он не спал эту ночь.
– Мне бы водички, – сгорая со стыда, пробормотал полковник.
– Водички ему… – криво усмехнулся владыка. – Ладно, возьми вот.
Настоятель протянул офицеру кринку и даже попридержал ее, потому что руки у господина полковника зело тряслись.
– Ух ты, – выдохнул полковник, выпивая до дна до дна кисловатую, но очень приятную на вкус жидкость.
Голове стало легче и глаза совершенно открылись. Вспомнилось, как пили вчера за упокой души капитана Еланина. Вспомнилось столько имен, за которых следовало выпить, что…
– Простите, владыка, – робко сказал Николай, чувствуя себя маленьким мальчишкой.
– Глупый ты, глупый, – вздохнул настоятель, будто бы угадал его мысли. – И что, думал, от водки тебе легче станет?
– Не знаю, – честно ответил полковник.
– Дурак ты, Колька, – сказал владыка. – А еще полковник лейб-гвардии. По армейским-то меркам целый генерал-майор. У тебя тут сейчас целая бригада в подчинении, все на тебя глядят. Будь у меня такой полковник в году этак в тыща семьсот каком-нибудь, да во время военных действий, снял бы да отправил бы баталионом командовать. И не за то, что водки нажрался да маешься теперь, а за то, что расклеился, как старый сапог. Не стыдно харе-то?
– Стыдно. Сквозь землю бы провалился.
– Ну, сегодня еще ладно. Солдаты-то понимают, каково это к казни приговаривать, да еще не просто приятелей, а друга старого. Но потом поймешь, что от водки – только на краткий миг совесть облегчится. А потом – еще хуже… Да и пить не умеешь. Вон подполковник Беляев выпил не меньше твоего, а уже спозаранку на ногах. И Налимов с Малоземовым часа три как бруствера готовят. Ну, юнкер твой бывший, который штабс-капитан теперь, все еще дрыхнуть изволит.
– Владыка, – улыбнулся Николай, немного обижаясь за разнос, но понимая правоту старца. – Мне почему-то хочется тебя Вашим Превосходительством назвать!
– Тогда уж, Высокопревосходительством, – повеселел настоятель. – В прежней, мирской-то, жизни я до генерал-аншефа дослужился. По нынешнему рангу – полный генерал.
– Ого! – удивился Клеопин, машинально привставая с постели перед тем, кто имел чин, выше которого был только генерал-фельдмаршал. Но, вспомнив, что он не очень-то одет (кто раздевал?) смутился. – Простите, отец игумен…
– Ладно, – засмеялся настоятель, наблюдая за покрасневшим офицером. – Я ведь хоть и монах, но не девка красная. Ну, ежели о чинах речь пошла, то не игуменом меня следует называть, а архимандритом. Но, – махнул рукой владыка, – суета все это! Одевайся и за дело. Вести пришли из Санкт-Петербурга.
Вести из мятежной столицы принес молодой, порядком измотанный монах.
– Рассказывай, отрок, – разрешил настоятель.
– К вам, отец настоятель, меня Его Высокопреосвященство отправил, аккурат после того, как Петропавловская крепость взбунтовалась…
– Петропавловка взбунтовалась? – перебил монаха удивленный Клеопин. – С чего это вдруг?
– Слухи-то разные ходят, – ответствовал инок. – В народе говорят, что антихрист Батеньков приказал коменданту крепости августейшие семьи расстрелять, а тот отказался. Тогда антихрист отправил своих префектов оного коменданта арестовывать, а солдаты крепостные их взашей выгнали.
– А кто там комендантом-то? – поинтересовался Клеопин. – Не Муравьев ли, капитан?
– Кажись, он самый, – пожал плечами монах. – Я ж, господин полковник, не шибко интересовался – как там коменданта-то зовут. Вроде имя у него Никита… – наморщил лоб посланник.
– Точно, Никита Муравьев, – улыбнулся Клеопин, помнивший коменданта крепости лишь с хорошей стороны. Да и в «чёрный список», помнится, капитан Муравьев не попал.
– Болтали еще, что антихрист-то англичанам хотел наследника престола отдать.
– Господи, а англичанам-то они зачем? – удивился Клеопин.
– Может, из человеколюбия ради? – предположил монашек. – Все-таки августейшие особы.
– Чтобы англичане, да к русским человеколюбивыми были? – засмеялся подполковник Беляев. – Помню я аглицкие ружья…
– Зато горцам они изрядно помогают, – хмыкнул Клеопин. – Персы из аглицких пушек с Ермоловым воюют. Выгода какая-то у них есть. Эх, не разбираюсь я в высоких политиках…
– Выгода, господа, самая прямая. Тут и политиком быть не нужно, – погладил бороду настоятель. – Пока в России заваруха – они свой куш завсегда иметь будут. А британцы-то, как мне из Москвы намедни писали, до сих пор императора Михаила законным правителем не считают. Вот ежели будут они у себя и цесаревича Александра Николаевича и всех остальных держать как заложников… Только – Батенькову-то какая радость их выдавать?
– А тут, батюшка, как раз просто, – объяснил полковник. – У четверти солдат, что мы в плен взяли, ружья аглицкой работы. Новехонькие. Что-то я не помню, чтобы в бытность мою в гвардии такие ружья хоть у кого-то были. Гавриил Степанович, сволочь канцелярская, цесаревича на ружья выменять решил. Ну, может быть, лорды ему еще какую-нибудь подачку бросят!
– А Муравьев, стало быть, воспротивился? – обернулся настоятель к монаху. – И что там дальше было?
– Генерал-губернатор Бистром приказал Петропавловскую крепость штурмом брать.
– Ну и как?
– Когда уходил, то еще не взяли, – лаконично доложил монах.
– И хрен они ее возьмут! – радостно заявил архимандрит, на минуту забыв о сане. – Бистром вояка он хороший, но в чистом поле! Крепости брать не умеет. Год там стоять будут!
– Раньше сдадут, – уверенно заявил пришлый монах.
– А ты-то откуда знаешь? – удивился настоятель.
– Есть в крепости нечего. Народу-то там уйма сидит, а из припасов только то, что Муравьеву купить удалось. Владыка меня и прислал, чтобы вы крепости с припасами подмогли.
Офицеры переглянулись. Интересно, как они смогут помочь крепости с продовольствием? Идти на Петербург с имеющимися в наличии четырьмя тысячами – чистейшее безумие! Тем не менее надо что-то делать!
– Знаете что… – раздумчиво сказал Клеопин. – Пусть наш вестник идет спать. За трое суток как-никак двести верст прошел! А вы, Сергей Валентинович, собирайте командование. Будем думать, как Муравьеву помочь.
Глава семнадцатаяПетербургский рейд
Ноябрь 1826 года
Как не хотелось прийти на помощь Петропавловской крепости побыстрее, но не получилось. Обоз – это одних телег сорок штук собрать, а лошади, люди? Да и припасы закупать. К тому же пришлось подождать ответа от коменданта крепости Муравьева – а готов ли он принять помощь? Кто их знает, этих революционеров? Одно дело – поспорить с единомышленниками о судьбе августейшего семейства, и совсем другое – примкнуть к «роялистам». Опять-таки пообещать Муравьеву высочайшую милость и прощение Клеопин не мог – «лесная» почта работала исправно, но все-таки медленнее, чем фельдъегерская.
Как уж там митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский переправлял свое послание и получал ответ, так и осталось неизвестным, но в конце концов в Тихвин пришла весточка, что Никита Муравьев, завидя обоз, откроет ворота и вышлет из крепости отряд на помощь. Как в рыцарском романе об осаде крепости!
Лучший способ взятия вражеского города – сделать вид, что его никто брать не собирается! Десять лет не желал сдаваться грекам гордый Илион и, наверное, сопротивлялся бы еще столько же, ежели бы хитромудрый Одиссей не подбросил троянцам деревянную лошадь.
Полковник лейб-гвардии егерского полка Клеопин пытался когда-то читать достославного Гомера, но большого удовольствия от поэмы не получил. Правда, его учитель, диакон Афанасий, рассказывал что-то про древнюю Элладу, но больше напирал на сатиров, бегавших без штанов за нимфами и дриадами. Другое дело, что историю государства Российского в кадетском корпусе преподавали неплохо, а профессора вечно спорили с государевым любимцем Генрихом Вениаминовичем Жомини, внушая кадетам, что Наполеон, он хоть и хороший полководец, но битый, а собственный опыт забывать негоже.
Посему, вспомнив рассказ о взятии Киева князем Олегом с дружиной, переодетой купцами, полковник решил поступить соответственно. Ну, с поправкой на реалии. К тому же захватывать город, такой задачи не было. Хотелось бы, но…
Эх, как Николаю хотелось отправиться самому, но императорского приказа о превращении Тихвина в плацдарм для наступления на Петербург никто не отменял. Начальник гарнизона должен заниматься прямыми обязанностями. Посему руководить экспедицией был назначен командир баталиона Белозерского полка подполковник Беляев, а в помощники ему определен штабс-капитан Сумароков.
«Белозерцы», изображавшие самих себя (только не пехоту императорской армии, а часть «революционных» войск), сопровождали обоз с продовольствием. Провизия была натуральная: мешки с зерном и мукой, мясо – свежая убоина и солонина, корзины с сушеной рыбой (притащенной архангелогородцами в неимоверном количестве и успевшей надоесть даже тихвинским свиньям!), квашеная капуста, караваи с хлебом и двухведерные бутыли с водкой. Водка была мутновата (сами и варили), но ее было много. На несколько телег было загружено сено. Как и положено, обоз сопровождали крестьяне – по три человека на воз. Выправка, правда, солдатская… Кто из революционных солдат или офицеров, засевших в секретах или дозорах, заподозрит неладное? Вот – обоз с провизией, так необходимой солдатам и обывателям. А что г-н подполковник 13-го Белозерского пехотного генерал-фельдмаршала Лассия полка Его Высокоблагородие Беляев где-то болтался полгода, ну, мало ли… Вдруг да с пути сбились?
На первую заставу «республиканцев» наткнулись через два дня около моста через Волхов.
Подполковник Беляев, узрев рогатки, поднял вверх руку, отдавая команду: «Стой!». Соскочив с телеги, подошел к рогаткам.
– Эй, служивые! Начальника караула – ко мне!
От рогаток неспешно отделился человек в черной шинели и разлапистым двухглавым орлом на кивере.
– Командир взвода гвардейского флотского экипажа мичман Воронков, – небрежно откозырял он. – Кто такие? Куда следуете?