Эльжбета. А молоко?
3офья. Сырое.
Эльжбета разливает молоко, режет булку. Зофья следит, как ловко у нее все получается.
3офья. Сколько у вас детей?
Эльжбета. Трое. Старшая — врач. Сын в Канаде, письма приходят раз в год. Младший бросил университет. Еще у меня есть внук.
3офья. Вы здорово наловчились резать хлеб… У меня один сын.
Эльжбета. Комната… где я спала… была раньше его?
3офья. Его.
Зофья говорит небрежно, словно о чем-то несущественном.
Эльжбета. Он здесь не живет, да?
3офья. Не хотел быть со мной.
Эльжбета. Где он?
Зофья усмехается.
3офья. Как бы это проще сказать… далеко от меня.
«Трабант-комби» переезжает через мост. Сворачивает вправо, потом влево и останавливается на улочке, где много маленьких мастерских. Зофья указывает Эльжбете на одну из них. Эльжбета через окно разглядывает портняжную мастерскую. Молодой парень шьет на машинке, пожилой мужчина в пуловере кроит материал на большом столе. Эльжбета входит, звякает маленький колокольчик над дверью. Мужчина с ножницами бросает взгляд на посетительницу и продолжает спокойно заниматься своим делом. Эльжбета осматривается. В дальнем углу старая зингеровская машинка, на которой шьет паренек. Стойка, которой касались тысячи рук и которую мыли сотни раз. Старые модные журналы и потертое кресло. Портрет папы Римского, вырезанный из газеты. Мужчина заканчивает кроить и подходит со стандартной, предназначенной для клиентов улыбкой.
Эльжбета. Я хочу с вами поговорить.
Мужчина. О Боже! О чем?
Эльжбета. Эльжбета Лоранц.
Произносит свою фамилию так, словно это может что-то изменить.
Мужчина. Я вас не знаю.
Эльжбета. Да, мы не знакомы… Но чуть было не познакомились. Во время войны. Я должнабыла быть у вас… Зимой…
Мужчина. Стоп.
Эльжбета удивленно умолкает.
Мужчина. Я не буду говорить о том, что было во время войны. И о том, что было после войны, тоже. Я могу говорить о том, что происходит сейчас. Могу сшить вам костюм, пальто или платье. Выбирайте фасон.
Протягивает Эльжбете несколько потрепанных журналов. Она их перелистывает — машинально, а может быть, чтобы собраться с мыслями.
Эльжбета. Вы хотели меня спасти. Я должна поблагодарить вас за то, что вы хотели.
Мужчина. Материал дадите свой? Теперь трудно достать что-нибудь приличное.
Эльжбета. Мне было шесть лет. Сорок третий год, зима…
Мужчина. А мне было двадцать два. Костюм или пальто?
Эльжбета. У вас очень старые журналы. Вы не обидитесь, если я пришлю что-нибудь новое?
Мужчина. Нет. Эти тоже прислали из-за границы.
Эльжбета. Вы правда не хотите со мной разговаривать?
Мужчина. Правда.
3офья. Я решила на всякий случай подождать.
Эльжбета. Он предложил сшить мне пальто.
3офья. Я так и думала. У него было много неприятностей. Может быть, слишком много. Он сидел с моим мужем в одной камере. Вышел в пятьдесят пятом… Тогда я и пришла к нему, чтобы сказать: простите.
По шоссе — где-то далеко от Варшавы — едет «Трабант». Зофья въезжает в маленький городок. Минует рыночную площадь и сворачивает на дорогу, ведущую к костелу.
Зофья, не преклонив колена, не обмакнув пальцев в святую воду, проходит вперед. Озирается, явно кого-то ищет. Замечает силуэт в исповедальне, направляется в ту сторону. Ксендз немолод; выглядит типично для священника маленького провинциального прихода. Он задремал с епитрахилью в руках. Зофья улыбается, увидев его лицо с закрытыми глазами за решеткой исповедальни. Легонько стучит по решетке. Ксендз медленно, чтобы не подумали, будто он спит, поднимает глаза и тут же приходит в себя.
Ксендз. Ты откуда взялась?
3офья. Я хотела тебе сказать одну важную вещь. Она жива.
Ксендз смотрит на нее через решетку.
3офья. Та девочка. Жива, понимаешь?
Фильм девятый
Середина дня. Перед домом Аня (маленькая девочка из седьмого фильма) играет с куклой. Из подъезда выходит Ханка — красивая, энергичная женщина, лет тридцати с небольшим. Она торопится, но вдруг останавливается — видно, что-то забыла. Поворачивает обратно к дому. Идет так же быстро, почти бегом.
Ханка, не снимая пальто, входит в комнату. Садится в кресло, ждет. Долго ей ждать не приходится — раздается телефонный звонок. Ханка для этого и вернулась и сразу поднимает трубку.
Роман(за кадром). Ханка? Привет.
Ханка. Привет. Я чувствовала, что ты позвонишь.
Роман(за кадром). Чувствовала?
Ханка. Я была уже внизу и вернулась. Ты откуда?
Роман(за кадром). Еще из Кракова. К вечеру приеду.
Ханка. Будь осторожен! Пока.
Роман сидит один во врачебном кабинете; врача нет. Роману около сорока лет, у него лицо человека, который многое способен понять. Он хорошо сложен, хотя, может быть, чуточку полноват. Руки сильные — как потом выяснится, руки хирурга.
Входит Миколай в коротком белом халате. Сметает со стола пепельницы с окурками, садится, достает пачку «Мальборо», угощает Романа. Вытащив из кармана какие-то бумажки, педантично раскладывает их на столе, проглядывает, хотя знает все, что там написано.
Миколай. Что ты хочешь услышать?
Роман. Правду.
Миколай. Ага. Что ж, коллега, ничего хорошего я сказать не могу. Позволь задать тебе несерьезный вопрос. Сколько их у тебя было? Ну… женщин, девушек — называй, как хочешь.
Роман. Восемь, десять. Может, пятнадцать — если порыться в памяти.
Миколай. Ну и достаточно.
Роман. Я десять лет женат…
Миколай. Тоже достаточно. Жена хорошая?
Роман. Очень.
Миколай. Хочешь, я тебе дам совет? Не медицинский — из жизни. Разведись.
Роман откидывается на спинку кресла, пытается взять себя в руки.
Миколай. Выпьешь?
Роман. Ты уверен? Что никогда — ни с одной женщиной?
Миколай. Уверен. Результаты анализов типичнейшие, симптомы — тоже. Классика.
Роман. Про симптомы я тебе мало что рассказывал…
Миколай. Неважно, я догадываюсь. Три с половиной или четыре года назад ты заметил…
Роман. Четыре.
Миколай. Ну видишь… У тебя перестало получаться — иногда. Ты решил, это от переутомления, поехал кататься на лыжах, отдохнул, стало получше. Но потом опять началось. Тебе всё чаще не удавалось справляться со своим маленьким верным дружком. Ты принялся вспоминать, чему нас учили, полез в учебники. Разбился в лепешку, чтобы достать за большие деньг; женьшень. Принимал иохимбин и стрихнин — не помогало. В Варшаве посоветоваться было не с кем — неловко. Ты запаниковал и приехал ко мне. Так было дело?
Роман. Примерно…
Миколай. Ты не вылечишься.
Роман. Никогда?
Миколай. Врач не имеет права… и так далее. В подобных случаях рекомендуют попробовать с другой бабой… с партнершей, как принято говорить. Не делай этого. Пустые надежды — только попадешь в дурацкое положение.
Роман. Спасибо. Яснее не скажешь.
Миколай. Я свое дело знаю. Спроси у кого хочешь: я редко ошибаюсь. Старик Гротцбер всегда говорил…
Роман. Извини, Миколай… Мне плевать, что говорил старик Гротцбер.
Машина Романа на большой скорости выскакивает из-за пригорка. Роман видит, что шоссе, мягко петляя, сворачивает в лес. Выпрямляется. На дороге пусто, встречных машин нет. Роман закрывает глаза. Автомобиль мчится вперед. Пока шоссе прямое, ничего не происходит, но уже через минуту машина начинает съезжать то на левую, то на правую обочину — она все время едет прямо, это шоссе поворачивает влево и вправо. Скорость все увеличивается. Роман не открывает глаз. Автомобиль мощным ударом сбивает с обочины бетонный столбик. Грохот. Роман судорожно тормозит. Машина пляшет: при такой скорости от резкого торможения ее бросает из стороны в сторону; наконец она останавливается. Роман откидывается на спинку сиденья; из уголка рта у него тонкой струйкой течет слюна.
Ханка у себя в агентстве международных авиалиний поднимает глаза от лежащего на столе билета. Устремляет взгляд куда-то вперед, в невидимую ни нам, ни ей даль. Лицо ее окаменело. Элегантный мужчина, которому она выписывала билет, с удивлением на нее смотрит.
Мужчина. Что с вами? Эй!
Ханка не реагирует.
Машина Романа стоит перед домом. Уже стемнело. Виден мигающий зеленый огонек охранной сигнализации, слышна тихая музыка — Роман забыл выключить радио.
Ханка, лежа в кровати, читает газету, но одновременно прислушивается к шуму воды в ванной. Услышав скрип открывающейся двери, смотрит в ту сторону. Роман в обернутом вокруг бедер полотенце входит в комнату. Не глядя на Ханку, идет к шкафу, достает пижаму и возвращается в ванную. Потом, уже в пижаме, гасит свет со своей стороны кровати, аккуратно складывает одеяло, кладет сверху подушку и начинает складывать простыню.
Ханка. Спи здесь.
Говорит мягко, нежно — ей хочется быть ласковой с мужем. Роман молча расстилает простыню, кладет на место подушку и одеяло. Ложится рядом с Ханкой. Ханка протягивает руку выключателю своей лампы. С минуту оба лежат неподвижно. Ханка спит нагишом. Слегка кинув одеяло, кладет руку Романа себе на грудь. В тишине слышится музыка.