[91]. Таким образом, в лице декабристов можно наблюдать генезис социального развития единственной в то время оппозиционной самодержавию силы, причём эта сила была не материального характера, а нравственного. «Декабристы – духовная элита, ещё недавно не отделявшая себя от правящей, – показали свою самостоятельную нравственную силу, способность следовать собственным принципам независимо от внешних обстоятельств»[92].
Деятельность декабристов в России наглядным образом показала, что с ликвидацией империи Наполеона идеи Французской революции 1789 года не перестали быть привлекательными и не утратили своей актуальности. «Военные революции» 1820-х годов в Испании, Италии, а затем и в России – «… всё это нанесло страшный удар по всей идеологии Священного союза и теоретиков церковно-политической реакции. Впервые обнаруживалось с непререкаемой ясностью, что идеи Великой французской революции нисколько не убиты и не похоронены, а, напротив, обнаруживают удивительную живучесть; впервые с самого конца французской революции демонстрировалось, как, в сущности, шатки троны и алтари, как мало уверены в себе их защитники, как неустойчив созданный Священным союзом порядок вещей»[93].
Для России весь комплекс событий этих «военных революций» в Европе был как бы руководством к действию, опытным образцом для применения в России. «В Петербурге во время „междуцарствия” 1825 года в одном книжном магазине красовались портреты Риэго и Кироги (испанские офицеры, активные деятели революционных событий в Испании в 18201823 годах. – Д. К.). Беляев и другие морские офицеры во время плавания у испанских берегов в 1824 году говорили о Риэго и провозглашали тосты в его честь. Скажем ещё в заключение, что некоторые декабристы (Рылеев), при всём своём восторге перед испанской революцией, полагали, что русская революция не может быть покончена интервенцией, как была покончена революция в Испании»[94].
Схожесть, как уже говорилось выше, социально-экономических и даже в определённой мере социально-психологических мотиваций передовой армейской молодёжи в Испании и в России в 1820-х годах позволяет судить о похожести тех причин для политического действия, которые способствовали появлению в Испании конституционалистского движения, а в России – так называемого «декабристского» движения. Как отмечал Е. В. Тарле: «Обе аграрные страны на западном и восточном концах Европы не имели в 1820–1825 годах сколько-нибудь сильного среднего класса, – и так продолжалось и в Испании, и в России ещё 100 лет, и за эти 100 лет Испания и Россия выработали лишь очень слабую и политически довольно беспомощную буржуазию; в обеих странах в течение этого столетия армия в решающие моменты оказывалась всегда самым могучим фактором движения»[95].
Необходимо отметить, что многие современники, а за ними и ряд историков и писателей XIX–XX веков пытались вульгаризировать ту систему ценностей, которая двигала декабристами в их желании привнести в Россию идеи Французской революции 1789 года. Так, бывший московский губернатор и один из «авторов» пожара Москвы 1812 года Фёдор Ростопчин, узнав имена участников декабристского заговора 1825 года, воскликнул: «Во Франции я понимаю революцию: там сапожники захотели стать князьями. В России решительно не понимаю: здесь князья захотели стать сапожниками[96]…» Впоследствии уже сам Александр Дюма в своём запрещённом в России романе «Учитель фехтования» приводит в устах одного из своих героев несколько изменённую эту же фразу: «Что вы хотите?.. Люди сошли с ума. Во франции парикмахеры сражались, чтобы стать большими господами, а мы будем сражаться, чтобы стать парикмахерами»[97].
«Вульгарный материализм» современников никак не мог осмыслить весь тот комплекс идеологических, психологических и просто морально-нравственных причин, которые подвигли передовых людей из русского дворянства сначала на осмысление социальной действительности в России, а затем на попытку преобразования её. «… В России – только дворяне, только аристократы! Кажется, никогда за всю историю человечества не было случая, чтобы столь большое число людей правящего класса, людей, обладающих всеми привилегиями, имеющих все права, – никогда столько людей не восставало против „своих”; и в этом была удивляющая, бескорыстная, высоконравственная сторона движения (декабристского. – Д. К.). Даже некоторые советские историки, понятно, очень расположенные к первым русским революционерам, всё же долгое время считали, что, наверное, самыми активными заговорщиками против царя и рабства были всё-таки беднейшие дворяне, а самые богатые, наверное, выступали более умеренно… Со временем, однако, были сделаны расчёты. Оказалось, что среди активнейших революционеров действительно нашлось несколько бедных дворян (Рылеев, Каховский, Горбачевский); однако рядом с ними шли на бой и на смерть, не уступали „бедным” в отречении от собственных благ знатнейшие, богатейшие помещики: Муравьёвы, Пестель, Лунин… Нет, никакой „экономической формулой” нельзя было вычислить русских мятежников: в России всё наоборот; язык 1789—1794-го очень вольно, совершенно по-особому, переводится в русскую речь 1812–1825 годов»[98].
Тем не менее 1825 год приближался. События, которые должны были произойти, приближались, но их ожидание было прикрыто внешним блеском империи и бесконечными военными парадами. Как отмечали в своих произведениях о России иностранные наблюдатели, в частности известный маркиз де Кюстин, «Российская империя – это огромный театральный зал, за которым из всех лож следят лишь за тем, что происходит за кулисами»[99]. Попытки российского самодержца Александра I каким-то образом маневрировать между консервативным большинством российского дворянства и его либеральным меньшинством не дали никакого результата. К тому же, сосредоточившись на внешней политике и руководя (фактически) Священным союзом, Александр I с изумлением увидел в России созревшее оппозиционное принципу самодержавия движение декабристов. Создание по личному распоряжению царя проекта первой российской Конституции графом Н. Н. Новосельцевым под названием «Государственная уставная грамота Российской империи в 1819 году вылилась в ещё один «маниловско-обломовский» проект по косметическому переустройству страны, тем более что означенный проект был сразу положен под сукно (опубликован этот документ был восставшими поляками в 1830 году).
Сам царь Александр I не мог допустить мысли о том, что в его империи могут возникнуть заговоры, причём не личного характера – против персоны самого императора, – а идеологического, направленного на переустройство его империи. Своему адъютанту князю С. Г. Волконскому (будущему декабристу) царь раздражённо сказал в частной беседе: «Не занимайтесь управлением моей империи»[100]. Итог правления Александра I с его попытками понять Россию лучше всего охарактеризовал В. О. Ключевский: «Он желал понять её (Александр I – Россию), но чуждый идеал помешал и не внушил желания ему узнать её, и потому он не понял и не узнал её»[101].
События 14 декабря 1825 года достаточно хорошо известны историкам в событийном плане. Здесь хотелось бы обратить внимание на то, что деятельность тайных обществ будущих декабристов проходила в достаточно благоприятной интеллектуальной среде, при общем сочувствии многих социальных групп в стране, как бы сказали политологи – в полулегальном состоянии. В 1822 году Александр I особым указом запретил в России всякий вид тайных обществ, но полицейского преследования их членов по стране не было. Окрашенная в мистические тона внезапная смерть самого Александра I в маленьком южном городке Таганроге породила неразбериху в высших слоях управления Российской империи. Формально наследником считался великий князь Константин, но он ещё в 1822 году отказался от престола. Весьма знаменателен тот факт, что после внезапной смерти Александра I высшие офицеры гвардии во главе с одним из героев 1812 года генералом Милорадовичем объявили в войсках присягу Константину и заставили великого князя Николая присягнуть старшему брату[102]. Данный эпизод драматических событий конца 1825 года показывает, что помимо декабристского заговора, в высших кругах империи имелись ещё какие-то силы, стремившиеся к изменениям в государстве. После повторного отказа князя Константина от престола на 14 декабря 1825 года была назначена переприсяга Сената Российской империи в пользу великого князя Николая. Декабристы выступили именно на Сенатскую площадь с целью оказать вооружённое давление на высший юридический орган империи, с целью соблюсти видимость закона. Здесь проявляется то явление, что дворяне-декабристы были частью российской элиты и стремились к социальным переменам в рамках системы права, то есть считали возможным решение Сената в пользу изменения условий функционирования государственного аппарата. Весь день войсковые соединения, поддержавшие декабристов, простояли на Сенатской площади, окружённые сочувствием большинства жителей Петербурга. Сам Николай I впоследствии говорил, что в заговоре против него было замешано 6 тысяч человек[103]. Лишь вечером артиллерия перешла на сторону Николая и картечью разметала силы инсургентов.
В ходе разбирательств с причинами выступления декабристов перед российским имперским правительством раскрылась картина глубокого социального и национального кризиса империи. «Ужас правительства был тем более велик, что оно обнаружило, с одной стороны, что все элементы дворянства и военной иерархии замешаны в заговоре, и, что с другой, оно осознало отсутствие всякой связи между собой и древним народом, оставшимся русским»