Декабристы и польский вопрос — страница 12 из 21

[104]. К началу правления Николая I государственная система России перестала быть отражением социальной и национальной картины государства. Как отмечали зарубежные историки, «… Россия не была национальным государством русских, она представляла собой самодержавно-династическую сословную многонациональную империю… Имперский патриотизм хотя и имел некоторые элементы, связанные с этническим самосознанием русских (православие, общая территория и культура), в нём все же преобладали наднациональные черты. Э. Канкрин, министр финансов при Николае I, вообще предлагал переименовать Россию по фамилии правящей династии в „Романовию” или по имени Петра I в „Петровию”»[105].

Глава VI. Постдекабристский период оппозиционного движения в России

После поражения декабристов над Россией примерно на три десятилетия опустилась мгла для социального действия. Какое-либо не то что свободомыслие не поощрялось – запрещено было любое проявление самостоятельности в суждениях о происходящих в стране делах. Всероссийский самодержец император Николай I (1825–1855) неоднократно заявлял: «Должно повиноваться, а рассуждения свои держать про себя»[106]. Правящий слой российской бюрократии, испуганный декабристским выступлением, установил в стране режим политической самоизоляции. Причём основывался этот режим на чувстве страха как перед влиянием идей иностранного происхождения, так и перед процессом социального саморазвития русского общества. «Аффект страха стал преобладающим в правящем слое, да он и всегда был преобладающим у русской власти вследствие раскола русской жизни и неограниченного характера русского государства»[107].

В целях обеспечить прямое личное управление государством и следить за теми или иными формами социального протеста Николай I создал специальную службу – III отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. В задачу этой структуры входило наблюдение за политическими и социальными настроениями в России. В распоряжении этой первой спецслужбы в российской истории находился жандармский корпус России, к 1836 году насчитывавший 4324 человека[108]. Вся Российская империя была разбита на дискрикты под управлением генералов, а дискрикты – на секции под управлением полковников. Контролю подвергалась не только общественная жизнь, но и частная. Так, по распоряжению императора военные должны были носить усы, а гражданские не имели такого права. Лидер будущих славянофилов Константин Аксаков долго дожидался разрешения от московского генерал-губернатора на право носить бороду[109].

Начальный период правления Николая I характеризуется почти полной деморализацией общественного сознания в России, затуханием какой-либо политической или социальной мысли. «Первое десятилетие после 1825 года было страшно не только от открытого гонения на всякую мысль, но и от полнейшей пустоты, обличавшейся в обществе; оно пало, было сбито с толку и запугано. Лучшие люди разглядывали, что прошлые пути развития вряд ли возможны, новых не знали»[110]. Однако на рубеже 1830-х – 1840-х годов, преимущественно в Москве, возникло два интеллектуальных течения, давшие толчок к развитию российской социально-политической мысли: западники и славянофилы. Это были два направления развития общественной и социальной мысли русского общества, поставившие весьма важный, краеугольный вопрос исторического пути развития России – развиваться по европейским стандартам или прийти к определённой самоизоляции, замкнуться в своей своеобразности.

Здесь прежде всего необходимо отметить, что оба этих течения национальной русской мысли были на подозрении у чиновничьего мира Российской империи, но не из-за содержания идей, а просто потому, что являлись плодом не бюрократического распоряжения, а формой самостоятельного социального действия и личной интеллектуальной инициативы. Наиболее неоднородными по социальному составу и оттенкам мысли были западники. Выступавшие, в целом, с идеями следования за передовым Западом, они явно расходились в тактическом осмыслении своей идеи и её практическом применении. Одни, так называемые революционные демократы, стремились к форсированию социальных процессов в России, к свержению современного им политического строя, к революционным эксцессам. Именно из их среды вышли впоследствии так называемые «нигилисты» (то есть всё отрицающие), и от них тянется цепочка к террористам-народовольцам, а затем уже и к большевикам. Вторая группа западников была поклонниками всего иностранного (франкофилами, англоманами, и немного позже появились германофилы), и поэтому считала, что нужно слепо следовать западноевропейским стандартам во всех областях жизни. Третья группа выступала за творческое осмысление европейского и североамериканского социального, политического и экономического опыта, и применения его в России применительно к русским национальным особенностям.

Оппоненты западников – славянофилы – ставили во главу угла своего учения российскую самобытность и постоянно критиковали Петра Великого за его европеизацию России. В социальном плане славянофилы критиковали западников за стремление последних утвердить в России социальные параметры буржуазного общества – конкуренцию, парламентаризм, развитие промышленности. По словам Н. Бердяева, «славянофилы стремились навеки утвердить безвластный, пассивный, не волевой характер русского народа»[111]. Тем не менее именно два этих интеллектуальных течения дали основное направление русской интеллектуальной мысли на весь последующий период XIX–XX веков и их постулаты определяли те или иные формы русской социальной мысли.

Таким образом, весь процесс общественно-политической, социальной, да и экономической жизни России при правлении императора Николая I сводился к бесконтрольному владычеству в стране имперской бюрократии. Как отмечали русские историки-эмигранты XX века, характеризуя личность Николая I и его методы управления империей, «… Напуганный декабрьским восстанием и революционным движением в Европе, он свои главные заботы и внимание посвящал сохранению того социального порядка и административного устройства, которые уже давно обнаружили свою несостоятельность и требовали не мелких починок и подкрасок, но полного и коренного переустройства. Поэтому всеобъемлющая, энергичная и неустанная деятельность императора Николая Павловича не привела Россию ни к славе, ни к благоденствию, наоборот, – под его водительством Россия пришла к военно-политической катастрофе Крымской войны. На смертном одре Николай должен был признать, что он сдаёт своему сыну „команду” в самом расстроенном виде»[112]. Характеристика Николая I среди демократических слоёв современной ему российской общественности была более резкой. Вот что писал Константин Кавелин Тимофею Грановскому по поводу личности Николая I: «… Калмыцкий полубог, прошедший ураганом, и бичом и катком, и терпугом по русскому государству в течение 30 лет, вырезавший лицо у мысли, погубивший тысячи характеров и умов… Это исчадие мундирного просвещения и гнуснейшей стороны русской натуры околел… Если бы настоящее не было так страшно и пасмурно, будущее так таинственно, загадочно, можно было бы с ума сойти от радости и опьянеть от счастья»[113]. Именно полное военно-политическое поражение Российской империи в Крымской (Восточной) войне 1853–1856 годов послужило толчком к проведению нового цикла реформ по модернизации социального облика страны.

Когда историки рассуждают о ходе и последствиях для исторического развития России реформ эпохи правления императора Александра II, в первую очередь описывается отмена крепостного права 1861 года. Однако при внимательном рассмотрении не только общей картины социально-политического развития страны, но и отдельных сегментов социального строя Российской империи вырисовывается более сложный и многоярусный характер того системного кризиса, в который вошла Российская империя после проигрыша в Крымской войне 1853–1856 годов.

В первую очередь поражение в войне сказалось на внешнеполитическом престиже России. Длительный период – в 1805–1849 годы – Российская империя выступала в мировой истории как оплот монархизма, заслужив в демократических кругах Европы прозвище «жандарм Европы». В международном плане Российская империя выглядела в глазах европейского общественного мнения как главный оплот политической реакции в мире. Недаром известный русский поэт и воспитатель будущего царя-освободителя Александра II Фёдор Тютчев писал в своей записке, адресованной императору Николаю I, в 1848 году: «Давно уже в Европе существуют только две действительные силы – революция и Россия. Эти две силы теперь противопоставлены одна другой, и быть может, завтра они вступят в борьбу»[114]. В самом деле, уже в 1849 году войска Российской империи подавили революцию в Венгрии. За это новое спасение империи Габсбургов сами австрийцы ответили прямым ударом в спину во время Крымской войны, когда под нажимом Австрийской империи русские войска вынуждены были покинуть Валахию и Молдавию, и через 65 лет – уже Первой мировой войной. Как пишут современные российские историки о причинах Первой мировой войны, «она была, можно допустить, далёким последствием подавления венгерского восстания Русской армией»[115]. Именно полная международная дискредитация, которой подвергся царский режим после своей реакционной роли в европейской революции 1848–1849 годов, а затем проигрыша Крымс