— А дальше что? — спросил Берия.
— Дальше будем тоже думать об интересах страны. Тебе ясно?
В тогдашней России все совершалось стремительно, как в волшебной сказке: сегодня сажали, завтра выдвигали на повышение, послезавтра снова сажали, затем расстреливали или переводили на другую работу. Уже через два дня и Крис, и Даша оказались на свободе, по указанию Бровмана ЗАГС форсировал регистрацию, сияющим влюбленным вручили брачное свидетельство и пожелали счастья в семейной жизни. НКВД подбросил Даше деньги на свадьбу, которую сыграли в «Метрополе», туда и доставили прямо из Грузии два ящика киндзмараули. Присутствовали Бровман, начальник клуба, отец и брат, родственники стеснялись роскоши ресторана и иностранца, пили только шампанское (зато дома надрались, как положено), от лица клуба Игорь торжественно вручил молодым серебряный самовар. Что намерена делать дальше молодая чета? Ну конечно, выехать на остров фарисеев и сикофантов, в уютное гнездышко на берегу Темзы! Гражданство Даша менять не собиралась, и обиды на органы не таила — мало ли что в жизни бывает.
По заданию руководства Бровман встретился с англичанином на конспиративной квартире.
— Прежде всего хочу попросить вас о конфиденциальности нашей беседы. Даже жене об этом — ни слова! Международное положение в настоящее время очень сложное, — говорил Бровман, словно с трибуны съезда партии. — Не исключена война с фашистской Германией, все передовые люди должны объединить свои усилия. Согласны ли вы нам помогать?
— С большим удовольствием! — отвечал Барни. — Я сделаю все, что могу!
Тут же Игорь отобрал у Криса расписку о сотрудничестве с могущественной организацией и попросил его подписаться псевдонимом «Альбатрос» — прежний отрицательный «Ястреб» уже не вписывался в новую судьбоносную роль. В чем будет заключаться помощь, Бровман не расшифровывал, ибо, как сотрудник сугубо внутренних органов, слабо представлял заграничные условия и, главное, возможности самого Барни. Правда, предварительно проконсультировался в иностранном управлении (от него после расстрелов остались рожки да ножки), и юный опер заверил его: разведка любой сошке найдет применение, даже если это ассенизатор. Можно использовать квартиру четы как почтовый ящик для связи нелегалов. Или на случай войны, когда в дефиците любые преданные люди. Последнее — самое главное. Закреплен ли «Альбатрос» на деле? Конечно, закреплен, имелись расписки, в конце концов, на родине у «Дуни» остались родственники… в случае чего… На нее и решили сделать ставку, потом постепенно втянуть в работу и мужа.
— Вот вам условия связи в Англии, — разъяснял Бровман. — Временные. К вам подойдут по паролю: «Вам привет от Петра Игнатьевича». Ответите: «Не родственник ли это Веткина?»
— А кто такой Петр Игнатьевич? — удивилась Даша. — И я не знаю никакого Веткина.
— Да это придумано, чтобы вам не подставили другого человека, — объяснял Бровман, чертыхаясь про себя. — Нет никакого Петра Игнатьевича, это лишь ключевая фраза, по которой вас опознают, а Веткин — вторая ключевая фраза, по которой вы сразу поймете, что перед вами наш человек… — Боже, сколько можно пережевывать!
— И что он мне скажет?
— Пока я этого не знаю. Контакт мы установим не сразу, подождем, пока вы акклиматизируетесь, привыкнете к новой обстановке. Ваша основная задача на данном этапе — искать связи, которые могут быть полезны. Мужу пока ничего не говорите.
— Понимаю… — сказала Даша, ничего не понимая.
Когда она рассказала Крису об условиях связи и заданиях органов, он долго хохотал.
— Они очень хорошие ребята, и я готов им помогать! Как ты думаешь, а что если я буду им продавать сноповязалки? У меня есть приятель, который давно мечтает поставлять их в Россию. Ведь их сельское хозяйство нуждается в технике, я об этом слышал по радио… Но все это такие мелочи, самое главное — что я люблю тебя!
Крис и Даша благополучно выехали в Лондон, но вскоре продали особняк и переместились в Бирмингем, где Крис купил небольшой пивной завод, там русская красавица родила двоих сыновей, и семья жила в счастье и благополучии. Пока Даша привыкала к новой жизни, разразилась война, об «Альбатросе» и «Дуне» попросту забыли, не до этого было, и самое ужасное — по разгильдяйству сдали дела в архив.
Раскопал агентов совершенно случайно многообещающий старший опер, недавно закончивший разведшколу и мечтавший перенасытить добрую старую Англию ценной агентурой. Поднял дела из архива и возмутился глупостью предшественников. Случилось это в 1960-е, к этому времени чета переселились в милый Эдинбург. Последовало указание в резидентуру, и в Шотландию для установления оперативного контакта направил стопы опытный разведчик Морозов, принявший меры максимальной конспирации.
Адрес Барни удалось заполучить, но не заходить же прямо в дом? Мало ли что? Разговор с «Дашей» приказали провести отдельно от мужа, поэтому пришлось организовать слежку за домом, дождаться отъезда Криса на работу. Но и тут не все так просто. А вдруг в доме живет еще кто-нибудь? Поэтому Морозов, засевший в автомобиле метрах в пятидесяти от дома, решил установить контакт с агентессой на улице. Ему повезло, часов в одиннадцать Дарья направилась в соседнюю булочную, на ходу он ее и перехватил, огорошив паролем с приветом от Петра Игнатьевича. Сначала она испугалась, поскольку совершенно забыла о своих давних обязательствах, потом страшно обрадовалась появлению соплеменника (на ее письма отцу и брату никто не отвечал), затащила разведчика в дом, пригласила соседей, позвонила на работу Крису и сообщила о госте с Лубянки, причем открытым текстом.
Морозов чуть не потерял сознание от такой гласности и чувствовал себя, как уж на раскаленной сковородке, тем более что соседям она представила его как сотрудника НКВД и это было воспринято как хорошая английская шутка. Вскоре прибыл радостный Барни, расспрашивал о Бровмане при соседях (!), Даша организовала пышный русский стол, достала водки и солений, которые делала лично. На ломаном английском (выучила же, деревня!) с большим удовольствием вспоминала о своих любовных приключениях с Крисом в Москве, вспоминала с искренней ностальгией, и о расписке не забыла разболтать, дура! Морозову оставалось только напиться с горя: какая тут к черту агентурная работа, если у обоих языки без костей? Вернувшись в Лондон, разведчик отправил в Центр шифровку о вопиющем нарушении конспирации со стороны агентов и полной бесперспективности работы с ними.
— Правильно здесь написано, что она набитая дура, и вообще два сапога — пара! — проворчал начальник отдела, но уже не Левинский, которого расстреляли, а Гринько, из нового партийного набора. Дела агентов снова отправили в архив — нечего мараться с дерьмом, родственников Даши решили не трогать: вдруг эти психи поднимут бучу в Англии?
Любящие супруги жили долго и умерли почти в одно время в преклонном возрасте, в окружении любящих детей и внуков. Больше всего не повезло Игорю Бровману: не тронули его в самую последнюю предвоенную чистку, когда перестреляли и шефа, и Привалова, и почти весь отдел, пощадила его немецкая пуля, хотя он прошел в Смерше через всю войну и дослужился до подполковника. И в первые послевоенные годы судьба хранила, и он двигался вверх. Но все-таки не повезло: в сорок восьмом, во время кампании против космополитов Бровмана арестовали, обвинили в связи с крупным английским шпионом Кристофером Барни и приговорили к «вышке».
Это было обидно, но смерть он встретил достойно.
День седьмой
Потом тебе будет жаль меня, Джованнни, но тогда я любил ее, и не просто любил! Что там твой Теодоро, влюбленный в Виоланту и чуть не попавший из-за нее на виселицу, или Джьянни из Прочиды, привязанный к колу вместе с любимой, или Чимоне, похитивший на море свою возлюбленную Ефигению и оказавшийся в заточении на Родосе! Она осталась со мной в каюте, время летело волшебно быстро. Помнишь Омара Хайяма?
Ты знаешь, почему в передрассветный час
Петух свой скорбный глас бросает столько раз?
Он в зеркале зари увидеть понуждает,
Что ночь — еще одна — прошла тайком от нас!
Беспечно и счастливо между поцелуями читали любимого Сальвадора: «… и я изложил ей свой новый каприз, который на сей раз представился мне совершенно неосуществимым: — Снеси мне яйцо». Или: «Разве не для нее я вырядился с утра самым дурацким, дичайшим образом? Для нее — то был мой свадебный наряд. Разве не для нее я умащался козьим пометом и лавандовым маслом, разве не для нее изорвал в клочья лучшую рубаху тончайшего шелка, разве не для нее искровянил себе бритвой подмышки?»
И мы снова намазались маслом. Погода стояла жаркая, но это никоим образом не влияло на нас.
Днем я заехал к Батову и поинтересовался ходом поиска Гуся, мой приятель (кривоватый нос картошкой с расселиной на конце так напомнил мне о последнем рандеву с его сестрой, что началось сердцебиение) наморщил лоб и важно сообщил, что розыск идет интенсивно, машину Гремицкого видели в районе Нижнего Новгорода, и нет сомнения, что оба будут задержаны.
— От твоего пребывания здесь ничего не изменится. Самое главное, что Гусь — жив. Советую отплыть в Макарьево, как планировалось. Осмотрите монастырь… погуляете. Кстати, Роза очень хотела поехать туда, ты не возьмешь ее?
Он был настолько любезен, что на машине заехал за сестрой и отвез нас обоих на «Ленин», там мы заперлись в моем люксе (Марфуше я запретил тревожить меня даже в случае начала мировой войны). Интересно, пользовали ли во Флоренции масло или же эта добрая традиция умерла вместе с древними греками? В тот день к нашим услугам были «Царица Клеопатра», «Тайны Нила», «Сады Шахерезады» и еще пара дюжин сортов. Никогда не жалей масла, Джованни, особенно, если у тебя волосатая грудь, выливай полный флакон, не экономь! Натерев грудь чернотюльпановой эссенцией, я нежно щекотал своей грудью набухшие соски Розы, пахнувшей жасмином, смешанным с тончайшим запахом пота (от этого аромата у меня темнело в голове!). Когда соски вырастали в твердые мизинцы, я резко прижимал их к себе, затем медленными вращениями тела втирал масло в ее грудь, постепенно набирая скорость. Руки мои жили сами по себе, играли свою игру, пальцы метались по ее телу, словно исполняя волшебные прелюды Шопена, ласкали и растирали до желанной кульминации.