– Хозяйка? – выглянул из двери металлический нос робота.
Увидев на полированном корпусе К-9 немигающие отражения, Сара поняла, что телевизор уже прекратил это световое шоу. Сзади звучал австралийский телесериал. Когда она снова посмотрела на телевизор, изображение было нормальным.
– На 12:00 назначен обед с мисс Пикеринг, хозяйка, – сказал К-9. – Ты велела мне... мне... напомнить, хозяйка.
– Дорогая, ты ужасно выглядишь, – оживлённым голосом сказала Кэйти Пикеринг, плавным движением руки указав на свободное место рядом с ней. – Как разогретое дерьмо.
– Тебе тоже приятного аппетита, Кэйти, – Сара тяжело опустилась на стул и взяла в руки меню ресторана «Gens du Monde». Прежде, чем приступить к изучению первых блюд, она посмотрела во мрак ресторана, чтобы её глаза отвыкли от солнечного света. – Уже целую неделю ложусь спать пораньше, и всё равно чувствую себя измученной.
– Это всё чёртов роман, Сара. Он из тебя последние соки выжимает. Я помню времена, когда мы весь вечер просиживали в баре колледжа, и всё равно ещё успевали подготовить к утру репортажи в газету.
Кэйти расправила складку на скатерти.
– Писательство меня не могло утомить. Я даже пяти страниц не написала. Хм, cuisses de grenouilles. Ты тут уже, наверное, минут двадцать сидишь.
Кэйти строго улыбнулась:
– Чтобы пересечься взглядом с Клодом. А как насчёт всего этого сказочного материала, который ты узнаёшь от меня? Моя жизнь для тебя – открытая книга. Всё, что тебе нужно, это превратить её в твою невозможно красивую прозу, за которую я тебя ненавижу.
Сара теребила руками серебряные столовые приборы.
– Тогда это тебе нужно написать «Неумолимого». Это ведь ты знаешь кучу неприличных историй об утреннем телевидении. Это ведь ты трахаешься с продюсером. И с коллегой-ведущим. Это твоя жизнь. А я лишь наблюдательница.
Кэйти шлёпнула Сару по руке:
– Хватит их теребить. Ты же все вилки перепутала. Я, может, скромностью и не отличаюсь, Сара, но в логике мне не откажешь. И ты пишешь гораздо лучше, чем я, я это поняла ещё когда мы стажёрами были. Поэтому я и пошла на телевидение. И поэтому рассталась с Борисом.
– Так все телевизионщики делают? – спросила Сара.
– С глаз долой, из сердца вон, – ответила Кэйти, захлопывая своё меню.
Для приёма их заказа Клод прислал худого меланхоличного восемнадцатилетнего парня. Кэйти разочарованно надула губы и заказала лобстера.
– Я – НБД, – чуть позже сказала Кэйти, наполняя большой бокал. – Незамужняя Без Детей. Мне нужны карьера и секс, а не отвозить детей в школу.
Принесли гаспачо.
– Вот посмотри на этих, – сказала она, указав на весь зал ресторана. По мере того, как её голос становился громче, Сара пыталась казаться ниже. – Лучший из них – максимум на семь баллов, и это официант у соседнего столика. Симпатичный в пуантилистском смысле.
Сара непонимающе посмотрела на неё.
– Если издали смотреть, – объяснила Кэйти.
– Определённо Сёра, – меланхолично сказала Сара. – Совсем не мой вкус, – она гоняла в тарелке кусок перца. – А тебе не хотелось бы кого-нибудь более взрослого в своём отношении к тебе? Кого-нибудь, с кем можно... поговорить?
– Кого-нибудь, с кем можно поспорить, – передразнила Кэйти. – Кого-нибудь интеллектуального. Кого-то, кому я могу доверять, кого-то экзотического... Того, кто присмо-отрит за мно-ой, – запела она. – Серьёзно, Сара, ты в таком случае можешь встречаться с одним из моих заморских дядюшек. Или со своим руководителем диплома, «иностранным корреспондентом». Кажется, тебе нравился тип «отца-исповедника».
– Это не то, что я имела в виду, – сказала Сара, покраснев, понимая, что в тихом ресторане смех Кэйти слышат люди за соседними столиками.
– Кроме того, – сказала Кэйти, – если бы я хотела встречаться с незаконным иммигрантом, я бы пошла работать в передачу о путешествиях.
Они уже пили по второй чашке кофе на квартире у Кэйти, когда Кэйти перестала говорить о своей новой телепередаче об искусстве.
– После третьего предложения, – завершила она, – я решила, что не могу отказаться.
– Как обычно, – сказала Сара, оглядывая гостиную с невообразимо чистой мебелью. – Ты долго крутишь носом, а потом получаешь сразу три предложения.
– Ха-ха, – иронично сказала Кэйти и нахмурилась, увидев на кофейном столике микроскопическое пятнышко. – Очень смешно. Ладно, если ты не можешь писать о моей жизни, то почему тогда о своей не напишешь? Ты же журналистка, дорогая. С тобой не случается ничего, достойного книги? Ничего странного?
Сара отсутствующим взглядом смотрела на большую репродукцию Тулуза-Лотрека на противоположной стене. Она хотела сказать «нет», но затем она вспомнила о своей вчерашней встрече.
– Знаешь, я познакомилась с семьёй Войзека.
– У этого технаря была семья? А я думала, что его на станке штамповали.
– Нет, – сказала Сара, с серьёзным лицом наклонившись вперёд. – Это было... тяжело. Я нашла их через Барни из «Mirror». Они прятались от лондонской прессы, но, узнав о том, что я разговаривала с Войзеком перед самой его смертью, согласились встретиться. Барни, конечно, обиделся.
– Бедный Барни, – сказала Кэйти.
– Мать Скотта Войзека сказала мне, что его бизнес-партнёр, молодой человек по имени Кендрик, погиб тоже неожиданно и тоже странно. Их сын... они называли его Скотти...
– «Отправляй меня»...
– Нет, было не смешно.
Сара вспомнила старую женщину – мать Войзека. Когда та говорила о сыне, у неё от горя опустились плечи, руками она всё время теребила подлокотники кресла. На ней было чёрное платье с глухим воротом, волосы были завязаны лентой. Когда Сара спросила у неё о смерти Кендрика, она перестала дёргать обивку кресла, откинулась на спинку, и сложила пальцы домиком, словно статуя из гробницы.
– Скотти тогда сильно изменился, – шёпотом сказала она с сожалением. – Мы с отцом никогда не понимали работу Скотти, хотя он и хотел этого. Он хотел, чтобы мы разделяли его любовь к ней. Его заразительный энтузиазм. Его любопытство и амбиции. Он был исполнен всего этого, когда они вместе с Кендриком основали «Тонска».
Сара непроизвольно дёрнулась, когда муж пожилой женщины громко прокашлялся. Она посмотрела туда, где он, сгорбившись, сидел на выцветшем диване, и напрягла слух, чтобы разобрать его неуверенную речь с сильным акцентом.
– Скотт сказал нам, что Кендрик предоставил ему фантастические технологии, «передовые», как он их называл. «Передовые» – это всегда впечатляло Скотти, – отец словно выплёвывал слова с горькой насмешкой, его густые тёмные брови сдвинулись над сердитыми глазами. – Кендрик был «передовым» по части роботов и чего-то, что называлось воображение... нет, изображение, технологии изображения. Жаль, что я не слушал его внимательнее. Иногда я думаю, не наше ли безразличие... – он опустил голову, уткнувшись подбородком в грудь, и последние слова не было слышно.
– Нет, отец, – у женщины голос был твёрже. – Всё дело в смерти Кендрика. С момента его самоубийства Скотти стал сам не свой. Он всё время проводил в офисе. Словно он боялся чего-то. Боялся, что потеряет всё это...
Пока она вынимала из рукава своего платья носовой платок с кружевными оборками, Сара слушала тиканье часов с маятником.
– Больше у него ни на что времени не было, – наконец, сказала женщина.
– После этого мы его не видели, – сказал её муж. – Чаще с его автоответчиком общались, чем с ним.
Сара аккуратно спросила:
– Кендрик тоже... тоже убил себя?
– Бросился под поезд метро, – хриплым голосом сказал старик. – «Инцидент с пассажиром», так это назвали.
Этот эвфемизм вызвал у него что-то вроде горького смеха, но скоро он закашлялся и замолчал.
– А Скотти... – миссис Войзек промокнула нос платком. – За три месяца мы с ним два раза по телефону разговаривали. Мы узнали о его... о несчастном случае от полиции.
В этот момент она начала тихо плакать, и Сара, не зная, как прореагировать, уставилась на свои руки.
– Всё это время он даже с друзьями не разговаривал.
– Работа меняет людей, – резко сказала Кэйти.
Сара резко вернулась из воспоминаний в реальность. Кэйти, нагнувшись над столом, собирала посуду и с подчёркнутой точностью расставляла её на подносе.
– Меня она изменила, Сара. Помнишь, когда мы учились в колледже, я каждые выходные домой ездила? А теперь я родителей по несколько месяцев не вижу.
Сара фыркнула:
– Помнится, в прошлый раз ты говорила, что всё время говоришь с мамой по телефону.
– Работа изменила и тебя, Сара, – всё равно настаивала Кэйти, выходя в кухню. Саре было слышно, как она перекладывает чашки в посудомойку. – Ты же никогда не рассказываешь о своём пребывании за границей. За исключением того, что возвращение домой было для тебя как свалиться с небес на землю. Хорошо же ты стукнулась, я тебе скажу. Ты несколько месяцев была словно выпотрошена.
Сара водила носком туфли по ворсу ковра.
– Ты преувеличиваешь, – ответила она.
– Нет, не преувеличиваю, – продолжала Кэйти, всё ещё на кухне. – Что ты там оставила? Чёрт, ты даже толком не рассказала, где это было. Ты убрала подносы?
Сара улыбнулась:
– Я тут перекладываю содержимое твоих ящиков, – и она потёрла ногой об ковёр, чтобы изобразить звуки, словно что-то происходит.
Кэйти тут же зашла, аккуратно вытирая руки маленьким полотенцем.
– Сара, я знаю, что ты пошутила. Я бы и сама над этим посмеялась, если бы не знала, что сразу после твоего ухода не смогу удержаться и начну проверять на всякий случай все шкафы.
– Тебе лечиться надо, – грубо сказала Сара, улыбнувшись. – Возможно, из тебя и правда выйдет хороший персонаж.
– А ты у нас, конечно, не одержимая. Никаких тёмных секретов в прошлом, – едко заметила Кэйти.
Взглянув на свои швейцарские часы, она многозначительно посмотрела на Сару.