Среди мерцающих планет,
А на земле взрослеют дети,
Мечтая получить ответ —
Сумеем ли найти в потемках
Дорогу к звездным кораблям,
Как в старой сказке про утенка,
Что смог стать ровней лебедям?
На лице Яцека страдальческая гримаса. Он вспомнил что-то такое, с чем трудно жить. Резко вырывает радиоприемник из гнезда и выбрасывает в окно. Приемник с громким чавканьем плюхается в прибрежное болотце.
Уже стемнело. Яцек подъезжает на «полонезе» к дому, из которого вышел утром таксист и который нам так хорошо знаком. Нажимает кнопку домофона. Раздается мужской голос.
Голос(за кадром). Да?
Яцек. Можно Беату?
Голос(за кадром). Сейчас.
Подходит Беата. Говорит кокетливо.
Беата(за кадром). Алло?
Яцек. Можешь выйти?
Беата(за кадром). Вряд ли.
Яцек. На минутку. Я тебе кое-что покажу.
Беата(за кадром). Ладно.
Когда Беата выходит из подъезда, Яцек негромко сигналит. Беата идет к машине. Нерешительно заглядывает внутрь; Яцек открывает дверцу.
Яцек. Говорил я!
Беата садится. Когда она захлопывает дверцу, фигурка инопланетянина под зеркальцем начинает дергаться. Беата молча на нее смотрит.
Яцек. Ты хотела, чтоб мы куда-нибудь поехали. Теперь можно хоть на край света…
Яцек не видит, что Беата, вжавшись в спинку сиденья, с ужасом глядит на подрагивающую фигурку инопланетянина.
Яцек. Не буду больше жить в общаге… И тебе незачем с матерью… Махнем куда-нибудь… На море. Я еще никогда не был. Откину сиденья, буду спать в машине. Одеяло есть.
Фигурка инопланетянина замерла. Яцек поворачивается к Беате.
Беата. Откуда у тебя эта машина?
В довольно большом зале всего несколько человек. Пожилая крестьянка с двумя взрослыми сыновьями. Беата и по другую сторону прохода женщина лет сорока в черном. Двое-трое случайных зевак. Приговора мы не слышали, но только что отзвучавшие слова еще витают в воздухе, давят на этот зал. Пятеро судей, прокурор и секретари, которые вели протокол, собираются уходить — они уже все сказали и записали. Люди в зале медленно садятся. Медленно садится Яцек, стоявший между двумя милиционерами. Перед ним садится Петр в адвокатской тоге.
Яцек. Это уже конец, пан адвокат?
Петр. Конец.
Милиционеры не мешают Яцеку переговариваться с адвокатом; потом они его уводят. Когда проходят мимо оцепеневшей крестьянки и двоих ее сыновей, женщина протягивает руку, дотрагивается до Яцека и замирает — милиционеры и тут не вмешиваются. Один из братьев подает Яцеку пачку сигарет. Петр смотрит на них, не двигаясь с места. Только когда зал опустел, собирает бумаги и уходит.
Петр стоит один у окна. Видит сверху Яцека, которого милиционеры ведут через двор суда к тюремному «воронку». Быстро открывает окно и кричит.
Петр. Послушайте! Пан Яцек!
Яцек поднимает голову, смотрит на него. Петру нечего ему сказать, Яцеку — тоже. Но он понимает: адвокат все еще с ним. Залезает в машину. Петр захлопывает окно, идет по длинному коридору со множеством дверей, наконец открывает одну из них.
Петр. Простите… Судья у себя?
Служащая. Да.
Петр приоткрывает следующую дверь. Судья один. Еще не сняв тоги, стоит возле окна; материалы дела брошены на письменный стол. Услышав скрип открывающейся двери, оборачивается.
Петр. Простите, я знаю, это не принято…
Судья. Не принято.
Петр. Я хотел спросить… Уже все кончено… Не повлияло ли… Если бы адвокат был старше, опытнее…
Судья. Нисколько бы не повлияло.
Петр. Может, если б я по-другому…
Судья. Ваша речь… лучше речи против высшей меры мне не приходилось слышать. Но приговор не мог быть другим. Вы не допустили ни единой ошибки. Поверьте мне, так должно было быть…
Судья — пожилой, небольшого роста, хорошо сложенный человек с кустистыми бровями и коротко остриженными седыми волосами — подходит к адвокату и пожимает ему руку.
Судья. В малоприятных обстоятельствах, но… рад был с вами познакомиться.
Петр. До свидания.
Судья. Если такое можно взять на свою совесть, то… вина лежит на мне… Вас это утешает?
Петр. Нет. Знаете… к делу это не относится, но когда этот парень… Когда он наматывал на руку веревку в баре на Краковском Пшедместье, я там был.
Судья. Где?
Петр. В том самом баре, в то же самое время. В тот день я сдал адвокатский экзамен. Может, тогда я мог что-нибудь сделать?
Судья. Для вашей профессии у вас слишком чувствительная натура.
Петр. Теперь уже поздно.
Судья. Почему? Вы молоды.
Петр. Я немного постарел…
Судья. А вам еще жить и жить.
Петр. Жить и жить… ну до свиданья.
Ворота тюрьмы открываются; адвокат заходит внутрь.
Надзиратель. Пан начальник сейчас вас примет.
Петр стоит у зарешеченного окна. Двор пуст. Минуту спустя на нем появляется человек co стремянкой. Он похож на маляра; возможно, так оно и есть. Надзиратель кланяется высокому худому мужчине, который отвечает ему кивком и входит в проходную. Надзиратель снимает с полочки ключ и подает мужчине. Одновременно подсовывает ему тетрадь, в которой расписываются за получение ключей.
Надзиратель. Как погода?
Мужчина. Тепло.
Расписывается в тетради, подходит к решетке, надзиратель чем-то звякает, подавая сигнал, за решеткой появляется другой надзиратель с ключами.
Комната — точно зал звукозаписи на киностудии — выложена мягкими звуконепроницаемыми плитами. Мужчина вешает пиджак на плечики, засучивает рукава белой рубашки и отодвигает экран в углу комнаты. За ним небольшая ниша. С потолка свисает петля, прикрепленная к металлической конструкции. В этой совершенно обыкновенной комнате с каким-то столиком, пепельницей и плечиками для одежды петля производит неожиданное впечатление.
Мужчина — палач — проверяет исправность виселицы. Механизм несложный, но действовать должен безукоризненно; по-видимому, перед каждой экзекуцией все до мелочей проходит тщательную проверку. Система очень проста: в полу люк с крышкой, на стене кнопка; когда ее нажимают, крышка с негромким шумом падает вниз. Только и всего. Палач щупает веревку (натирает ее мылом или жиром, чтоб хорошо скользила), открывает и закрывает крышку люка, смазывает из масленки петли.
Недовольно морщится: крышка, откидываясь, производит слишком много шума, но сделать больше ничего нельзя. Когда все уже проверено, смазано и отлажено, палач достает из шкафа лежащий на специальной полочке кусок линолеума. Аккуратно раскладывает его на бетонном полу под крышкой люка. Затем задвигает экран, опускает закатанные рукава и надевает пиджак.
Палач входит в кабинет начальника тюрьмы. Начальник стоит за письменным столом, у столика в глубине комнаты сидит Петр.
Мужчина. Готово, пан комендант.
Начальник. Спасибо.
Палач выходит. Начальник звонит по внутреннему телефону.
Начальник. Двадцать четыре?.. Зайдите ко мне.
Кладет трубку. Теперь следовало бы побеседовать с адвокатом, но, видно, у них не особенно много общих тем.
Начальник. Та-а-а-к, пан адвокат. Сейчас он придет.
Петр завязывает картонную папку: кажется, что в ней ничего нет. Отдает папку начальнику.
Петр. Спасибо. Я этого ждал.
Начальник. Я тоже. В вашем распоряжении (смотрит на часы) полчаса.
Петр. Полчаса… хорошо.
На пороге появляется надзиратель.
Начальник. Проводите.
Адвокат встает и идет следом за надзирателем. В дверях сталкивается с прокурором. Это солидный пожилой мужчина с острым носом.
Прокурор. Приветствую вас, пан адвокат.
Петр. Здравствуйте. Я иду к нему, он хочет со мной поговорить.
Прокурор. Момент, пожалуй, не слишком подходящий, но мы так редко видимся… Разрешите вас поздравить. Я слышал, у вас родился сын.
Лицо Петра на мгновенье светлеет.
Петр. Да, недавно. Спасибо.
Идут — каждый в свою сторону. Где-то неподалеку мы видим человека на стремянке. Он спускается с лестницы к нам спиной. Вероятно, красил стену: в руке у него кисть, с которой капает белая краска. Надзиратель открывает дверь камеры и впускает в нее адвоката.
Камера ничем не отличается от дешевого гостиничного номера. Обыкновенная койка, столик, стулья, умывальник, разве что в металлической двери глазок — вот и вся разница. Яцек стоит спиной к двери, будто не слышит, что в камеру кто-то вошел. Петр растерян: он не знает, как о себе сообщить — сказать «добрый день» не поворачивается язык. К счастью, Яцек обернулся сам. Адвокат и заключенный посреди камеры обмениваются рукопожатием.
Петр. Вы хотели меня видеть.
Яцек. Да…
Адвокат садится на стул.
Яцек. Да…
Адвокат хочет помочь ему начать разговор.
Петр. Сядьте.
Яцек садится, опускает голову. Говорит тихо — Петру, чтобы что-нибудь разобрать, приходится пододвинуться поближе.
Яцек. Вы… видели мою мать?..
Петр. Да, видел.
Яцек. Она плакала?
Петр