[139]. Таким образом, из содержания прокламаций и из реакции на них русского общества видно, что «Земская дума» обращалась к так называемым образованным классам. Именно к ним была обращена следующая после программного листка прокламация «Земской думы», называвшаяся «К образованным классам». В ней, в частности, говорилось: «Возможность народного образования уничтожена закрытием всех школ. Лучшие органы общественного мнения запрещены. В ближайшем будущем – губительный мрак, обманы, подкупы, преследования всего честного. Каждое преступное действие правительства усилит энергию людей, посвятивших себя великому делу освобождения»[140].
Тот факт, что персональный состав участников и сторонников реформаторского движения в России в начале 1860-х годов пестрит известными аристократическими фамилиями, отображает определённый социальный феномен российской истории: бюрократический класс российского государства социально оторвался не только от низов – крестьянства, рабочих, городских низов, – но и от образованной дворянской элиты. Этот факт подтверждают донесения секретных агентов III Отделения: «Крайняя партия великорусов готовит к весне новую демонстрацию. В марте состоится заседание Земской думы. Вопрос о заседании решит приезд князя Трубецкого; состав партии – князь Сибирский, Хмыров, Мордовцев, Елистов… Почти во всех губернских комитетах партия Великоруссов имеет по нескольку своих представителей, которые имеют сношения с главным комитетом „Земской думы”… Поддерживают отношения с заграничными корреспондентами – кн. Долгоруковым, кн. Голицыным… кн. Трубецкой вступает в контакты с народом, граф Толстой в Ясной Поляне агитирует крестьян. В настоящее время внимание Думы обращено на ход дел: Чернышевского, Писарева, Серно-Соловьевича»[141].
По содержанию донесения данного источника устанавливается социальное лицо того круга лиц, которые причисляли себя в то время к сторонникам русского конституционно-демократического движения. Этот круг включает в себя как русских аристократов, так и рядовых граждан, великих русских писателей, журналистов, публицистов, многочисленные слои русского общества как в обеих столицах Российской империи, так и в российской глубинке. Причём различия в тактике и стратегии разных групп русских оппозиционеров не делали их безразличными к судьбам друг друга. Процессы арестованных «корпорантов» служили источником информации и руководством к действию для всех направлений русского конституционно-демократического движения. В этом контексте явно прослеживается наличие какого-то координирующего центра для всего русского национального оппозиционного движения.
Также следует отметить многовариантность тактических действий русских дворянских оппозиционеров. Здесь присутствует творческое сочетание русских традиций политической борьбы с достижениями европейского конституционного движения. «Великорусс» и «Земская дума» в структуре своих организаций и в ходе своей пропаганды явно заимствуют опыт декабристов. Этот тезис в первую очередь основывается на участии в вышеуказанных организациях офицеров русской армии, а также в обращении к интернациональным традициям декабристов – контактам с польским национальным движением. Факт наличия именно офицерского состава «Великорусса» подтверждает существование впоследствии тайной офицерской организации в русской армии, часть которой приняла участие в вооружённом восстании в Польше в 1863–1864 годах (А. Потебня и др.).
Наличие в составе партии «Земская дума» представителей русской аристократии (князья Трубецкой, Голицын, Сибирский), постоянное присутствие в планах русских конституционалистов фамилии генерал-губернатора Санкт-Петербурга А. А. Суворова – всё это говорит, что декабристский дух «дворянского сопротивления» абсолютизму не был изжит в русском обществе, и сценарий повторения 1825 года не исключался инициаторами русского реформаторского и демократического движений.
Вместе с тем очевидно и влияние европейских форм социально-политической практики на русское освободительное движение. Проект русского общенационального адреса со многими тысячами подписей для подачи царю, избрание делегации для подачи адреса из лиц, имеющих общенациональный авторитет, – всё это повторяет сценарий английской петиционарной кампании 1848 года с организацией демонстрации с подачей петиции с сотнями тысяч подписей королю. Идея формы и системы выборов делегатов на созыв Земского собора соответствует в основных параметрах принципам выборов в Национальное собрание Франции в 1789 году. Аналогична периоду Франции 1789 года и сама повестка основных вопросов, которые будоражили русское общество на рубеже 1850-х – 1860-х годов: бюджет правительства и царской фамилии, предоставление русскому царю цивильного листа, аналогичного цивильному листу Людовика XVI, с содержанием в 5 миллионов рублей[142]; контроль нации (общества) за денежными ресурсами страны, вопрос о государственном кредите – всё это в основном те же вопросы, которые стояли перед английским парламентом в 1640 году, французским Национальным собранием в 1789-м, парламентами центральноевропейских стран в 1848 году. Поскольку все вышеперечисленные вопросы, по единодушному мнению историков различных идеологических направлений, находятся в компетенции общенациональных парламентов, можно с уверенностью сказать, что конституционно-демократическое движение России рубежа 1850-х – 1860-х годов можно назвать движением национальным, направленным на осуществление в России идеалов эпохи Просвещения, основанных на приоритете принципа господства нации – государства над абсолютизмом.
Русское дворянство начала и середины XIX века было единственной в России социальной общественной группой, которая в той или иной степени могла оказывать социальное и политическое сопротивление самодержавию с целью ослабить давление на общество последнего. И декабристы 1825 года, и конституционалисты рубежа 1850-х – 1860-х представляли собой передовые круги русского общества. Социальная цель оппозиционного движения в России – ослабить давление имперской бюрократии на общество, дать стране более свободно развиваться.
Таким образом, нельзя не прийти к выводу о том, что абсолютизм в России в большинстве случаев не выражал интересов объективного развития общества на определённом пути его исторического развития, а занимал самостоятельную политическую позицию по отношению ко всему российскому обществу в целом. Эту особенность российского самодержавия даже в определённой мере склонна признавать российская марксистская историография, отмечающая, что царизм действовал на политическом поле, «проявляя известную самостоятельность по отношению к дворянству как классу в целом… лавируя между различными помещичьими группировками, а также разыгрывая из себя посредника в тяжбе между помещиками и крестьянами»[143]. Эта изолированность и отчуждённость российского самодержавия, в том числе и культурно-этническая (немецкий этнический состав членов правящей династии), порождала недоверие между основной господствующей группой населения страны – дворянством – с одной стороны, и императорской династией – с другой.
Можно отметить, что в начале 1860-х годов выкристаллизовывается процесс осуществления формирования той питательной среды, которая впоследствии создаст в России конституционно-демократическую партию народной свободы, ставшую символом русской демократии. Русские конституционные демократы, оставаясь дворянами в своих чувствах и привычках, как идеологи и общественные деятели, были открытыми противниками сословного начала в социальных основах жизни России и демократами в своих принципах. Следует отметить, что подобная позиция дворянской интеллигенции, ставшая особенностью и спецификой исторического развития России, не является исключением для мирового исторического процесса. В Италии именно в описываемый нами исторический период – рубеж 1850-х – 1860-х годов – либеральное дворянство при наличии слабой национальной буржуазии взяло на себя осуществление процесса объединения страны, создания национального государства и проведение буржуазно-демократических реформ. В Венгрии в период революции 1848–1849 годов именно венгерское дворянство и выросшая в его среде национальная интеллигенция взяли на себя осуществление в своей стране процесса конституционных реформ и борьбы за национальную независимость. В соответствии с вышеизложенным можно сделать вывод о том, что конституционно-демократическое движение в России в период середины XIX века было движением не только демократическим, реформистским, но и по сути своей глубоко национальным («Великорусс»), поскольку ставило вопрос о верховенстве и приоритете русской нации в контексте решения задач общественной жизни страны, её экономического развития и совершенствования социальной культуры. «… Динамичная национальная концепция, способная мобилизовать и объединить нижние социальные слои общества, и ставящая своей целью провозглашение принципа лояльности по отношению к нации, а не к государю, должна была быть направлена против самодержавия, против автократического государства. Русское конституционное движение соответствует национальным движениям Европы с их требованиями признания гражданских прав, создания единого гражданского общества, уничтожения пережитков феодализма (крепостного права), избавления от массовой неграмотности»[144]. Тезис о национальном характере русского конституционно-демократического движения хорошо осознавали и действовали в соответствии с ним деятели русского конституционно-демократического движения периода середины XIX века. Ибо, как верно заметил один из таких деятелей – Л. П. Блюммер, – «действительны только онационализированный человек и очеловеченная нация»[145]