ые полосы отводил своим совсем не политическим стихам:
Ночь, звезды, в море – серебро,
Любовь взимала дань с двоих,
И с губ искусанных оброк
Я получил страстей твоих.
Какой иной карминный рот
В моей душе дерзнул бы смочь,
Доколе Будда не кивнет,
Стереть одну безумья ночь?
Навечно заклеймлю тебя
И кровью я скреплю печать.
Ни свет, ни море, ни дитя
Тот шрам в душе не излечат.
Пусть кожу сбросит жизнь-змея,
Я заучу трагедий роль,
Укус любви дарю, смеясь,
И в сердце выжгу я тавро.
С началом мировой войны Джордж Сильвестр издавал журнал «Fatherland» – голос германо-американцев, стремившихся не допустить участия своей второй родины в войне против первой. Первые разделы нового сборника «Песни Армагеддона и другие стихотворения» («Songs of Armageddon and other Poems», 1916) «Книга Армагеддона» и «Книга мертвых» включали отклики на темы дня; третий – «Книга Елены и Маргариты» – был посвящен Маргарет (Гретхен) Хайн, ставшей в 1915 году женой автора. Позднее автор утверждал, что «Песни Армагеддона» «были приняты равнодушно» из-за «военного психоза». Книга не вызвала такого резонанса, как предыдущие, но ее нельзя назвать «проигнорированной». Поэт Шеймус О’Шил заявил: «В царстве страсти, которое Вирек сделал своим, он одержал новые поэтические победы. <…> Только человек, предельно искренний в убеждениях и владеющий мастерством, мог создать настолько смелые и индивидуальные, сильные и страстные, волнующие и совершенные стихи». «Зверь 666» Алистер Кроули восторженно писал в «International» о «самой примечательной книге года»: «Хороших поэтов в Америке можно пересчитать по пальцам одной руки героя, только что вернувшегося с фронта без девяти пальцев. Этот поэт – Вирек. Вы можете прочитать его последний сборник от корки до корки и вряд ли найдете хоть одну строфу, которая не читалась бы так же просто, как если бы она была написана прозой». Конечно, это комплименты работодателю (второй к тому же двусмысленный), но и Брэйсуэйт, осудивший «Свечу и пламя», признал: «Пожалуй, ни один из живущих сегодня в Америке поэтов не обладает большей легкостью стиха, чем Вирек. Он всегда успешен в замысле и воплощении, всегда отличается богатством красок, ритма и воображения». Строгий Риди подвел итог: «Вирек – поэт и поэт сильный. <…> Его стихи могут шокировать, но по прочтении вы обнаружите, что бессознательно запомнили немало строк благодаря их точности, рифме и ритму». Контрастом прозвучал отзыв «Е. Т.» в журнале «Poetry»: «Простительно, что военные стихи – пропаганда, а не поэзия. Поэты лучше, чем Вирек, потеряли ощущение искусства в горячем дыхании войны. Но то, что он, в юности бывший одним из чистейших лирических дарований нашего времени, еще не достигнув сорока лет, дошел до беспомощного ребячества любовных стихов этой книги, воистину достойно жалости. Вирек зарыл свой талант в могилу плоти. Об остальном лучше снисходительно промолчать».
После вступления США в войну против Германии и особенно с началом 1918 года Вирек был подвергнут остракизму в литературных кругах, исключен из Американского поэтического общества (восстановлен в 1956 году по инициативе общества) и Авторской лиги Америки. Возвращение в литературу состоялось в 1924 году, когда уже известный нам Халдеман-Джулиус выпустил в серии «Маленькие голубые книжки» поэтические сборники Вирека «Дом с привидениями» («The Haunted House») и «Три сфинкса» («The Three Sphinxes»), куда вошла примерно половина опубликованного в предыдущих книгах. «Я ожидал повторного открытия себя как поэта с веселым интересом, – писал автор в предисловии ко второму. – Я думал, что это случится, когда в восемьдесят лет буду качать правнуков на коленях. <…> Воскрешение произошло быстрее, чем я предполагал».
Поэзия уступила место художественной прозе. Так появилась «трилогия о бессмертных»: «Мои первые 2000 лет. Автобиография Вечного Жида» («My first two thousand Years. The Autobiography of the Wandering Jew», 1928; немецкий перевод сделал автор «Голема» Густав Майринк), «Саломея, Вечная Жидовка: Мои первые 2000 лет любви» («Salome, the Wandering Jewess. My First Two Thousand Years of Love», 1930) и «Непобедимый Адам» («The Invincible Adam», 1932). Джордж Сильвестр придумывал сюжеты, но издатели сочли его письмо суховатым и посоветовали взять в соавторы бойкого беллетриста средней руки Пола Элдриджа. С коммерческой точки зрения трилогия оказалась самым долговечным детищем Вирека, но в литературном отношении уступает книгам, написанным им единолично. Критика приняла романы холоднее, чем читатели, но они реабилитировали Вирека как писателя. «Возвращение Джорджа Вирека на литературную сцену есть одно из счастливых свидетельств того, что война закончилась, – писал в 1930 году О’Шил. – Выросло молодое поколение, не знающее о своем долге перед Виреком. Верно, что американская поэзия в отношении формы и техники развивалась не по тому пути, который он предлагал, но так же верно, что за свое освобождение от озабоченности этикой и за предоставление прав эстетической свободе она должна благодарить Вирека больше, чем кого-либо, за возможным исключением Эзры Паунда».
В 1931 году Вирек выпустил собрание стихотворений с интереснейшими автокомментариями «Плоть и кровь моя. Лирическая автобиография с нескромными примечаниями» («My Flesh and Blood. A Lyric Autobiography with Indiscreet Annotations», 1931), ждущее русского перевода. Декадентские заглавия разделов: «Розы Приапа» – «Эрос распятый» – «Фаллическая литания» – «Плод странных ночей» – «Странники через все времена» – «Дом песни» – «Ave Triumphatrix» – «Мятежная жатва» – «Трубы на рыночной площади» – «Дочери Лилит и дочери Евы» – «Песни против бога» – выглядели старомодно, поэтому литераторы восприняли книгу как свидетельство ушедшей эпохи. Психологи и сексологи оценили ее выше, чем поэты. Один из них, друг автора Гарри Бенджамин писал ему: «Сочетание выдающихся дарований поэта и писателя со знанием биологии, эндокринологии и психоанализа делают твою книгу для меня, несомненно, самой увлекательной автобиографией из всех когда-либо написанных. <…> Книга вызовет разные эмоции. Главная – зависть к богатству твоей эмоциональной жизни».
На жизнь повседневную Вирек зарабатывал в изданиях Хёрста, Джорджа Лоримера и Бернарра (с двумя рычащими «р») Макфаддена как комментатор событий дня и интервьюер высшего класса, принятый почти всеми выдающимися людьми своего времени. Основное внимание он уделял политическим сюжетам, в особенности связанным с Германией, и популяризации новейших достижений науки (психоанализ, теория относительности, омоложение, телевидение). Обращаясь к событиям недавнего прошлого, он выпустил хорошо принятые критикой книги «Сеющий семена ненависти» («Spreading Germs of Hate», 1930) о пропагандистских битвах Первой мировой войны, «Самая странная дружба в истории. Вудро Вильсон и полковник Хауз» («The Strangest Friendship in History. Woodrow Wilson and Colonel House», 1932) и «Кайзер под судом» («The Kaiser on Trial», 1937).
После прихода нацистов к власти Вирек приветствовал «национальное возрождение» и в 1933–1934 годах сотрудничал с германскими представителями в США в сфере пиара, однако огласка связей с рейхом навлекла на него острую критику и вынудила прекратить контакты. Вирек осуждал юдофобскую политику нацистского режима, но многие знакомые, включая Фрейда и Эйнштейна, разорвали с ним отношения. Продолжая писать на политические темы, он избегал высказываний, которые могли быть интерпретированы как пронацистские. В притче «Искушение Джонатана» («The Temptation of Jonathan», 1938; русский перевод – 2020) он декларировал неприятие всех форм тоталитаризма, но не избавился от «нацистского» клейма и остался без доступа в прессу и литературных заработков. Поэтому Вирек согласился стать советником Германской информационной библиотеки в Нью-Йорке и консультировал посольство рейха. В октябре 1941 года он был привлечен к ответственности за нарушение Закона об иностранных агентах, осужден и приговорен к тюремному заключению. Верховный суд отменил приговор, но дело было возбуждено повторно и закончилось новым тюремным сроком, который Джордж Сильвестр отбыл полностью. Он вышел на свободу в мае 1947 года, потеряв не только имущество, но и положение в обществе.
Рассчитывая восстановить репутацию хотя бы в литературе, Вирек опубликовал роман «Ничто человеческое» («All Things Human», 1949) и мемуары «Превращая людей в скотов» («Men into Beasts», 1952), основанные на собственном тюремном опыте. В заключении он после долгого перерыва вернулся к поэзии, однако никто не хотел публиковать не просто одиозного, но старомодного и выпавшего из времени поэта. Последний роман Вирека, в британском издании названный «Глория» («Gloria», 1952), в американском «Обнаженная в зеркале» («The Nude in the Mirror», 1953; русский перевод – 2016), посвящен загадочной красавице Стелле де ла Мар, оказавшейся Богиней Любви и вспоминающей великих любовников прошлого. В инскрипте сыну Питеру, ставшему известным поэтом и философом, автор назвал роман «попыткой скрестить “Мои первые 2000 лет” и “1001 ночь”», а в другой надписи оценил его следующим образом: «Восхищаюсь Вашим вкусом. Вам нравится эта книга. Мне тоже. Но больше никому не нравится»{174}.
Джордж Сильвестр Вирек скончался 18 марта 1962 года от кровоизлияния в мозг в возрасте семидесяти семи лет. После десятилетий забвения и замалчивания его сочинения переиздаются и переводятся на иностранные языки, включая русский.
Эпилог. Замечательные декаденты!
Путешествие подошло к концу. Одиннадцать судеб: одни всемирно известные, другие почти неизвестные, почти все связанные между собой, все замечательные! Можно без труда добавить, как в сказке, еще столько и еще полстолько, но пора знать меру.
Последняя цитата – без нее не обойтись. Слово Дмитрию Мережковскому: