Стрелки электрических часов каждую минуту делали короткий скачок, постепенно приближаясь к полуночи. Без пяти двенадцать он услышал сзади себя знакомый голос:
— Иван Петрович! Ну что же ты… Ведь мы условились ждать возле киоска…
— Да… я отошел немного размяться…
— Ну, идем в сторонку. Тут сумасшедшие с ног собьют! — С этими словами Лола взяла Ивана Петровича под руку и потянула к закрытым киоскам. — Вот паникеры! Поезд когда еще отходит, а они бегут, словно опоздали…
В укромном и безлюдном углу Иван Петрович поставил большой тяжелый чемодан, сильно оттянувший ему руку.
— Теперь внимательно слушай! Держи письмо и вот… Десятка пик. Ты десятка пик! — вполголоса сообщила она, передавая маленькую пасьянсную карту и запечатанное в конверте письмо. — В Заречинском совхозе есть наш человек. Зоотехник Суханов. Запомнил? Выбери подходящий момент и покажи ему карту. Он тебе тоже покажет девятку пик. После этого ты можешь говорить с ним свободно. Отдай письмо. Привезешь ответ. Вот и все. Смотри, времени уже много!.. Ты все запомнил?
— Фамилию запомнил. Зоотехник Суханов, а все остальное — не забуду. Лола, а что значат эти карты?
— Вещественный пароль. Иди, иди, Петушок! Опоздаешь! А меня дома ждут.
Иван Петрович взглянул на часы, взял чемодан и, в сопровождении Лолы, направился к поезду.
Здесь он поставил чемодан в тамбуре вагона, предъявил проводнице билет, посмотрел вслед уходящей Лоле и беспомощно оглянулся по сторонам. Что делать? Поезд скоро отойдет, но ни Угрюмова, ни Сергея Васильевича до сих пор нет.
— Проходите, гражданин… чего вы на дороге встали! Туда или сюда… Загородил проход…
Иван Петрович вытащил свой чемодан на платформу и пропустил в вагон сердитую женщину.
— А вы что, пассажир, не садитесь? — спросила проводница.
— Да тут один человек должен меня провожать…
— Опоздал наверно.
— Не должен был опоздать, — неуверенно пробормотал Иван Петрович, с тоской глядя на бегущих мимо пассажиров.
Прошла минута. Радио предупредило об отходе поезда, попросило провожающих покинуть вагоны, а через пять минут раздался свисток дежурного.
Часть вторая
11. Хре́новая проблема
В вагоне было свободно. Дачный сезон еще не разгорелся, грибникам и ягодникам в лесу делать нечего, а рыбаки и охотники выезжают обычно с субботы на воскресенье.
Напротив Ивана Петровича устроился пожилой мужчина с туго набитым портфелем. Фетровая черная шляпа, летнее габардиновое синее пальто, поношенный, но хорошо сшитый серый костюм, галстук говорили за то, что сосед Ивана Петровича ленинградский житель, интеллигент. Но брезентовые брюки, заправленные в кирзовые сапоги, говорили о другом.
Пассажир был явно чем-то расстроен. Глядя в окно, на мелькавшие мимо огоньки фонарей, на силуэты корпусов депо, складов, домов, он часто и шумно вздыхал.
Иван Петрович тоже чувствовал себя неважно. Знакомое чувство одиночества, какое он испытывал в Восточном ресторане, снова закралось в душу, хотя и не в такой острой форме. Письмо шпиона лежало в кармане и было неизвестно, имеет ли он право распечатать и переписать его содержание. А может быть, оно написано шифром или какими-нибудь симпатическими чернилами?
— У вас тут свободно?
Иван Петрович оглянулся и увидел стоящего в проходе Сергея Васильевича.
— Пожалуйста, пожалуйста! Садитесь! — обрадовался он.
Сосед, занятый своими мыслями, даже не взглянул на нового пассажира.
— А этот вагон курящий? — спросил через минуту Сергей Васильевич, устроившись рядом с Иваном Петровичем.
— Первый раз в жизни слышу о курящих вагонах! — не поворачивая головы, пробурчал сосед.
— Извините! Я вижу, вы тонкий знаток русского языка, я хотел спросить: вагон для курящих?
— Нет. Только для пьющих.
— Жаль. Значит, надо в тамбур идти, — сказал Сергей Васильевич и, подмигнув Прохорову, вышел.
Теперь Иван Петрович знал, что делать. Он снял и повесил на крючок пальто, фуражку, задвинул под сиденье чемодан, калоши, причесал волосы и, видя, что сосед не обращает на него внимания, пошел в конец вагона. Сергей Васильевич ждал в тамбуре.
— Вот хорошо, что вы здесь! Я просто не знал, как быть с письмом, — тихо сказал Иван Петрович, передавая запечатанный конверт капитану госбезопасности. — Оказывается, зоотехник Суханов — девятка пик! А я теперь десятка. Велено показать ему карту, а после того, как он покажет свою, можно разговаривать открыто. Но о чем я буду с ним разговаривать — ума не приложу!
— Иван Петрович, а вы меньше разговаривайте. Помните, что говорил подполковник? Больше слушайте. Есть же такие молчаливые люди, из которых слова не вытянешь.
— А если он начнет задавать вопросы?
— Ну, это смотря по тому, какие вопросы! На месте будет видно.
— А с письмом как?
— Письмо я верну.
Из соседнего вагона вышла полная седая проводница с допотопным фонарем, в котором горела свеча. Она поднесла его к надписи «В тамбуре стоять строго воспрещается» и спросила:
— Грамотные?
— Извините, пожалуйста. Я только покурить…
Но проводница, не слушая оправданий, открыла дверь и ушла в соседний вагон.
— Ничего, ничего, Иван Петрович! Все идет нормально, слушайте, наблюдайте и мотайте на ус, — говорил Сергей Васильевич. — Скажу вам откровенно — я не ожидал от вас… думал — испугаетесь, растеряетесь и, вообще, был против.
— Ну, а сейчас?
— Вполне! Держитесь вы правильно. Теперь я спокоен… Возвращайтесь назад. Увидимся еще.
Поезд вышел за город. Вагон перестал вздрагивать на стрелках и колеса начали ровно выстукивать какой-то знакомый мотив детской песенки.
Сосед Ивана Петровича успел разложить на столике газету, а на нее выкладывал из портфеля колбасу, копченую селедку, булку.
— Вы далеко едете? — спросил он, когда Иван Петрович сел на свое место.
— До Отрадного.
— Там и живете?
— Нет, я в командировку.
— Ах, вот оно что… На посевную?
— Да. Командировка связана с посевной.
— Мобилизовать широкие массы трудящихся на героический трудовой подвиг…
Говоря это, сосед покосился на желтые ботинки Ивана Петровича и достал пол-литра водки, эмалированную кружку и перочинный ножик.
— Давайте за компанию? — предложил он. — Одному как-то не то…
— Нет, спасибо! — отказался Иван Петрович, но аппетитные приготовления соседа вызвали в желудке приятное томление.
Заразительное занятие вагонная еда. Стоит одному из пассажиров, в самое неурочное время, достать бутерброд, как его примеру последуют все, кто имеет что жевать.
Иван Петрович не долго раздумывал. На место он приедет рано утром, и пока доберется до совхоза, пока устроится, пройдет немало времени. А значит, следует подкрепиться.
Многие люди считают, что теплые человеческие чувства, вроде любви, дружбы, симпатии, уважения проявляются главным образом в словах, но, как мне кажется, это неверно. Настоящее чувство познается только в делах.
Кулек с пирожками в чемодане Ивана Петровича, вареные яйца, большой кусок жареной телятины, булочки, заботливо приготовленные и упакованные руками Надежды Васильевны, без всяких слов, неопровержимо доказывали, что она, хотя и несколько своеобразно, но любит Ивана Петровича.
— Э-э… сколько у вас закуски! Ну как тут не выпить сто грамм! — воскликнул сосед, и вышел из купе.
Скоро он вернулся с граненым стаканом и, не слушая возражений, налил полную кружку себе и половину стакана Ивану Петровичу.
— Я вам немного… половинку. Не с бутылкой же мне чокнуться.
— Пить водку на ночь глядя…
— Какая там ночь! Светает уже… Берите, берите. Как вас прикажете величать?
— Иван Петрович.
— Да что вы говорите! И меня зовут Иваном Петровичем. А фамилия?
— Прохоров.
— Да не может быть! — поразился сосед. — Удивительно!
— А что?
— Так я тоже Прохоров! Вот уж, действительно, тезка! По этому случаю надо чокнуться! Берите, берите! Не хватало еще, чтобы вы агрономом были.
— Нет. Я не агроном, но работаю в сельскохозяйственной организации.
Выпили и принялись за еду. Иван Петрович предложил домашние пирожки, телятину. Второй Иван Петрович не отказался.
— Н-да! Сразу видно, что женатый человек, — со вздохом проговорил он.
— А вы?
— У меня все очень сложно… Я женатый холостяк. Давайте еще! — снова предложил он, берясь за бутылку. — Чуть-чуть! Десять грамм. Не оставлять же на дне… Какая нам еще радость в жизни осталась? Водка сердце веселит, и на душе как-то легче…
Иван Петрович слушал агронома со странным чувством подозрения. Случайно встретив одного из многочисленных Иванов Петровичей Прохоровых, о которых говорил ему Угрюмов, и зная, что среди них когда-то находился шпион, невольно стал об этом думать. «А вдруг он тот самый…»
— А вы далеко едете? — осторожно спросил плановик.
— Я еду к себе в колхоз.
— Вы работаете в колхозе?
— А чему вы удивляетесь? Не похож на колхозного агронома? Согласен! Мало похож. Всю свою сознательную жизнь в канцелярии просидел. «Совбюром», как нас Ленин называл. Глупо сложилась жизнь… А кто виноват, и сам не знаю. Себя винить не хочется. Но, видимо, никуда не денешься… Вы тоже в канцелярии сидите?
— В плановом отделе.
— Вот, вот… Потребитель!
Агроном взял водку, вылил остатки в свою кружку, поставил бутылку под скамейку, выпил и взъерошил волосы. По всем признакам, ему хотелось излить душу. Так оно и случилось.
— Мистика! — сказал агроном, обращаясь к пустой кружке. — Удивительные вещи творятся на белом свете! — продолжал он, поворачиваясь к Ивану Петровичу. — Чем больше думаю, тем страшней становится…
Минуты через две, когда «градусы» поднялись до верхней точки, агроном наклонился и, уже точно адресуясь к соседу, заговорил:
— Уважаемый тезка!.. Послушайте, что я вам расскажу. Ехать нам долго, делать нечего… а история моя — прямо хоть в литературу!.. Окончил я институт и сразу попал в земельный отдел за письменный стол. Мальчишкой был! Казалось, что здесь-то и есть главная цель и смысл жизни. Ну как же! Руководитель в районном масштабе. Могу приказы писать!.. Ну и писал. Двадцать два года писал! Горы бумаги, море чернил извел я за свою жизнь. А чем больше писал, тем выше поднимался, по служебной лесенке. Последние годы довольно высокий пост в областном земельном управлении занимал. Квартира в городе, семья… Все было!.. Да!.. И все пошло прахом… скажу вам откровенно. На склоне лет величайшую глупость сотворил. Женился на молодой! Первая жена в конце войны умерла, ну а я был мужчина, как говорится, в соку. Долго ли попасться на удочку. Соблазнительные приманки на каждом шагу. Н