Для читателя эта интимная грустная и очень любопытная деталь сердечной жизни Марлинского оставалась, конечно, тайной. Все, кто слушал его говорящим о любви, увлекались стремительным потоком его «огненной речи» и не улыбались, как улыбаемся теперь мы; и они были правы, потому что, в данном случае речь Марлинского, при всей вычурности, была не набором пышных слов, а лишь несдержанным отзвуком действительного сильного чувства.
И сколько было в те годы молодых людей, которые в минуту душевного подъема отчеркивали на полях сочинений Марлинского все неистовые его тирады, или в минуту грусти перечитывали такие, мало кому теперь известные, строки:
Скажите мне, зачем пылают розы
Эфирною душою по весне,
И мотылька на утренние слезы
Манят, зовут приветливо оне?
Скажите мне!
Скажите мне, не звуки ль поцелуя
Дают свою гармонию волне?
И соловей, пленительно тоскуя,
О чем поет во мгле и тишине?
Скажите мне!
Скажите мне, зачем так сердце бьется,
И чудное мне видится во сне:
То грусть по мне холодная прольется,
То я горю в томительном огне?
Скажите мне!
или:
Я за морем синим, за синею далью
Сердце свое схоронил,
Я тоской о былом, ледовитой печалью,
Словно двойной нерушимою сталью,
Грудь от людей заградил.
И крепок мой сон. Не разбит, не расколот
Щит мой. Но во мраке ночей
Мнится порой, растопился мой холод —
И снова я ожил, и снова я молод
Взглядом прелестных очей.
XXXV
Много смелых мыслей, молодых, сильных и добрых чувств будил в своих читателях Марлинский.
Отводя его сочинениям их скромное место в истории нашей словесности, не станем забывать об условиях, в которых они создавались. Они в своем развитии были так же несвободны, как несвободен был их автор, который к тому же умер в полном цвету своих духовных сил. Сказал ли он все, что мог сказать, и пришла ли смерть к нему вовремя? Если верить ему, то – да. Но можно ли безусловно доверять словам человека, который устал стоять под пулями, ожидая своей очереди?
В общем разочарованный взгляд на свое творчество, которого придерживался Марлинский, и неоднократно высказанное им желание смерти находит свою поправку в иных словах, сказанных им, быть может, в самые печальные, но более спокойные минуты. Он понимал, что все, что им создано, есть лишь обещание и намек, по которым нельзя судить о затаенных в нем силах.
Он понимал это, но только становилось ли ему легче от такого сознания?
«Печальны все эти образы, повиты крепом и кипарисом. Для меня вчера и завтра – два тяжкие жернова, дробящие мое сердце. И скоро, скоро это бедное сердце распадется прахом: я это предчувствую. Заснуть навек, умереть? так что же! Сейчас приди за мной смерть, и я подам ей руку с приветом… Обнаженная жизнь моя такой же остов, как она сама; живой я свыкся уже с ночью и с сыростью могилы» («Он был убит»).
«Итак, я должен умереть, – умереть неизбежно… в цвете лет, в расцвете надежд моих! Ужасно! И эта рука, для которой тяжкая сабля была легка, как перо, через день не в силах будет сбросить могильного червяка; о мое сердце! неужели и оно распадется прахом? Неужели пламень, его оживлявший, погаснет в тлении? Неужели гробовой гвоздь может прибить к гробу дух мой, а всесильная могила заклепать навеки мои мысли? Ужели голова моя, это поле-океан, на котором носились они, станет им гробом, и свет не услышит высоких песен, звучавших только для моего слуха, и люди не наследуют торжественных глаголов, которые так долго хранил я в себе и лелеял и растил невысказанные?.. Никто, ничто не угадает мыслей моих, не повторит их! На земле нет эха моей душе, нет следа! Я умру, весь умру, я поглощен буду смертью, я, который мог мечту воображения, грезу своего сна облечь жизнью!»… («Журнал Вадимова»).
Приложение IЗаписка А. Бестужева о составе тайного общества
Первый круг состоит из основателей общества и членов, ими избранных. Он составляет думу (или верхнюю думу). Число их неопределенно, смотря по надобности общества и способности годных к тому людей.
Круг сей каждые два года избирает из среды своей двоих распорядителей, ежегодно переменяя по одному.[401] На них лежат сношения с отсутствующими членами, сбор и расход денежный и все текущие дела общества. Они сзывают думу, и тогда голос их наряду с прочими. Их дело также ободрять ленивых и искать новых членов.
Каждый член имеет право выбрать только двух адептов,[402] и никогда не сводить их вместе; так далее последовательно. Кто принял, советуется со своим преемником и со своими принятыми поодиночке.[403] Следовательно, кроме верхней, дум других нет. Члены из первого круга могут выбирать членов более двух. Для приема, заметив человека, член передает его имя принявшему, тот выше и, наконец, в думе решают, стоит или нет такой-то приема – и тогда решение идет вниз и член принимает другого.[404]
Принять в члены значило показать ему механизм общества и позволить избирать самому.[405] О цели и мерах говорили не вдруг, и не все, и не всем одинаково, смотря по степени его характера, образованности и образа мыслей; принявший должен был обрабатывать тех, которые не готовы.
Условия: Честное слово не открывать, что будет ему сказано,[406] не любопытствовать о тех, кто еще члены, хотя бы и подозревал кого; и наконец повиновение безусловно к принявшему.
В случае отъезда на долгое время уезжающий член передает свою ветвь принявшему его и тут впервые знакомит своего приемыша со своим преемником.[407] Для расходов общества, как-то: для посылок и других непредвиденных случаев, каждый член, если может, вносит посильно сколько-нибудь денег. Члены ничего не должны писать о делах общества и друг к другу по почте и быть весьма осторожны в словах.
Общество не носит никакого имени, не имеет между членами никаких знаков для опознания и запрещает все наружные, как-то: кольца, булавки и прочее. Также запрещает списки и все письменное, могущее обличить какое-либо намерение.
Правила для приема были следующие. Во-первых, исследовать жизнь того, на кого метят. Все люди, преданные игре, вину и женщинам, исключались без вопроса.
Член должен был быть не запятнан ни одним подлым поступком, дознанного бескорыстия, твердого характера, если можно храбр (на войне или на поединке) и даже крепкого здоровья, чтобы мог служить обществу не струсив, и не изменить ему, когда попадется. Чтобы узнать образ мыслей, начинать противоречить, и когда тот разгорячится, то и видеть образ его мыслей. Рассудительных брать со стороны доказательств, а пылких блестящими картинами будущего. Впрочем, хотя и выбирать людей чистых и первым условием предлагать самоотвержение – чтобы он все нес в жертву отечеству, но как люди – люди, то честолюбивым оставлять надежду, как они будут славны, а людям, требующим руководителей уже с именем, не обманывая намекать, что тут есть люди… впрочем вести постепенно и смотря по усердию открывать полную цель и намерения общества. Впрочем, о времени и решительных мерах никто не должен был знать, кроме думы, во избежание измены.
Некоторых принимали в члены только для того, чтобы они служили орудиями, когда будет нужно. Тем говорили только, что их дело рубиться. Некоторых неосторожных болтунов и головорезов (crânes) оставляли на примете до случая, чтобы они своим поведением не ввели бы в бесславие или в опасность общество.
О цели, намерениях и действиях общества я уже изложил в прибавлениях к первым показаниям.
Вот чрез какое общество, за призраком патриотизма и безрассудностью молодости вовлечен я был в преступление, и вовлек с собою несчастных моих братьев. Я готов дать подробные пояснения насчет сказанного и участия членов, если оные востребуются. Случай выставил меня вперед в дурном поступке – теперь по чувствам души я не останусь назади в раскаянии и признательности к Государю Императору.
Приложение IIЗаписка А. Бестужева о членах Северного общества
На запрос от 28 января честь имею ответствовать следующим.
Мне казалось, что я изложил ясно состав тайного общества, и потому покорнейше прошу Высочайше учрежденный комитет назначить именно, какие места требуют пояснения: на что ответствовать буду охотно. Теперь же ко всему в различных вопросах мною показанному могу только прибавить насчет общества, что оно имело обширные замыслы и ничтожные средства, состояло более из людей молодых с возгораемым воображением, а не со зрелым рассудком. Действия оного доказали его безрассудство, и к счастью, распространение его захвачено в самом младенчестве. Из конституции Никиты Муравьева можно подробно видеть цель общества; намерения состояли в устранении Царствующей Фамилии или в уничтожении Оной, дабы ввести новый порядок вещей; а увлеченье солдат – средство к захвачению власти и удержания в порядке народа. Повторю, что я убежден в той истине, что общество без обстоятельств, которые дали ему силы, десятки лет провело бы в бездействии; но междуцарствие привело в движение все страсти и все надежды и склонило на сторону общества многих, которые думали действовать только в пользу Цесаревича.