[46]. К уже сказанному следует добавить, что в условиях самодержавной монархии именно персона самого монарха в целом определяет направление внешней политики страны. Подданные монарха должны послушно умирать в битвах, которые затеял абсолютный властитель.
В означенный исторический период экономические и идеологические мотивы играли подчинённую роль в политике самодержавного государства. Тем более, когда весной 1804 года Александр I направил Наполеону Бонапарту протест в связи с арестом герцога Энгиенского (впоследствии казнённого по приказу Наполеона) на территории одного из германских княжеств, то ответ французской стороны был ехиден и оскорбителен. Министр иностранных дел Франции Талейран писал в ответе русскому правительству по личному распоряжению Наполеона: «Жалоба, которую она (Россия) предъявляет сегодня, заставляет спросить: если бы когда Англия замышляла убийство Павла I, удалось бы узнать, что заговорщики находятся в одном лье от границы, неужели не помешали бы их арестовать?»[47]Это было публичное обвинение Александра I в участии в убийстве своего отца. Сам Александр не простил Наполеону этого шага до конца жизни. Ко всем этим личным и псевдоидеологическим мотивам для инициативы Александра I участвовать в европейских коалициях против наполеоновской Франции прибавился мотив германский. Российский самодержец постоянно участвовал в решении всех мелких германских дел (по мнению самих германских современников, погрузился в лабиринт бестолковых мелочей германской конституции), а также совместно с Наполеоном стал гарантом германского политического процесса индемнизации, то есть возмещения убытков мелким германским князьям за утерю последними своих феодальных владений на территориях Германии по левому берегу Рейна, отошедшему к Франции. Венцом германофильской политики Александра I стала пресловутая клятва в верности между ним и прусской королевской семьёй у гроба прусского короля Фридриха II, чтобы вовлечь Пруссию в войну с Наполеоном в 1805 году.
Война 3-й антифранцузской коалиции против Наполеона в 1805 году и Аустерлицкий разгром русской армии достаточно хорошо описаны отечественными историками. В частности, дореволюционные российские историки (читай: царские) не боялись в своих работах подвергать критике Александра I за авантюру 1805 года: «Он (Александр I) с юности мечтал о военных подвигах, и ему хотелось, блистая полководческими решениями на полях сражений, превзойти убелённых сединой и доблестью старых генералов»[48].
Однако после возвращения с проигранной кампании Александр I вынужден был дать российскому обществу объяснение, с какими целями он начал кровопролитную войну с Наполеоном. В ходе длительного заседания Государственного совета, состоявшегося в Петербурге в начале января 1806 года, за основу идеологического обоснования деятельности 3-й антифранцузской коалиции была принята следующая идея социально-политического переустройства Франции: компромисс между старыми и новыми собственниками и, таким образом, политическое и юридическое признание произошедших в стране после Революции 1789 года социально-экономических изменений. Вся эта политическая конструкция должна была быть закреплена в режиме конституционной монархии во Франции[49]. Этот проект почти полностью схож с проектом умеренных роялистов, которые во Франции представляли члены Орлеанского дома, дальние родственники Бурбонов, которые и пришли с этой программой к власти во Франции после революции 1830 года. Где же здесь верность идеалам феодально-монархической Европы и принципам монархической легитимности?
Любопытно, что на этом же заседании Государственного Совета с альтернативным докладом выступил известный в России дипломат князь Алексей Куракин. В его докладе предлагалось «совершенно неожиданное – нейтрализовать Наполеона „путём объятий” через заключение союза с Францией. Такой „союз” не должен быть направлен против третьих стран (Англии, Австрии или Пруссии) и должен носить исключительно двухсторонний характер на базе раздела „сфер влияния” в Европе и на Балканах»[50]. В перерывах между заседаниями, во время «прений в кулуарах» всё тот же Алексей Куракин высказал ещё более любопытную и парадоксальную мысль: он, Алексей Куракин, не сомневается, что русские войска в конце концов возьмут Париж и свергнут «корсиканское чудовище». Однако, продолжал прожжённый и циничный дипломат, русские офицеры не столько заразятся венерическими болезнями от любвеобильных француженок, сколько наберутся всяческих политических идей от свободолюбивых французов. Как показали дальнейшие события, подобная, хоть и циничная, точка зрения имела все основания на существование.
После недолгого размышления Александр I предпочёл к рассмотрению проект о создании военного союза с Пруссией и продолжения войны с Наполеоном. Однако в ходе новых ожесточённых битв в 1807 году, уже в ходе новой, Польской кампании Наполеона, Александр I вынужден был дополнить свою «либеральную» программу против «корсиканского чудовища» следующими положениями: «полное забвение прошлого и всеобщую амнистию для всех, кто был замешан в ужасах революции; подтверждение прав за лицами, приобрётшими национальное имущество; сохранение всех должностей: гражданских, военных и судебных; отмену воинской повинности»[51]. Тем не менее потребность в различных идеологических построениях в оправдание проливаемой русской крови не понадобилась. 14 июня 1807 года под Фридландом, в Восточной Пруссии, русская армия была разбита Наполеоном. Как отмечают российские историки, «… Александр I сам хотел командовать и дипломатией, и армией и не справился ни с тем, ни с другим»[52].
Тильзитский мир 1807 года ярким образом показал провал всей внешней политики Александра I. Тем не менее в отечественной историографии именно Тильзит считается началом дипломатических триумфов русского царя. В преддверии юбилейных событий 2012 года современная российская историография в лице В. М. Безотосного характеризовала Тильзитский мир следующим образом: «Тильзит рассматривался русским монархом как крайне необходимый для России тайм-аут, чтобы иметь возможность некоторое время дышать свободно и увеличивать в течение драгоценного времени наши средства и силы»[53]. Далее всё тот же автор в каком-то гносеологическом восторге восклицает: «Да, Наполеона обставили, если хотите прямо – обманули[54]!»
В принципе, как говорят на Востоке: «Обман врага – это доблесть». Однако применительно к международным отношениям подобная практика чревата осложнениями. Ведь искренним было возмущение российской общественности тем, что союзники России – Англия и Австрия – обманули российского императора Павла I. Выходит, «что положено Юпитеру – не положено быку», как гласит древнеримская пословица.
Война России с Наполеоном в 1812 году является одной из священных исторических реликвий русского национального сознания. Хотя в среде российских историков были и имеются исследователи, которые стремились доказать с предоставлением широкой публике исторических документов, что Александр I в том или ином виде являлся провокатором войны 1812 года[55]. Насколько «виноваты» друг перед другом обе стороны конфликта 1812 года, ещё, как говорится, считать и считать, но отечественная историография устами всё того же В. М. Безотосного уже вынесла свой вердикт: «Своих надо защищать и после произошедших событий»[56].
Здесь следует отметить, что сам император французский Наполеон Бонапарт искренное стремился наполнить содержанием русско-французский союз. В отношении проблем торговли с Англией несомненные русские потери должны были быть заменены французскими и европейскими товарами. Е. В. Тарле в своём капитальном труде «Континентальная блокада» писал, «… что промышленность в России… могла иметь выгоду от сокращения сбыта англичан»[57]. Наполеон стремился наполнить русский рынок товарами из своей империи, доведя сумму их реализации до 30 миллионов франков к 1810 году[58]. Однако выгоды контрабандной торговли английскими колониальными товарами затрудняли все возможные официальные переговоры. Как отмечал Е. В. Тарле: «Колониальные товары в 1811 году широкой волной хлынули в Россию, а из России через её западную границу в Пруссию и оттуда в другие страны Европы. Трианонский тариф, так страшно затруднивший торговлю колониальными товарами в зависимых от Наполеона странах, этим самым давал России огромные выгоды, ставя её в привилегированное положение»[59]. Вообще, в самой Франции «Вторая польская война», как назвал Наполеон свой поход на Россию, называлась «… предприятие из-за сахара и кофе»[60].
Описание событий войны 1812 года не входит в задачу данной статьи, следует только отметить, что эта война стала Отечественной не только из-за конкретных событий военного характера. Русское общество понимало эту войну как своё национальное дело и не считало необходимым, образно говоря, таскать каштаны из огня для других наций. Наиболее красноречиво характеризуют данную тенденцию слова М. И. Кутузова, сказанные фельдмаршалом в адрес английского советника при русской армии генерала Роберта Вильсона. Когда последний стал высказывать русскому полководцу свои возражения по поводу того, как действует русская армия против Наполеона, Кутузов ответил англичанину: «Меня не интересуют ваши возражения… Кроме того, повторю ещё раз: я не уверен, что полное изничтожение императора Наполеона и его армии будет таким уж благодеянием для всего света. Его место займёт не Россия и не какая-нибудь другая континентальная держава, но та, которая уже господствует на морях, и в таком случае владычество её будет нетерпимо»