«Шевроле», набитый куличами, пасхой, крашеными яйцами и разным дефицитом, сразил наповал всю деревню. Сходили в церковь, а потом в доме подружки Даши, где она поселилась с Крисом, состоялась большая гульба. Захаживали почти все, а председатель сельсовета, решивший, что Барни — чуть ли не член правительства, стелился как мог и даже зарезал по случаю праздника свинью. И все бы сошло с рук, если бы не участник Гражданской войны и секретарь партячейки Григорий Кожемяко, усмотревший в посещении церкви, которую ему не удавалось снести, чуть ли не вызов идеологическим устоям. Одно дело, когда ходит свой неграмотный народ, отравленный опиумом, другое дело — приезжие из столицы, где живет и трудится сам вождь.
О своих сомнениях он осторожно сигнализировал в райком, в результате вся история достигла ушей НКВД, и товарищ Левинский наложил на входящей бумаге резолюцию: «Тов. Бровману. Разобраться и доложить». Еще бы: ведь иностранцам без уведомления соответствующих органов за пределы столицы выезжать возбранялось. Как снег на голову. Нарушение всех правил не только иностранным шпионом, с ним все ясно, но самим агентом НКВД «Дуней». Бровман за всю эту неприглядную историю получил строгача, однако начальство решило использовать нарушение всех норм в будущем, когда разработка достигнет апогея и объект созреет для вербовки.
— Почему вы пригласили его с собою в деревню? — строго спросил Бровман свою агентессу на очередном рандеву.
— На Пасху, — ответила она просто.
— Почему вы мне об этом ничего не сказали?
— О чем?
— О том, что пригласили.
— Я не знала. А что в этом плохого?
— Вы должны мне рассказывать и о плохом, и о хорошем, — говорил Бровман, раздражаясь. Он понимал, что бесполезно разъяснять этой глупой бабе всю опасность выезда иностранцев за пределы Москвы, где много военных объектов. — Как он себя вел? Подозрительно или нет? Фотографировал?
— Ему все очень понравилось, правда, дороги плохие. Иногда фотографировал…
— Мосты, шлюзы, другие объекты?
— Меня в основном и как все за столом пели…
— Ну, а муж ваш что? Как он мирится с этим?
— Он и не знает. Он же живет в другом месте.
— Значит, у вас свободный брак? — добивался Бровман.
— Мы зарегистрированы! — возмутилась Даша, не проститутка ведь!
Иногда Бровману убить ее хотелось…
— Я люблю тебя! — шептал Крис по-русски, и акцент делал эту фразу особенно выразительной. Она чувствовала, что он ее любит, в этом не было никакого сомнения. Как он отличался от мужа Василия! Тот сразу же после соития отключался, превращался в мумию, закуривал сигарету и совершенно забывал о ней, а ее нежность только просыпалась, она прижималась к нему, холодному трупу, а он дымил. С Крисом все проще и лучше, собственно, он видел свое мужское предназначение лишь в том, чтобы ей было хорошо сейчас и всегда, если не навеки. Букет цветов каждый день. Ужин в хорошем ресторане. Посещения выставок и театров. Дорогие ателье. Теперь она ночевала у него почти каждый день, ей нравилось ходить по гостиной в шелковом халате, который он специально выписал для нее из Лондона, сидеть за инкрустированным круглым столиком и пить из высокой хрустальной рюмки ликер, пахнущий орехами, лимонными корочками и еще чем-то незнакомым… как его? куантро!
— Я хочу жениться на тебе! — сказал Крис однажды.
— Но я замужем.
— Так разведись!
Она только улыбнулась, представив реакцию на это не столько мужа, сколько Игоря Бровмана. Впрочем, последний решил не полагаться только на информацию «Дуни», выставил за «Дундуком» плотное наружное наблюдение и обставил его квартиру техникой подслушивания. Никаких оперативных результатов, черт возьми! Один глупый любовный лепет, причем примитивнейший и на ломаном языке. Или молчали и целовались. Ну, хоть бы высказался против советской власти или еще что… Ничего подобного, только болтал односложно, что любит Россию и Дашу. Какую Россию — царскую или советскую? Как любит и что готов сделать ради этой любви? Удивительно, что никаких контактов со своим посольством, словно он умышленно сторонился своих. Неужели он действительно влюблен в эту бабищу? Может, сфотографировать его с ней в постели и предъявить, как компромат? Ерунда! Какой компромат, если этот дурак настолько потерял голову, что сделал предложение замужней… Эврика! Может, взять его с другой стороны: мол, сожительство с замужней чревато для него последствиями в Англии? Ведь Бровман читал в «Правде», что на Альбионе развита слежка супругов друг за другом, все это потом вываливают в суде… М-да, но это только в том случае, если «Дундук» женат… Как ни поверни — все плохо.
Крис уехал в командировку в Ленинград, и Бровман каждый день читал его письма Дарье и ее ответы. «Я люблю тебя всю, без остатка, твои глаза, уши, нос, твой пупочек, твой запах…» — от этого лирического воркования Бровману становилось не по себе, он ерзал на стуле, стыдясь своего возбуждения. Если бы он знал, сколько сил потратил Барни, чтобы раскопать эти слова в англо-русском словаре! Тут под рукой оказалась уборщица Маша, приставшая к нему ночью, благо его сосед по кабинету Привалов не вышел на работу из-за гриппа. О, эти уборщицы!
Левинский торопил с результатами, снимал стружку.
— Что делать, если не за что уцепиться? — оправдывался Игорь перед шефом.
— Достоевский писал: «Если Бога бы не было, его следовало бы выдумать», — заметил начальник отдела.
Намек понят. Бровман с Приваловым начали кроить дело, складывали вместе все шпионские прегрешения: подход к сотруднице НКВД, тайный выезд в деревню и попытки распространять там антисоветскую религиозную пропаганду, в общем вполне достаточно, хотя Левинский сомневался. Ведь отношения СССР с Англией не отличались простотой, после сговора Чемберлена с Гитлером в Мюнхене Сталин играл на два поля, каждый подобный шаг НКВД согласовывался с Наркоматом иностранных дел. А вдруг попытка завербовать «Дундука» выльется в шумный дипломатический скандал? Хотя у НКВД имелась в запасе и сильная карта: если «Дундук» будет рыпаться, пригрозить репрессировать Дашу.
Но тут вся история приняла неожиданный оборот: Даша развелась. Развелась, не поставив в известность органы! Вот вам и преданная делу, хотя и недалекая агентесса! ЧП! Более того, сразу же после развода отправилась вместе с Барни в ЗАГС, где молодые пожелали вступить в законный брак. Приятной наружности дама приняла документы и после ухода молодоженов тут же просигнализировала в органы об этом экстраординарном случае. Если бы не дама, так и не узнали бы. Бровман посерел от гнева и тут же вызвал агентессу на консквартиру.
— Немедленно заберите документы!
— Почему же? Я люблю его и хочу жить вместе с ним, я беременна…
Беременна, подумать только — беременна, причем от англичанина! Только этого еще не хватало!
— Вы должны немедленно забрать документы! Разве вы не знаете, что нельзя выходить замуж за иностранцев? — Бровман не сдерживал негодования и давил как мог.
— Почему?
Ну что говорить с этой малограмотной идиоткой! Теперь дело могло выйти из-под контроля, попасть в кабинеты всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина, где формально занимались подобными вопросами. Или, не дай бог, в английское посольство…
— Забери документы и забудь о замужестве! — заорал Бровман, сорвавшись. Даша покраснела, но ответила твердо и с достоинством.
— Вы не имеете права кричать на меня и называть на «ты». Я напишу жалобу лично товарищу Сталину.
Бровман осекся: конечно, письмо тут же переправят Берии, но как среагирует он? Прежде всего возмутится, что в НКВД работают такие кретины, что даже с тупой бабой справиться не в состоянии.
Узнав о матримониальном развороте всего дела, Левинский, представив презрительную усмешку наркома, пришел в ужас и решил принять хитроумные меры: никаких скандалов, пусть документы лежат в ЗАГСе без движения, однако Даша обязана взять на себя роль вербовщика и привлечь своего англичанина к сотрудничеству, отобрав у него расписку. Собственно, разве все так и не задумывали с самого начала? Тем более что НКВД уже накопил богатый опыт вербовок объектов своего интереса с помощью любовниц.
С такой вполне ординарной бумагой начальник отдела и поспешил к Лаврентию Берии, другу товарища Сталина. Нарком сразу оценил всю глубину операции: ради проникновения в логово враждебного Запада не только в брак можно вступить, но и жену свою отдать другому (или даже, хоть это тяжело и невыносимо, превратиться на время в педераста). В конце концов, разве большевики не сделаны из особого материала? Однако, учитывая неопределенные отношения с Англией, нарком все же решил получить санкцию Хозяина и, положив бумагу в папку с особо важными документами, двинулся в Кремль, и попал на сабантуй деятелей культуры, которых вождь народов умел обласкать до кондиции на грани мочеиспускания.
— Товарищ Козловский, — кричал раскрасневшийся от выпивки маршал Ворошилов. — Исполни, пожалуйста, «Вдоль по улице метелица метет…»
Козловский приготовился было петь, но вмешался капризный вождь.
— Товарищ Ворошилов, зачем ты пристаешь к товарищу Козловскому? Товарищ Козловский не хочет петь твою «Метелицу», он очень хочет петь арию Ленского из великой оперы Чайковского! — Сталин повторял слова, вбивая их, словно гвозди. Не вовремя подошел Берия со своими бумагами, еще в воздухе царствовала нетленная музыка Чайковского, а он совсем некстати о вербовке какого-то англичанина, влюбленного в агентессу.
— А не ошибаются ли товарищи? — удивился Сталин. — Неужели этот англичанин действительно любит нашу девушку? По-моему, эта нация холодна, как мацони из погреба. Не игра ли это английской разведки?
— Не только любит, но и собирается жениться, — попытался укрепить свои аргументы Лаврентий Павлович. Это была роковая ошибка.
— Жениться?! — удивился Сталин. — Зачэм нам эти браки с иностранцами? Пусть она вэрбует, Лаврентий, а в остальном ведет себя как положено.
По возвращении на Лубянку Берия дал бешеный разнос Левинскому за неумение работать с агентурой, гнев рикошетировал, естественно, и в Бровмана. Линию выработали четкую: провести вербовку, но брака не допустить.