Согласно дневнику, Брюсов познакомился с Емельяновым-Коханским 6 сентября 1894 года, вскоре после появления в газете «Новости дня» интервью «Московские декаденты»: «У Ланга видел некоего поэта-декадента, в котором мы подозреваем сыщика». «Тем не менее, в записях ближайших месяцев встречаем неоднократные упоминания о встречах с Емельяновым, в том числе и в обществе Фриче, Курсинского, Бальмонта, – пояснил Сергей Гиндин цитируемые им дневники Брюсова. – Емельянову, по-видимому, льстило общество образованных молодых литераторов. Брюсова же, как можно предполагать, наряду с широкой осведомленностью Емельянова в московской литературной жизни притягивала и его одиозная репутация, возможность изведать в его обществе разного рода ”декадентские” соблазны. Наконец, Емельянов не гнушался принятием в дар чужих стихов, и возможность писать стихи от лица и от имени поэта такого типа и уровня стала для Брюсова, с его стремлением к поэтической многоликости, особенно притягательной»[289].
«Сотрудник мелких газеток и юмористических журналов» видел в новом знакомстве определенную выгоду. «Он старательно добивается того, чтобы попасть в один из выпусков “Русских символистов” и в Москве разыгрывает из себя ultra-декадента, чем достаточно скандализировал многих мирных граждан», – сообщил Брюсов Перцову 17 апреля 1895 года, назвав Емельянова-Коханского при этом «одним из бездарнейших поэтов мира»[290].
В истории этого красочного персонажа наиболее известен факт получения им от Брюсова «в собственность» тетради стихов. 18 брюсовских текстов – 11 стихотворений и семь переводов (в основном из Верлена) – вошли в поэтический сборник Емельянова-Коханского «Обнаженные нервы», изданный в июне 1895 года (цензурное разрешение от 14 мая), в котором составили раздел «Песни моего знакомого»[291]. Менее известно, что двенадцать из них и еще три, не включенные в сборник, появились в декабре 1894-го и январе 1895 года в московской газете «Театральные известия» под нарочито декадентским псевдонимом «А. Алоэ». Внимание Брюсова на них обратил печатавшийся в «Русских символистах» под псевдонимом «Н. Нович» переводчик Николай Бахтин, отметив в письме, что «оригинальные (стихотворения. – В. М.), в символическом роде, мне очень понравились»[292].
В июле 1895 года Брюсов поведал Перцову историю этого дара: «Однажды Емельянов-Коханский нашел у меня на столе старую тетрадь стихов, которые я писал лет 14–15, и стал просить ее у меня. Я великодушно подарил ему рукопись, вырвав только некоторые листы»[293]. Это верно лишь отчасти. Названия некоторых стихотворений, вошедших в «Обнаженные нервы», фигурируют в гимназических дневниках Валерия Яковлевича, но написаны им в 18–19, а не в 14–15 лет[294]. Другие в рабочих тетрадях снабжены пометами «Емельянов-Коханский», как для прочих «мертвых душ» в «Русских символистах», за именами которых скрывался многоликий издатель.
8 августа 1894 года Валерий Яковлевич написал стихотворение, которое, по предположению Рема Щербакова, ему не понравилось, и отметил на рукописи «Емельянову-Коханскому». Оно появилось во втором издании «Обнаженных нервов» (1901) в числе шести новых текстов Брюсова (одни приношения «автор» добавлял, другие исключал) под заглавием «Весталка» и с изменением последней строки[295]. Приведу оригинальный текст:
О, если б он вошел, когда в постели я.
Окно растворено, воздушная струя,
Втекая в комнату, несет благоуханья,
А нежный луч зари – роскошное сиянье…
Но слышен ли при мне весенний аромат?
Нет! Девичья постель душистей во сто крат,
И никогда заря так жарко не горела,
Как от любви горит нетронутое тело.
Даже после ссоры с бывшим приятелем Брюсов 23 августа 1895 года сделал помету «Для г. Емельянова-Коханского» на стихотворении «Призраки», которое получатель тоже включил во второе издание книги.
Бесстрастная луна на мрачном небосклоне,
Богиня молодых осмеянных гармоний,
Увы! твой белый луч не обольстит меня!
Я слышу голоса, сверкая и звеня,
Они летят ко мне, они растут и крепнут,
Врываются огни – в сияньи очи слепнут,
Закрыв глаза, я жду; десятки сильных рук,
Меня обняв, дрожа от страстных мук,
Свиваюсь, как змея, тянусь назад к кровати
И вот перехожу в объятья из объятий.
Не будем забегать вперед и разберемся сначала с первым изданием «Обнаженных нервов». Книга отпечатана на розовой бумаге. На фронтисписе – портрет автора в костюме оперного Демона. «Не одна фотография не дает такого точного и правильного представления о его физиономии, как картина Демон», – говорилось в предисловии издателя, написанном самим автором. Здесь и далее сохранены пунктуация и частично орфография оригинала, поскольку в «Послесловии издателя и автора» сказано: «В сборник “Обнаженные нервы” вкралось много опечаток… Ни автор, ни типография в этом не виноваты… Корректуру, к сожалению, должна была “держать” хористка из Яра. Считаем необходимым исправить (не отступая ни на шаг от оригинала, позволенного цензурою) только такие промахи, которые нарушают смысл и вредят красоте, а не синтаксису и грамматике. За неисправление остальных мелких опечаток мы предоставляем полное право нашим врагам называть нас безграмотными… Мы же прощаем маленькие ошибки хорошенькой женщины…» (отточия в оригинале).
После титульного листа на отдельной странице помещался набранный шестью разными (!) шрифтами текст:
«Сборник
посвящаю самому себе
и
египетской царице
Клеопатре.
Автор».
«…Долженствующие изображать русские Цветы Зла, – охарактеризовал Брюсов «Обнаженные нервы», – и посвященные “себе” (это он украл у меня) и “царице Клеопатре” (это он выдумал сам)»[296].
Скандальное посвящение существует одновременно в двух вариантах. Современникам больше запомнилось: «посвящается Мне и египетской царице Клеопатре», – напечатанное на обложке и титульном листе. «Имя Брюсова неразделимо с именем Емельянова-Коханского, – вспоминал толки тех лет Максимилиан Волошин, – автора книги стихов, называвшейся “Королева Ма” (так! – В. М.) и посвященной царице Клеопатре и Мне. Секрет этого посвящения был в том, что Мне – это был дательный падеж не от Я, а дательный падеж от египетского бога по имени Мна»[297].
Такого бога не существовало даже в воображении египтян, но неожиданным напоминанием о нем оказалась одна позднейшая публикация. 26 февраля 1923 года в парижской газете «Звено» критик Константин Мочульский с заметным опозданием писал о сборнике стихов Брюсова «Миг» (1921). В тексте рецензии название книги не упомянуто, а в заглавии она именуется… «Мне»[298]. «…И египетской царице Клеопатре», вправе добавить читатель. Понятно, что здесь опечатка, небрежность наборщика, но неужели это никого не удивило и не насторожило?! В записях Брюсова приведен такой случай:
«Борис Садовской спросил меня однажды:
– В. Я., что значит “вопинсоманий”?
– Как? что?
– Что значит “вопинсоманий”?
– Откуда вы взяли такое слово?
– Из ваших стихов.
– Что вы говорите! В моих стихах нет ничего подобного.
Оказалось, что в первом издании “Urbi et orbi” в стихотворении “Лесная дева” есть опечатка. Набор случайно рассыпался уже после того, как листы были “подписаны к печати”; наборщик вставил буквы кое-как и получился стих:
Дыша в бреду огнем вопинсоманий.
В следующем издании книги – в собрании “Пути и перепутья”, я, разумеется, исправил этот стих, и в нем стоит как должно: “огнем воспоминаний”, но до сих пор я со стыдом и горем вспоминаю эту опечатку. Неужели меня считали таким “декадентом”, который способен сочинять какие-то безобразные “вопинсомании”! Неужели до сих пор какие-либо мои читатели искренне думают, что я когда-нибудь говорил об “огне вопинсоманий”»[299].
Изначально рассчитанные на скандал, «Обнаженные нервы» прославили имя автора, пусть даже с помощью ругательных отзывов. Плохой рекламы не бывает! «Театральные известия» 18 июня 1895 года писали: «На днях вышла довольно нескромная и чересчур претенциозная книжка стихотворений “Обнаженные нервы” А. Н. Емельянова-Коханского, печатавшего некоторые из своих произведений в нашей газете. <…> Он, как видно, не только сам считает себя гением, это еще куда ни шло, но убежден также в том, что и все – не только в России, но и за границей – почитают за гениальнейшего из смертных. Мы польщены, что в числе наших сотрудников находился такой универсальный гений, который “прославился у нас и за границей” как талантливый поэт, иллюстратор, музыкант и прочее, прочее, прочее. <…> Обращаясь к стихотворениям, можно сказать, что в общем они производят отталкивающее впечатление благодаря тому, что автор до крайней степени неразборчив в выборе тем, хотя в отдельности некоторые стихотворения обнаруживают в авторе недюжинный талант»[300]. После рецензии Емельянов-Коханский перестал печататься в этой газете… и распустил слух, что цензура запретила «Театральные известия» из-за его стихов.
Выход «Обнаженных нервов» привел Брюсова в бешенство, поскольку дискредитировал его собственную деятельность – а он как раз подготовил свой первый авторский сборник. Посвящение «Обнаженных нервов» издевательски обыгрывало последнюю фразу предисловия к «Шедеврам», которое Емельянов-Коханский мог читать или слышать: «Не современникам и даже не человечеству завещаю я эту книгу, а вечности и искусству».