы встречаются неравномерно: в каких-то делах почти на каждом документе, в других – реже, а в некоторых совсем отсутствуют. Кроме того, в материалах следственных дел некоторых декабристов есть показания их товарищей, также снабженные адресными пометами. Так, например, из дела П. А. Муханова можно узнать, где находились в крепости М. П. Бестужев-Рюмин, В. Л. Давыдов, М. М. Нарышкин, М. Ф. Митьков, И. Д. Якушкин[1325].
Все такого рода документы датированы, поэтому мы можем связать место пребывания того или другого декабриста с определенным временем. Иногда адресные пометы ограничивались номером камеры, то есть не имели указания, в каком крепостном здании или сооружении она находилась. В таком случае определенный результат дает только комплексное рассмотрение этих помет с другими источниками. Так, на листе с показаниями очной ставки А. С. Горожанского с А. М. Муравьевым от 12 мая 1826 г. сделана отметка карандашом «№ 2 Муравьев»[1326]. Расшифровать неопределенную адресную надпись помог единственный источник – так называемый «комендантский список» из фондов РГВИА, о котором шла речь выше. Зная из списка, что доставленного в крепость 30 апреля А. М. Муравьева поместили в № 2 Зотова бастиона, мы приходим к выводу, что в день очной ставки 12 мая он находился в том же каземате.
Сведения о камерах декабристов встречаются и в документах по медицинской части. Как правило, штаб-лекарь Г. И. Элькан, прикомандированный в крепость для оказания врачебной помощи, указывал в рапортах на имя А. Я. Сукина, где находился заболевший арестант. Например, 3 февраля 1826 г. врач просил отправить в госпиталь из № 18 Трубецкого бастиона Н. К. Ледоховского, «одержимого болезнью помешательством рассудка»[1327]. В делах фонда Управления коменданта Санкт-Петербургской крепости сохранились такого же рода свидетельства в отношении О. В. Горского, И. Ф. Фохта, А. Ф. Фурмана[1328].
Отметим, что привлечение материалов названного фонда позволило внести уточнение, касающееся срока перевода Н. К. Ледоховского из крепости в Военно-сухопутный госпиталь. В биографическом справочнике «Декабристы» (1988) сообщается, что он находился в госпитале с 3 февраля 1826 г. В действительности, только два дня спустя А. Я. Сукин получил предписание А. И. Татищева о выполнении рекомендации Г. И. Элькана. Тогда же, 5 февраля, Н. К. Ледоховский был доставлен в госпиталь и «помещен в шестой больничный корпус в особый номер», о чем известно из рапорта смотрителя Военно-сухопутного госпиталя Шмидта[1329].
Помимо документальных источников, сведения о топографии мест заключения можно почерпнуть в мемуарном и эпистолярном наследии декабристов. Не будем останавливаться на фактах, уже известных из рассмотренных выше документов; обратим внимание на эпизоды, которые не встречаются в других источниках.
Прежде чем перейти к конкретным примерам, стоит пояснить, чем можно руководствоваться при отборе и оценке мемуарных свидетельств декабристов по интересующему нас вопросу. Дело в том, что, за редким исключением, в воспоминаниях не упоминаются номера камер. Немногим декабристам удавалось разглядеть в полутемных коридорах куртин, какие цифры проставлены краской на дверях арестантских помещений[1330]. Некоторые узнавали об этом, когда слышали приказание плац-майора отпереть определенный «номер»[1331]. Кто-то обнаруживал «адресные записи», когда получал в камеру «вопросные пункты» и иные бумаги из Следственной комиссии[1332]. Правда, почти всем декабристам запомнились названия тех частей крепости (бастионов, куртин и проч.), где они находились в заключении.
В большинстве воспоминаний мемуаристы живо и точно рисуют картины тюремного заточения. Их рассказы не противоречат документам и имеют высокую степень достоверности в том, что касается крепостной топографии.
Рассмотрим теперь несколько случаев, когда воспоминания отчасти компенсируют недостающую документальную информацию.
Один из таких эпизодов связан с М. И. Пущиным. Если судить только по имеющимся документам, он провел весь период следствия в № 6 Кронверкской куртины, куда был переведен с крепостной гауптвахты 4 января 1826 г. Здесь М. И. Пущин показан в списках арестантов на 30 января и на середину апреля 1826 г. В карандашной помете на листе «вопросных пунктов» от 12 марта значится номер этой же камеры[1333]. В то же время в воспоминаниях декабрист рассказал, что из Кронверкской куртины его перевели в Петровскую. Произошло это, по его словам, на следующий день после Пасхи[1334]. В 1826 г. Пасху праздновали 18 апреля. Следовательно, если полагаться на воспоминания декабриста, он оказался на новом месте 19 апреля. Между прочим, эта дата объясняет, почему сведения о заключении в Петровской куртине не попали в т. н. «комендантский список». Рассматривая выше этот документ, мы пришли к выводу, что основная часть списка зафиксировала распределение декабристов по камерам не позднее 12–15 апреля, но тогда М. И. Пущин находился еще в Кронверкской куртине.
Воспоминания М. И. Пущина наполнены живыми подробностями, которые мог сообщить только очевидец: «У Петровских ворот вместе со мною в моем соседстве сидели Михаил Орлов и Семичев. С Семичевым у нас вскоре завязался певучий разговор.