А люди, между тем, подходили и подходили. Скоро подполковник Дашко стал полковником, а после Рождества пришлось разворачивать баталионы в полки и становиться командиром дивизии. Дивизия звалась Каргопольской, по прежнему наименованию полка, а новые полки названий пока не имели, нумеруясь «Первый», «Второй» и «Третий». Заслужат, будут у них названия. А может, когда война с турками да персами закончится, расформируют дивизию и вновь в перечне русских пехотных полков окажется Каргопольский пехотный.
По вечерам, отойдя от дневных хлопот, полковник вздыхал. Его не радовало повышение в должности и скорое повышение в чине – из штаба корпуса «по секрету» уже сообщили, что император вот-вот подпишет Указ о присвоении ему звания генерал-майора. Вот как только полковник доложит о том, что дивизия готова выступать на Кавказ, так и подпишет.
Корпус, должный отправиться на помощь Ермолову, комплектовался из двух дивизий, а не из трех, как положено. И дивизии вместо трехбригадного состава (по два полка в каждой бригаде) состояли из трех полков. Хорошо хоть, полки не додумались делать из двух баталионов! Но все-таки это был корпус, а дивизии – это дивизии.
В Люберцах формировалась 2-я Каргопольская дивизия, куда набирали военнопленных мятежников, присланных из Тихвина полковником Клеопиным, «южан», дезертировавших из армии во время бунта, и прочий сброд. Были еще и военные преступники, коим прохождение сквозь тысячу шпицрутенов было заменено на отправление в действующую армию. Офицеры были под стать солдатам. Кто-то успел «отличиться» на Сенатской площади, кто-то штурмовал Могилев, отбирая его у правительственных войск.
Полковника утешало лишь то, что командирами двух первых полков были поставлены надежные офицеры – подполковник Баруздин и майор Кижеватов. Ожидалось лишь прибытие «темной лошадки» – третьего командира, полковника Иванова.
В штабе корпуса сообщили уклончиво – боевой офицер, отличившийся в сражениях при Бородино и Лейпциге, кресты имеет, в последнюю компанию с поляками был в ополчении – при отступлении от Смоленска нижние чины выносили его на руках. Опять-таки неувязка. Коли служил в ополчении в чине полковника, стало быть – в летах. Почему же его переводят в кадровый полк?
«Ладно, посмотрим», – махнул рукой полковник. Новый командир полка должен был прибыть завтра. Хорошо, коли из Москвы к вечеру прибудет.
Полковник Иванов прибыл под утро, как раз к утреннему построению.
«Педант!» – похвалил про себя нового офицера Дашко, отвечая на приветствие. Первое впечатление неплохое. Прибыл вовремя, одет аккуратно, выбрит чисто. Следов возлияний не чувствовалось. Не будь у него фамилия Иванов, решил бы, что перед ним немец…
После развода командир дивизии представил полковника Иванова его подчиненным. От него не укрылось, что командир первого баталиона, капитан Майборода, исправляющий обязанности командира полка, при отдаче рапорта затрясся…
– Что с вами, господин капитан? – хмуро поинтересовался Дашко. – Заболели?
– Ничего-с, ваше высокоблагородие, – одними губами выдавил Майборода. – Нервы-с.
Дашко еще раз посмотрел на капитана. «Нервы-с у него, как у забеременевшей барышни!» – мысленно ругнулся, а вслух сказал: – Капитан, командуйте развод на занятия, а мы с вашим новым командиром побеседуем.
Майборода, вскинув руки к киверу, прохрипел что-то невнятное. Полковник Дашко поморщился и чуть-чуть было не заставил капитана повторить команду, но младшие офицеры и фельдфебели свое дело знали и без отцов-командиров.
Посмотрев, как полк побаталионно уходит с плаца (ну, с поля около села), Дашко вздохнул:
– Господин полковник, народ у вас разномастный. Тут и преображенцы, и семеновцы. Ну, кого поймали и в строй поставили.
– Понял, господин полковник, – кивнул Иванов.
– Пойдемте в штаб, – предложил командир дивизии. – Чаю с дороги попьете, позавтракаете.
Иванов отказываться не стал, кивнул, но как-то холодно. «Нет, определенно немец, хоть и Иванов», – решил Дашко. А фамилия… Ну, так и что, что фамилия? Сам полковник, хоть и происходил из природных казаков (дед при государе Петре Алексеевиче из нижних чинов стал прапорщиком, расчистив путь к карьере для потомков), любил при случае сказать, что его предком был шевелье д'Ашко, попавший на русскую службу при Алексее Михайловиче. Ничего, верили. Кто знает, может быть, этот Иванов – какой-нибудь Иоганман.
– Господин полковник, предлагаю в приватной обстановке именовать меня Дмитрием Николаевичем, – предложил Дашко, протягивая руку.
– Павел Иванович, – отозвался Иванов, вежливо прикасаясь ладонью к руке командира.
Войдя в дом, где в разные стороны от офицеров порскнули слуги, Дашко провел Иванова в свою комнату.
– Располагайтесь, – вежливо кивнул полковник.
Когда Иванов скинул шинель, звякнув орденами, командир дивизии только крякнул. Сам Дмитрий Николаевич наградами обделен не был, имел в собственном «иконостасе» и «Владимира», и «Анну» (понятное дело, что и памятные медальки брякали) но тут кресты посолиднее: «Аннушка» и «Владимир» на шее[12], что-то ненашенское. Три разноцветных креста. А, этот Дашко знал – синий крест на черной планке – «Pour le Merite»[13]. А вот этот, красненький крест на красной ленте с белым кантом[14]? Спросить постеснялся. И еще – белый эмалевый крест с короной. Ну, хоть надпись прочитать можно – «Баден»[15]. Перевел взгляд на шпагу, которую Иванов аккуратно повесил поверх шинели, и обомлел еще раз – золотой эфес с гравировкой «За храбрость» и георгиевский темляк.
Вот теперь уже полковник Дашко точно знал, что перед ним никакой не Иванов. Ежели повспоминать полковников, кои признаны Героями войны, то можно всех поименно припомнить. Но Дмитрий Николаевич голову ломать не стал – он уже понял, кто перед ним.
– Вы чай как предпочитаете? В чистом виде? Или с ромом?
– А нельзя ли, Дмитрий Николаевич, по-отдельности?
– В том смысле, что ром – отдельно и чай – отдельно? – уточнил Дашко, а потом заговорщически улыбнулся: – Может, водочки?
– Водки? С утра? – удивленно протянул Иванов. Потер ладонью высокий лоб, махнул рукой: – А, давайте!
Господа полковники переглянулись и, словно сговорившись, захохотали.
«Нашенский человек, хоть и немец!» – с облегчением подумал Дашко и крикнул денщику: – Силантий, неси завтрак.
Дашко не стал расспрашивать – каким Макаром блестящий командир полка Пестель стал мятежником и каково ему было ходить в шкуре государственного преступника.
– Как я понимаю, с капитаном Майбородой вы знакомы? – прожевывая щепотку капусты, спросил Дашко. – Вроде вы его в тайное общество приняли, а он на вас начальству рапорт накатал?
– Так и в формуляре сказано? – удивился Павел Иванович, занятый выковыриванием косточки из бараньей котлетки.
– Да нет, – мотнул головой Дашко. – Там сказано – переведен за неблагонадежностью, да за растрату казенных денег. Ну да как командир полка сами его формуляр прочитаете. А про общество мне в корпусе сообщили. Прибавили еще – мол, командир баталиона из тех, кто на свое начальство рапорты пишет. Мол, Пестель оного офицера в общество принял, а он его и предал. Верно, отличиться хотел. Ан не вышло. А у нас же знаете, как бывает? Доносчику – первый кнут! И вот еще что… – подумав, сказал командир дивизии, глядя в глаза собеседнику: – Понимаю, Павел Иванович, что дело неприятное… но все-таки нам с вами дальше служить.
– Хотите меня расспросить, не собираюсь ли я тайные общества устраивать да против государя бунтовать?
– Боже упаси! – отшатнулся Дашко. – Про это и в голову не пришло бы. Знаю, наказаны были, чинов-званий лишены, но боевые награды вам государь оставил, а вы в ополчение нижним чином ушли. Чего тут спрашивать-то? Я у вас про этого капитана хотел спросить. Понимаю, ваш подчиненный, но и мне теперь знать положено – что за вольности с казенными деньгами он себе позволял.
Иванов немного поколебался. Впрочем… Прав ведь командир дивизии. Придется рассказывать.
– Капитана Майбороду я в Петербург посылал, припасы для полка покупать, – начал полковник рассказ. – Вижу, спросить хотите – мол, разве в Тульчине провизии не нашлось, так сразу и скажу – оттого в столицу он и послан был, чтобы внимание не привлекать. К тому ж поручено ему было – ту провизию по дороге от Петербурга по всему пути следования разместить.
– Планировали полком на столицу идти? – догадался Дашко. – Провиантские склады готовили?
– Готовил, – кивнул Иванов. – Чего уж теперь врать-то? Да я про то и князю Голицыну говорил, который следствие вел.
– А деньги, стало быть, Майборода прокутил?
– В карты проиграл. И полковые две тысячи, и наши, что среди офицеров собрали. Всего – шесть тысяч рублей.
– И что, покрыли его?
– А что делать? – пожал плечами Иванов. – Если под суд отдавать, сразу вопрос возникнет – откуда столько денег, кто дал, на что потратить хотели? А так составил я акт, что провизию капитан купил, офицеры подписали. Пришлось свои две тысячи вкладывать. А что делать? Казенные деньги счет любят.
– А как с провиантскими складами? – поинтересовался Дашко.
– Раз решили обустроить, обустроили. Юшневский с Волконским озаботились, денег нашли, провизию закупили. Ну, а я уж надежных людей искал, чтобы все сделать. Четыре склада, из расчета на две пехотные дивизии. Я когда мещанином Ивановым стал, да в ополчение пошел, письмо государю написал, а там подробно отметил – где и какие склады размещены. Ну, что-то мыши сожрали, но много чего в целости и сохранности. Михаил Павлович очень меня потом благодарил.
– Павел Иванович, вам чин полковника когда возвратили? – поинтересовался Дашко. – Я ведь почему спрашиваю, – пояснил командир дивизии, – что мне надобно старшинство в чине знать. Формуляр-то ваш мне не дали, он в корпусном штабе лежит.