Конечно, у Дэвида не было никаких сомнений в безупречном джентльменстве Тома, который, как истинный британец, скорее бы умер, чем позволил себе расслабиться. К тому же он был рыжий, как и хозяин, это незримо сближало сердца. Испытывая угрызения совести (большая редкость для сотрудника секретной службы, правда, когда дело касается людей, а не собак), Дэвид, не став дожидаться лифта, быстро взлетел на третий этаж и, вслушиваясь в деликатное урчание Тома за дверью, открыл апартаменты. Оба рыжих джентльмена радостно выпорхнули на улицу и проскочили в парк, где сеттер был спущен с поводка и оросил жаждущие влаги пальмы.
Замалек населяли в основном западные люди и ухоженная местная буржуазия, Смизерс внушал себе, что район напоминает Хемстед, по которому он скучал, хотя был чистокровным йоркширцем и до сих пор не избавился от акцента, даже пройдя сквозь Бирмингемский университет и Школу восточных исследований. Просидев несколько лет в таинственной штаб-квартире английской разведки СИС в Лондоне и занимаясь арабскими странами, в начале семидесятых Смизерс был брошен на боевые рубежи в Саудовскую Аравию, а затем транспортирован в Каир в качестве резидента, имевшего в подчинении целых десять человек, изрядное число для экономных англичан. Смизерс медленно шел по аллее, бдительно посматривая на Тома: собак арабы не жаловали (самим жрать было нечего) и вполне могли огреть его палкой. Правда, такой дичайший случай произошел лишь один раз с женой шведского посла, болонку которой в нищем районе (как эта дама там очутилась — загадка!) попросту прибили булыжником прямо на глазах у хозяйки. Но не в Замалеке. Тут правила Европа, тут цивилизация не желала менять свой стиль жизни, тут боготворили младших братьев и даже некоторые богатые арабы переняли эту порочную привычку процветающих наций.
Было около пяти, жара спадала, начинало смеркаться, и весь особаченный бомонд медленно стекался в парк, как на званый бал, со своими терьерами и мастифами. Дэвид дошел до любимой пальмы Тома, именно там на аллее он и увидел Иссама Абдель Карара, тоже с рыжим ирландским сеттером. Поскольку Иссам уже много лет верно служил Англии и ее боевому отряду СИС, Дэвид сделал вид, что не замечает агента и, движимый конспирацией — профессиональным психозом любого разведчика, свернул в сторону. Однако Карара бодро нагнал его, сияя солнечной улыбкой.
— Добрый вечер, Дэвид! Я счастлив вас видеть!
— Добрый вечер, Иссам! — хмуро отозвался Смизерс.
— Каждый раз, когда я вижу вас, я чувствую, как мое сердце наполняется радостью. Нет ничего прекраснее встречи с другом…
Дэвид промолчал, и на его лице не отразилось ничего, кроме угнетающей сумрачности. О, как хорошо он изучил сладкие речи Востока! Чем звонче поют соловьи, тем опаснее нести бремя белых — смотри под ноги! Не болото ли тут? Не сверкнул ли за пальмой кинжал? О, Восток, любовь и ненависть моя!
— Здоровы ли вы, Дэвид? — ласково поинтересовался Иссам. — Может, я могу вам помочь?
— Вы напрасно подошли ко мне. — Смизерс решил пренебречь джентльменской деликатностью. — Нельзя нарушать элементарные принципы конспирации. Тут много людей, и не в интересах дела афишировать наше знакомство.
— Но тут все собачники подходят друг к другу! — светясь неотразимой улыбкой, возразил Иссам. — Я так уважаю вас, что не могу пройти мимо, не пожав вам руку.
— Но мы же секретно — понимаете? — совершенно секретно сотрудничаем с вами, к тому же вы работаете не в цирюльне, а в каирской контрразведке. Вдруг вас увидит со мной кто-нибудь из коллег?
Смизерс хотел и дальше продолжить свои менторские наставления, но вдруг почувствовал всю бесполезность этого: если уж арабу что-то приспичило, то отогнать его может только Аллах.
— Посмотрите на пару около теннисного корта, мой дорогой Дэвид, около нее вертится великолепный датский дог. Черный с белой грудью. Знаете, кто эти люди?
— Я забыл дома очки, — холодно ответил Смизерс, не желая раскрывать перед агентом свою осведомленность.
— Русский военный атташе Аркадий Хват и его жена Нина. А черного дога зовут Антон.
Конечно, Смизерс сразу же узнал атташе, именно у него на квартире еще полгода назад он просил Иссама установить технику, дабы подсобрать полезные данные об образе жизни и политических настроениях. Задание было исполнено, но ничего интересного, кроме мелких семейных скандалов, на свет не вышло, провалилась и затея с наружным наблюдением за Хватом: опытный разведчик раскалывал его уже через десять минут. Помнится, Дэвид довольно грубовато отчитал агента, заметив, что СИС ожидает от него более эффективной работы за хорошее жалование.
— Что значит слово «хорошее», дорогой Дэвид? — развел тогда руками Иссам. — Все в мире относительно, а жизнь дорожает. Но деньги для меня не главное. Я не выношу, когда мой лучший друг, когда мой брат пребывает в дурном настроении, и я сделаю все, чтобы на сердце у него все сияло, как в садах Семирамиды…
«М-да, интересно, какие сады он собирался раскинуть в сердце на этот раз? Любят эти полудикари (неудобно, но имперские замашки засели у Дэвида глубоко в крови) рисовать воздушные замки», — мрачновато думал Смизерс. К счастью, два ирландских сеттера устроили шумную возню и отвлекли почтенных шпионов от продолжения диалога, чем англичанин не преминул воспользоваться (о, конспирация!) и отскочил от агента, договорившись о встрече на конспиративной квартире.
Чета Хватов беспечно прохаживалась по лужайкам, датский дог Антон отличался завидной дисциплинированностью, словно сам служил в непобедимой советской армии и имел звание: он не отрывался от хозяев даже при виде игривых сучек, крутивших у его носа своими развратными хвостами, пес был безраздельно предан семье, и супруги платили ему взаимностью.
— Ну какая от тебя польза? — ласково говорил Аркадий догу, смотревшему на него умными глазами. — Вот если бы ты был бобтейлом, то Нина из твоей шерсти вязала бы мне носки.
Пес понял шутку и играючи прыгнул на Нину, но не коснулся ее лапами, а лишь высунул на ходу язык и лизнул нежно руку, давая понять, что ради нее он готов превратиться в бобтейла и, если надо, в шерстяной носок. Военный атташе потрепал его по шее, оценив тем самым чувство юмора у животного, и сам добродушно улыбнулся. Добропорядочный муж, отец двоих сыновей, служака с великолепной выправкой, бывший чемпион по плаванию, командир полка, отличившийся во время вторжения в Чехословакию и потому катапультированный в военно-дипломатическую академию, а оттуда в Главное разведывательное управление Министерства обороны (ГРУ), полковник, ожидавший неизбежного генеральского звания, сорокалетний красавец мужчина Аркадий Иванович Хват. Да и Нина была хороша: блондинка с соломенного цвета волосами, голубыми глазами с загадочным прищуром, наконец, легкая поступь, как у балерины, такие дамы — редкость, особенно в среде потенциальных генеральш.
В этот время с аллеи советскому атташе помахал рукой высокий худощавый человек, лучший бейсболист Йельского университета, самый очаровательный дипломат в каирском свете, резидент ЦРУ Фрэнк Ростоу, отличавшийся прямым характером и неизбывной веселостью. Портрет процветающего янки несколько подтачивала коричневая такса с раздутыми сосками, почти волочившимися по земле, у кривого низкорослого создания блестели бока, и, оно, натянув поводок, резво тянуло хозяина к высокомерному Антону. Пришлось сойтись и обменяться любезностями, свежести в них было немного: Фрэнк любил поерничать и лукаво спросил у Хвата, как идет работа по главному противнику — так на советском разведывательном сленге именовали США. Хват не остался в долгу и пожелал успехов резидентуре ЦРУ и ее симпатичному шефу.
— Почему вы считаете, что я — резидент ЦРУ?
— Об этом говорит весь дипломатический корпус…
— Честно говоря, эти слухи меня мало волнуют, — заметил Фрэнк. — Гораздо хуже, что моя Салли совершенно перестала есть рыбу и требует только мясо.
Тут в светскую беседу вмешалась Нина, заметив, что такое бывает иногда в преддверии течки, а заодно и поинтересовалась здоровьем супруги Фрэнка, писаной красавицы Файзы, притчей во языцех в высших кругах совколонии: неужели империалистам разрешают вот так запросто жениться на иностранках, причем азиатках? Или это ход зловещего ЦРУ, своего рода приманка? А американцам разрешается принимать ислам?
— Мне всегда интересно, как американец может ужиться с арабкой, — материализовал любопытство коллектива Хват.
— А почему русские не женятся на иностранках? — огрызнулся американец. — Даже ваш прекрасный дог уживается с котом, — хохотнул Ростоу.
Истинная правда, сибирского кота тоже привезли из Москвы, нежили его и холили, превратили в хозяина дома, которого боялся даже Антон. Но Хват сдержал себя и не стал поддаваться на провокацию, ну его к черту, этого Фрэнка, в конце концов, разведчики должны заниматься не дискуссиями, а вербовками, к тому же с Ростоу в ближайший четверг предполагался ланч в Шератоне.
Расстались, растащили псов, и тут очередная приятная встреча: полный, лысый мужчина, несущий за пазухой жирного угольно-черного кота, причем с ошейником на шее, сановная походка и отнюдь не случайно: сам резидент КГБ в Каире Василий Петрович Осоргин.
— Добрый вечер, Василий Петрович! — с лица Хвата сошла степенность, и в голосе появилась неуловимая заискивающая нотка. — Прочь! — вдруг закричал он так визгливо, что Осоргин вздрогнул, словно это относилось к нему, а не к догу, учуявшему дичь. Только еще не хватало орать на резидента! Слава богу, ГРУ, в котором трудился Хват, хотя и не находилось в прямом подчинении у КГБ, но довольно плотно им контролировалось на предмет безопасности от враждебного проникновения и инакомыслия, естественно, с помощью агентуры, к славной когорте которой принадлежал и сам военный атташе еще со времен учебы в ВДА.
— Привет, Аркадий Иванович! Твой Антон просто превратился в огромную корову. А где твой кот? Боитесь выводить его вместе с догом?
Обсудили кое-что от Бисмарка до насморка, не забыли и о сложных взаимоотношениях кошек и собак и об их соперничестве за хозяйскую любовь. Черный кот между тем спесиво посматривал на Антона, распустившего язык, и всем своим видом оскорблял: хоть ты и датский дог, но шавка паску