«Перечитывая “Стихи и баллады”{150} сегодня, – констатировал Госс через полвека после их появления, то есть за столетие до пишущего эти строки, – трудно представить себе общество, в котором они произвели эффект разорвавшейся бомбы». В поэзии царил талантливый и благонамеренный идиллик Альфред Теннисон (британский Майков?), кумир «хорошего общества» и образец для эпигонов. Мыслитель Роберт Браунинг (британский Случевский?), похоронив жену Элизабет, которая, по мнению современников, могла оспорить у Теннисона звание поэта-лауреата, посвятил себя монументальной (четыре тома) поэме «Кольцо и книга», поскольку его романтическую лирику филистеры не одобряли. Сборники стихов Россетти и Морриса прошли незамеченными, даже не вызвав скандала. Кристине Россетти, сестре поэта-художника, досталось благосклонное внимание. «Британская поэзия превратилась в изящный регулярный парк, на мягкой травке аккуратно подстриженных лужаек которого паслись лани. <…> Ничто здесь не могло смутить взор или слух самой утонченной викторианской леди. И вот в этот парк, к ужасу ланей, под бой барабанов и гром литавр ворвался молодой Вакх с толпой менад»[333].
«В эпоху, когда все увлекались поэзией и часто читали стихи вслух в гостиных перед родственниками, детьми и барышнями на выданье»[334], Суинбёрн понимал возможность скандала из-за обращения к запретным темам плотской любви, не говоря о лесбийской, приправленным богоборческими и языческими мотивами. Обладавший от природы обостренной чувствительностью, легко возбудимый и уже пристрастившийся к алкоголю в дозах, несоизмеримых с субтильной комплекцией, уверенный в своем таланте, подогреваемый восторгами друзей и признанный авторитетами («Аталанту в Калидоне» похвалил Теннисон!) поэт решил не отступать. Он выпустил «Стихи и баллады» в 1866 году, почти одновременно с «изборником» Байрона, который составил и снабдил предисловием (и предпочитал не вспоминать, когда разлюбил мятежного лорда).
Имя Байрона возникло здесь не случайно. Такого скандала, какой вызвали «Стихи и баллады», Англия не помнила со времени «Дон Жуана». Если над первыми сборниками Бальмонта, Брюсова, Сологуба критика глумилась, то Суинбёрн рассердил ее не на шутку. Литературный бомонд во главе с влиятельной газетой «Saturday Review» обрушился на «безнравственность» книги, осудив ее прежде всего с моральной и только затем с литературной точки зрения. Автор анонимного письма, присланного из Дублина, угрожал поэту… кастрацией. К слухам, порочащим личность автора, – который сам создавал себе дурную, с точки зрения викторианской морали, репутацию, – прибавились толки о возможности судебного преследования. Литераторам была памятна судьба «Цветов Зла» – осужденных, запрещенных и дозволенных к переизданию лишь с изъятием ряда стихотворений.
Титульный лист «Стихов и баллад» Суинбёрна (Лондон, 1866). Собрание В. Э. Молодякова
Титульный лист «Песен перед рассветом» Суинбёрна (Лондон, 1871). Собрание В. Э. Молодякова
Рецензия в «Saturday Review» вышла еще до появления книги в лавках, поэтому перепуганный управляющий Джеймс Пэйн из выпустившей ее фирмы «Edward Moxon & Co» решил не давать «Стихи и баллады» в продажу. Взбешенный Суинбёрн принялся искать нового издателя и нашел его в лице предприимчивого Джона Хоттена, который выкупил права и тиражи всех книг поэта и оперативно выпустил новое издание «Стихов и баллад» с заменой титульного листа, допечатывая тираж скандальной книги по мере роста спроса. Призывы предать суду автора, у которого были знатные и могущественные друзья, остались выкриками недовольных. Алджернон написал гневный и язвительный ответ критикам, впервые проявив незаурядный талант полемиста и публициста. Адмирал Суинбёрн не зря сравнивал памфлеты сына с «девятихвостой кошкой» – самой страшной плеткой для наказаний на флоте.
«Как подойти к вам, многогранный дух?» – такими словами Анатолий Луначарский начал стихотворное приветствие Брюсову, прочитанное на его юбилее 17 декабря 1923 года. И продолжал, как будто чествует декадента, а не члена партии и ответственного работника:
Но робок я пред целым миром снов,
Пред музыкой роскошных диссонансов,
Пред взмахом вольных крыл и звяканьем оков,
Алмазным мастерством и бурей жутких трансов.
К Суинбёрну это подходит не хуже, чем к Брюсову, но как подойти к нему самому или хотя бы к «первой серии» «Стихов и баллад»? Возможных вариантов много, но я выбрал декадентский. Посмотрим на нее глазами двух иностранных декадентов – русского и американского. Первый читал и почитал Суинбёрна, но не числил его среди любимых поэтов. Второй обожал и поклонялся ему всю жизнь.
В 1904 году издательство «Chatto & Windus», преемник Хоттена, начало выпускать итоговое собрание сочинений Суинбёрна: шесть томов стихов и пять томов пьес. На выход первого тома рецензией откликнулся журнал «Весы» – «коран московских упадочников». Немногие знали, что за подписью «К.-К.-К.» укрылся Брюсов. «Весы» и позже сообщали о выходе очередных томов собрания, выразив сожаление, что «для России значительная часть произведений Суинбёрна остается под запретом» – намек на его частые инвективы против «мрачной Московии» и ее монархов, переходящие в «оскорбление трона». Важная для понимания того, как Суинбёрна воспринимали молодые модернисты, рецензия не вошла ни в одну из книг Брюсова, поэтому приведу ее полностью:
Поэзия Суинбёрна должна получить в «Весах» более подробную оценку, чем это возможно в библиографической заметке. Суинбёрн один из замечательнейших поэтов новой Англии и вообще всего XIX века. Таинственные, но в высшем смысле слова многозначительные символы Суинбёрна мощно синтезируют разрозненные достижения человеческого сознания нашего времени. Суинбёрн не только не является пройденной ступенью, но творчество его еще далеко не усвоено человечеством. Те новые и вместе с тем вечные откровения, которые принес Суинбёрн, остаются пока достоянием сравнительно немногих, тогда как по своей жизненной силе они должны были бы живить мир наравне с откровениями Гюго, Ибсена, Толстого, Ницше… В России самое имя Суинбёрна вряд ли известно в широких кругах читателей, и о его влиянии говорить не приходится совсем.
Книга, заглавие которой выписано выше, составляет первый том собрания поэтических произведений Суинбёрна. Всех томов будет шесть. В первом томе повторены юношеские поэмы Суинбёрна, которые и раньше были изданы под тем же заглавием «Poems and Ballads». В противоположность Теннисону Суинбёрн не любит изменять в новых изданиях свои стихи. Есть два метода поэтического творчества. Некоторые поэты набрасывают стихи сначала начерно, иногда не соблюдая размера, без рифм, – и потом путем медленной работы над рукописью исправляют, совершенствуют их. Так творил Пушкин. Эти поэты охотно переделывают написанное позже, при чтении корректур, при новых изданиях. Другие – работают над своими созданиями в голове, мысленно шлифуя и граня каждый стих, и кладут на бумагу уже прямо готовые строфы. Это был метод Тютчева. Так пишет и Суинбёрн. Несмотря на то, что стихи, вошедшие в изданную теперь книгу, остались в том самом виде, как они были написаны 36 лет тому назад, – в них вовсе не чувствуется юношеской незрелости, неопытности. Они так же совершенны, как и наиболее зрелые создания поэта. О Суинбёрне говорят, что он мало совершенствовался, но что зато он никогда не падал ниже себя. Он всегда оставался безукоризненным.
К книге присоединено чрезвычайно любопытное «Посвящение-послание» к Уотсу Дантону, в котором Суинбёрн бросает взгляд на свою сорокалетнюю работу и подводит ей итоги с своей точки зрения. Эта «Apologia pro arte sua» напоминает подобные же апологии Вордсворта, Кольриджа, Мэтью Арнольда[335].
Через два года нью-йоркский ежемесячник «Current Literature» поместил обзор «Первый из здравствующих поэтов», посвященный новым книгам о Суинбёрне[336]. Почти все материалы в журнале печатались без подписи, но здесь нетрудно узнать руку Вирека. Через год в сборнике его стихов «Ниневия» появился сонет, посвященный кумиру:
Искусный мастер, твой напевный гнев
Непревзойден, пред ним наш скромен стих!
Следим, как магия речей твоих
Ткет плоть давно погибших королев
Любви, вдыхая жизнь; и ты, как лев,
Красой ужален, Небу мстишь за них:
Тебя лишь грозный гимн валов одних
Освободит, волшбу преодолев.
От океана дар твой языка,
Морским ты духом бунта обуян:
Продлятся ваши голоса века,
И спросят люди, воздавая дань:
«То океан гремит в его стихах,
Иль песнь его колеблет океан?»{151}
Еще через 45 лет Джордж Сильвестр подарил своему молодому другу Гарольду Томпсону первый том «бончёрчского издания», написав на форзаце: «Это лучшее у Суинбёрна. Я отметил карандашом стихотворения и багряные фрагменты, которые я люблю больше всего»{152}. «Багряный» (рurple) в данном случае означает не столько цвет, сколько страстность и остроту чувств.
Основное содержание тома составила «первая серия» «Стихов и баллад». Оценивая стихи, Вирек проставил в оглавлении галочки, от одной до трех – как звезды в каталогах «Мишлен» (в «Ранних стихотворениях» он ничего не отметил). По одной «звезде» получили «Триумф времени», «Прощание», «Гимн Прозерпине», «Фраголетта», «В саду», «Соответствие», «Эротион». По две – «Laus Veneris», «Утопление», «Анактория», «Гермафродит», «Фаустина», «Рококо», «Долорес» и «Сад Прозерпины». Трех «звезд» удостоилась только «Баллада гнета». Чтобы отметить в тексте особенно полюбившиеся фрагменты, Вирек разрезал часть страниц книги (остальное довершил я).