«ОДНУ РОССИЮВ МИРЕ ВИДЯ…»
Во время следствия над декабристами Петр Каховский заметил: «Мы не составлялись в обществе, но совершенно готовые в него лишь соединялись. Начало и корень общества должно искать в духе времени и положении, в котором мы находимся. Смело говорю, что из тысячи молодых людей не найдется ста человек, которые бы не пылали страстью к свободе».
Назрели задачи, требовавшие разрешения. Выросли люди, способные их решать. Неминуемо должна была возникнуть организация, объединяющая этих людей.
Многие молодые офицеры создают товарищеские объединения, так называемые артели — традиционное дело, особенно в гвардейском полку. Но если в основе старой артели лежал прежде всего хозяйственный расчет, теперь — идейная общность. Участник артели И. Якушкин отмечал, что до войны семеновские офицеры в свободное время «или играли в карты, без зазрения совести надувая друг друга, или пили и кутили напропалую», теперь же «после обеда одни играли в шахматы, другие читали громко иностранные газеты и следили за происшествиями в Европе, — такое времяпрепровождение было решительно нововведение».
Дух офицерской «Священной артели» хорошо передает стихотворение «К артельным друзьям», написанное, как полагают исследователи, Павлом Колошиным, будущим декабристом, членом Союза благоденствия:
Друзья! вот стой души моей,
Скорбящей, одинокой:
Мечта златая ранних дней
Еще от нас далеко!
Еще в тумане скрыта цель
Возлюбленных желаний!
Кто ж благотворную артель,
Источник всех мечтаний,
Высоких чувств и снов златых,
Для счастия отчизны,
Кто, в шуме радостей пустых,
Мне заменит в сей жизни?
Я с вами — ив душе горит
Добра огонь священный;
Без вас — иной все кажет вид,
Столь низкий, столь презренный!
Но час пробьет: услышим мы
Отечества призванье!
Тогда появится из тьмы
Душ пламенных желанье:
Сплетенные рука с рукой,
На путь мы ступим жизни,
И пылкой полетим душей
Ко счастию отчизны.
И кто возможет положить
Преграды нам в полете?
Кто для отчизны алчет жить,
Тот выше бедствий в свете.
Офицерские артели в Семеновском полку, в Главном штабе («Священная артель») и некоторые другие стали, по существу, преддверием декабристских организаций.
А. И. Герцен позднее отметил: «Не велик промежуток между 1810 и 1820 гг., но между ними находится 1812 год. Нравы те же, тени те же, помещики, возвратившиеся из своих деревень в сожженную столицу, те же. Но что-то изменилось. Пронеслась мысль, и то, чего она коснулась своим дыханием, стало уже не тем, чем было».
Иван Якушкин писал: «В 14-м году существование молодежи в Петербурге было томительно. В продолжение двух лет мы имели перед глазами великие события, решившие судьбы народов, и некоторым образом участвовали в них; теперь было невыносимо смотреть на пустую петербургскую жизнь и слушать болтовню стариков, выхваляющих все старое и порицающих всякое движение вперед. Мы ушли от них на 100 лет вперед».
Замеченная Якушкиным пропасть между двумя «лагерями» с годами расширялась. «Посещая свет в этой столице хотя бы совсем немного, — писал один из членов декабристского общества «Зеленая лампа», — можно заметить, что большой раскол существует тут в высшем классе общества. Первые, которых можно назвать правоверными (погасильцами), — сторонники древних обычаев, деспотического правления и фанатизма, а вторые — еретики, защитники иноземных нравов и либеральных идей. Эти две партии находятся всегда в своего рода войне, — кажется, что видишь духа мрака в схватке с гением света».
Фамусовы и Скалозубы — на одном полюсе; на другом — собирают свои силы сторонники молодой России — Чацкие…
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ИВАНА ЯКУШКИНА
«В это время Сергей Трубецкой, Матвей и Сергей Муравьевы и я, мы жили в казармах и очень часто бывали вместе с тремя братьями Муравьевыми: Александром, Михаилом и Николаем. Никита Муравьев также часто видался с нами. В беседах наших обыкновенно разговор был о положении России. Тут разбирались главные язвы нашего отечества: закоснелость народа, крепостное состояние, жестокое обращение с солдатами, которых служба в течение 25 лет почти была каторга; повсеместное лихоимство, грабительство и, наконец, явное неуважение к человеку вообще. То, что называлось высшим образованным обществом, большею частию состояло тогда из староверцев, для которых коснуться которого-нибудь из вопросов, нас занимавших, показалось бы ужасным преступлением. О помещиках, живущих в своих имениях, и говорить уже нечего.
Один раз, Трубецкой и я, мы были у Муравьевых, Матвея и Сергея; к ним приехали Александр и Никита Муравьевы с предложением составить тайное общество, цель которого, по словам Александра, должна была состоять в противодействии немцам, находящимся в русской службе. Я знал, что Александр и его братья были враги всякой немчизне, и сказал ему, что никак не согласен вступить в заговор против немцев, но что если бы составилось тайное общество, членам которого поставлялось бы в обязанность всеми силами трудиться для блага России, то я охотно вступил бы в такое общество. Матвей и Сергей Муравьевы на предложение Александра отвечали почти то же, что и я. После некоторых прений Александр признался, что предложение составить общество против немцев было только пробное предложение, что сам он, Никита и Трубецкой условились еще прежде составить общество, цель которого была в обширном смысле благо России. Таким образом, положено основание Тайному обществу, которое существовало, может быть, не совсем бесплодно для России».
Участники «сходки» у Муравьевых навсегда запомнили дату: 9 февраля 1816 года. Первое декабристское тайное общество… Союз спасения. Конечно, ясно, кого спасать и от чего.
Шесть заговорщиков. Крестьянская свобода и Конституция: две главнейшие формулы русской истории произнесены, и за это слово и дело через 10 лет одного из этих шестерых повесят, а остальных сошлют в Сибирь, на срок куда больший, чем их нынешний возраст…
Впрочем, Союз спасения недолго оставался делом шестерых. Михаил Лунин, судя по всему, был седьмым, да и трудно представить, чтобы он не оказался среди кузенов-учредителей Муравьевых, если бы в феврале находился в столице.
Позже следователи его спросят — кем принят? — ив ответ услышат:
«Я никем не был принят в число членов Тайного общества, но сам присоединился к оному, пользуясь общим ко мне доверием членов, тогда в малом числе состоящих».
Лунин, 29-летний, принят 20-летними братьями и друзьями. Почти в одно время с ним в Союз спасения вступает еще несколько солидных людей: 40-летний Михаил Новиков, племянник знаменитого просветителя, человек, чьи решительные убеждения, возможно, далеко бы его завели в 1825-м, если бы не преждевременная смерть в 1822-м; 30-летний штабс-капитан и уже известный литератор Федор Глинка. К ним следует добавить нового лунинского сослуживца 23-летнего кавалергардского поручика Павла Пестеля, 23-летнего семеновского подпоручика князя Федора Шаховского. И вот весь круг: одиннадцать собеседников «во спасение России». Так было летом и осенью 1816 года.
Отдельные подробности о Союзе спасения теперь с трудом улавливаются из лаконичных воспоминаний и позднейших свидетельств; арестованных декабристов больше допрашивали об их последних делах, нежели о первых; многое забылось или было утаено, документы союза были своевременно уничтожены самими заговорщиками.
Но, по крайней мере, один разговор — очевидно, похожий на многие другие, — история сохранила. Время разговора: конец августа или начало сентября 1816 года; участники: Лунин, Никита Муравьев и Пестель. Зашла, по всей вероятности, речь о том, как перейти от слов к делу спасения России: разрушить крепостное право и ограничить царя конституцией с парламентом (за республику был в то время только Михаил Новиков).
Все были согласны, что в России многое меняется с переменой царствования, и Пестель, составляя через несколько месяцев устав союза, внесет туда пункт — не присягать новому царю, пока он не согласится на коренные реформы…
Как видно, уже тогда, в 1816-м, заговорщики «напророчили» себе 14 декабря 1825-го.
Но будущее темно; зато в недавнем прошлом была ночь с 11 на 12 марта 1801 года, ускорившая «благодетельную замену» одного монарха другим. И тут Лунин между делом заметил, что нетрудно ускорить заговор и убить Александра I на Царскосельской дороге, по которой он обычно ездит без большой охраны. Для этого достаточно собрать группу решительных людей и одеть их в маски (чтобы спутники царя не узнали убийц).
Пестель возражает, что надо прежде подготовиться ко взятию власти, «приуготовить план конституции». Лунин в такую прозу верит куда меньше, чем в поэзию набега («Пестель… предлагает наперед енциклопедию написать, а потом к революции приступить»)…
Лунин после этого спора отправляется во Францию, позже возвратится. Союз спасения тем временем расширяется человек до 30.
«Общество, — запишет член Союза Михаил Орлов, — состояло из трех степеней: друг, брат и муж. Другом почитался всякий человек, имеющий свободный образ мыслей (liberal), знающий или незнающий о существовании Общества. Следовательно, другом… мог быть всякий, кто бы он ни был и совершенно без ведома и согласия. Братом назывался тот, кто дал клятвенную обязанность на свою верность, но коему тайна общества не была открыта. Мужем наречен был тот, кто знал тайну и дал клятву».
СЕРГЕЙ ТРУБЕЦКОЙ О СОЮЗЕ СПАСЕНИЯ
«Некоторые молодые люди, бывшие за отечество и царя своего на поле чести, хотели быть верной дружиной вождя своего и на поприще мира. Они дали друг другу обещание словом и делом содействовать государю своему во всех начертаниях его для блага своего народа. Их было мало, но они уверены были, что круг их ежедневно будет увеличиваться, что другие, им подобные, не захотят ограничиться славою военных подвигов и пожелают оказать усердие свое и любовь к отечеству не одним исполнением возложенных службою обязанностей, но посвящением всех средств и способностей