ного совета, состоящего из членов Сената и представителей высших аристократических родов России. По своему содержанию этот проект, вошедший в историю под названием «Кондиции», вводил в России правление наподобие английской палаты лордов. Само появление такого проекта можно считать переходным этапом от пожеланий Боярской думы советоваться с ней к европейским формам правового ограничения власти монарха. Съехавшиеся в январе – феврале 1730 года представители российского дворянства на свадьбу царя-подростка Петра II (внука Петра Великого) и попавшие на похороны и выборы нового самодержца были слабо информированы о содержании и смысле проекта князя-Рюриковича. Дворянскую массу не интересовали высшие материи, а в первую очередь мучила идея, как бы облегчить свои служебные обязанности. Поэтому дворяне не поддержали затеи «верховников» и через гвардейских офицеров выразили претенденту на престол – племяннице императора Петра I Анне – своё пожелание, чтобы она царствовала самодержавно, что новоиспечённая императрица и сделала, публично порвав «Кондиции». Неудачливого князя-реформатора Д. М. Голицына сослали в Сибирь, а дворянская масса получила осуществление своих примитивных социальных потребностей. «В 1736 г. срок службы дворян был ограничен 25 годами, а возраст поступления на службу определён в 20 лет. До этого дворянин был обязан получать домашнее или казённое образование, для чего была создана система строгого контроля в виде дворянских смотров, на которые должны были являться юноши начиная с 13 лет»[18]. По поводу произошедших в 1730 году событий русский философ Г. П. Федотов высказался следующим образом: «Анализ событий 1730 г. показывает, во-первых, что большинство столичного дворянства желало ограничения самодержавия, во-вторых, что оно недостаточно этого желало, чтобы преодолеть свою собственную неорганизованность и рознь. В итоге предпочли привилегиям верховников общее равенство бесправия. Шляхетство того времени, в сущности, разделяет крестьянскую подозрительность к свободе господ. Вместо того чтобы утверждать её для немногих (для вельмож) и потом бороться за её расширение на все сословия, в пределе – на всю нацию (единственно возможный исторический путь), предпочитают рабство для всех. Так велика власть Москвы в сознании культурных или полукультурных потомков опричного дворянства»[19].
В середине XVIII века российское дворянство стало главным политическим регулятором российской власти. В период с 1725 по 1762 год произошло как минимум семь дворцовых переворотов, целью которых являлась персональная смена лиц, находящихся у власти. По правилам прохождения службы дворянские юноши должны были постигать азы военного дела в гвардейских полках. В значительной мере этот процесс свёлся к формированию особой военизированной офицерской гвардейской субкультуры, главным стимулом которой было получение чинов путём придворных интриг, участия в заговорах, быстрого продвижения по службе (что, однако, не отменяло участия в военных действиях, периодически возникавших в ходе перипетий международной политики). Эти процессы выработали своеобразный социальный алгоритм поведения и идей, в ходе которого у российского дворянства (в виде его авангарда – гвардейского офицерства) стало возникать ощущение того, что именно они, дворяне-гвардейцы, являются хозяевами земли русской. Достаточная лёгкость осуществления государственных переворотов в России в то время вызывала удивление у иностранных наблюдателей и создала впечатление о полном отсутствии в России института права. Иностранные послы отмечали, что «… все русские признают, что можно делать что угодно, имея в своём распоряжении известное количество гренадеров, погреб с водкой и несколько мешков с золотом»[20]. Именно поэтому императрица Екатерина II, придя к власти в результате одного из таких переворотов, решила покончить с подобной социальной практикой и ввести в России начала законности и порядка.
В декабре 1766 года императрица издала указ о созыве комиссии из «добрых и знающих людей» для кодификации законодательства страны. Комиссию выбирали представители не всех социальных групп России: были выборщики от дворянства, городов, казаков, оседлых инородцев. Крестьяне, как крепостные, так и государственные и иных подгрупп, не были представлены, как и приходское духовенство. Социальное лицо комиссии по уложению российских законов, собравшейся на свои заседания в Грановитой палате Московского Кремля в конце июня 1767 года, выглядело следующим образом: правительственные учреждения – 5 % депутатов, дворянство – 30 %, городские жители – 39 %, сельские обыватели (помещики) – 14 %, казаки, инородцы – 12 %[21]. Из приведённых цифр видно, что Комиссия составляла по социальному подбору депутатов слепок с европейских законодательных совещаний – шведского риксдага, собрания нотаблей во Франции. В этом случае чувствуется влияние протестантских государств Европы, выходцем из которых являлась сама Екатерина II, – в российской Комиссии отсутствуют представители духовенства, которому сама императрица не доверяла политически. Смысл практического социального действия собранной по её воле Комиссии сама Екатерина II впоследствии объяснила в своём письме французскому философу Гримму: «Моё собрание депутатов было потому так удачно, что я им сказала: „Вот вам мои взгляды, а вы скажите мне свои жалобы: где башмак жмёт вам ногу? Постараемся помочь делу; у меня нет никакой системы, я хочу только общего блага: оно составляет моё собственное“»[22].
Депутаты прибыли в комиссию с наказами от своих избирателей. Однако их содержание отвечало только насущным нуждам тех территорий, откуда они прибыли. На этом фоне наказ самой Екатерины II, написанный на основе трудов Монтескье и итальянского юриста Беккариа, был просто интеллектуальным исполином среди посредственных требований от посредственных депутатов. Недаром впоследствии сама императрица жаловалась приближённым: «Тяжело наблюдать вялотекущие заседания нашей Комиссии, которые к вечеру плавно перетекают в пьянку»[23]. В ходе работы Комиссии по уложению российских законов Екатерина II столкнулась с той формой российской социальной действительности, которая в значительной мере будет определять течение социально-политической жизни России до начала XX века. К такой форме можно отнести три течения: правительственное умеренно-либеральное, консервативное дворянское и нарождающееся либеральное движение образованного дворянства. Из содержания Наказа Екатерины II плавно вытекает тот постулат, который потом А. С. Пушкин озвучил фразой: «В России правительство – первый европеец». Но социально-консервативное большинство Комиссии, которое преподнесло Екатерине II приветственный адрес с титулом «Спасительница отечества», это же консервативное большинство утром следующего дня подбросило в спальню к царице с утренним кофе анонимку, содержание которой сводилось к следующему: будешь, матушка-государыня, чудить со своими наказами, вспомни, как взошла на престол, – так же и сойдёшь. Намёк был понят адресатом, тем более что меньшая, но активная часть Комиссии, вдохновлённая императорским Наказом, начала развивать его социальную мысль. Некоторые депутаты из дворян начали в комитетах Комиссии развивать идею о необходимости не только иметь хорошие законы, но и критически отнестись к крепостническим порядкам в отечестве[24]. В январе 1769 года Комиссия была закрыта из-за начавшейся войны с Турцией.
Тем не менее работа Комиссии по уложению российских законов открыла достаточно неприглядную картину социальной действительности в стране для российской самодержицы. В её созидательной работе по созданию в России социальной структуры общества, аналогичной европейским странам, самой Екатерине II стало ясно: в стране, ей подвластной, сословия сформированы внешне, а не внутренне, у них нет созидательных социальных задач, а существуют сиюминутные, насущные.
Главным же социальным итогом царствования Екатерины II была Жалованная грамота дворянству в 1785 году. Этот документ наконец удовлетворил почти двухвековое ожидание русского дворянства. Жалованная грамота чётко сформулировала сословные права дворянства (как служебные, так и личные), окончательно признала за дворянами право собственности на всё своё имущество, с крестьянами включительно. Дворяне не платили налогов, судились с себе равными, наказывались только по суду, освобождались от телесных наказаний, приговор по преступлению дворянина получал силу только после его утверждения высшей властью. Дворяне имели право на свои собрания, на которых они избирали губернского, уездного, городского предводителя дворянства. Таким образом, налицо создание в России первой чётко структурированной социальной страты со своими обязанностями и правами.
Глава III. Французская революция 1789 года, Россия и Российское общество
Пожалуй, ни одно историческое явление не готовилось так долго и тщательно, как произошедшая в 1789 году во Франции революция. Все исторические школы отмечают именно социальное значение этого события для мировой истории. Правда, марксистско-ленинская историография, что называется, «подгоняет» под свои догмы экономический аспект несоответствия старых производственных отношений нарождающимся новым производительным силам. Не то чтобы во Франции не было подобного противоречия, но процесс создания и господствования буржуазных экономических отношений в этой стране задержался достаточно надолго и объясняет ту специфику, благодаря которой Франция, несмотря на все свои внешнеполитические успехи, так и не стала первой экономикой мира.
Для идеологической подготовки «революции в умах» исторический процесс предоставил Франции примерно 150 лет, начиная с событий Фронды 16481653 годов. Гигантский объём произведений философии Просвещения позволил создать базу для пропаганды «свободы, равенства, братства» как парадигмы наступивших вслед за событийным характером Французской революции социальных изменений в обществе. В успехах этой пропаганды сказались некоторые детали мирового исторического процесса в XVIII веке.