Чужие секреты всегда интригуют… Не случайно значит считается неприличным шептаться и секретничать в обществе, или говорить на незнакомом языке. В наши дни, с появлением радио, это чувство досады переживал каждый человек. Я знал одного старика, который с удивительным упорством просиживал все вечера возле дорогого радиоприемника, подаренного ему внуком. Поймает, бывало, какую-нибудь станцию: немецкую, английскую или французскую и сидит, склонив голову.
— Ну что, дед?
— Да вот слушаю.
— Ты бы лучше музыку нашел.
— Музыка мне ни к чему. Я не девка, музыкой забавляться.
— Так ведь все равно не понимаешь, о чем они говорят.
— Да! — с огорчением признавался дед, почесывая в затылке. — Диво! Чего-то говорят, а чего — не разберешь.
— Зачем же ты слушаешь, если не разобрать?
— Должо́н понять!.. Не может быть такого положения, чтобы люди людей не поняли. Вникнуть надо как следовать…
— Вот оно что! Значит, ты вникаешь?
— Вникаю, милый человек. Изо всех сил вникаю.
— Ну и как? Успехи-то есть?
— Как им не быть. При старании завсегда успехи будут… Некоторые слова я уж разбираю… Социализм поминают, коммунизм… Советишен болтают… Русишен…
Но вернемся к повести. Прочитав послание «Короля треф», Суханов скомкал его и вместе с конвертом засунул в топку плиты. Затем открыл заслонку трубы и поджег письмо.
— Давно вы видели Виктора Георгиевича? — спросил он, когда огонь пошел на убыль.
— Недавно.
— Как он себя чувствует?
— Да как вам сказать… Процветает!
— Очень рад, — равнодушно проговорил Суханов. — Передайте ему, что у меня все в порядке. Знакомство на аэродроме есть. Человек не очень подходящий, но успел задолжать мне пятьсот рублей… под расписку. Жена у него клад! Любит тряпки. Особенно заграничные, и через нее можно многое сделать…
Вернувшись к столу, Суханов выпил стопку столичной водки и с аппетитом принялся за еду.
— И все? — спросил Иван Петрович, видя, что тот не собирается продолжать.
— Все! Нужные документы, скажите, собрал.
— А совхоз? — не выдержал и, явно нарушая совет Угрюмова, спросил Иван Петрович.
— А что совхоз?
— Ну здесь-то вы что-нибудь… Вы же тут работаете…
— Ну так что?
— Да нет… я так спросил. Увидел, что дела в совхозе, как бы это сказать… оставляют желать лучшего, ну и вот… спросил.
— Да… оставляют желать лучшего, — задумчиво повторил Суханов. — И за это нужно вас благодарить!
— Меня-а-а? — поразился Иван Петрович.
— Да! То есть, не лично вас, а Главное управление и кое-кого из других руководителей. Иной раз выполняешь какое-нибудь предписание, а самому страшно делается — вдруг придут со свечками да спросят: «Вы что! Вредительством занимаетесь?..» И никакая бумажка тогда не спасет. «Вы что, скажут, дурачком прикидываетесь! Специалистом считаетесь, а такие распоряжения выполняете? Почему не возражали? Почему не писали куда следует?» — все больше оживляясь говорил зоотехник. — Я теперь каждый раз в письменной форме директору свои соображения пишу… на всякий случай. С копией. Нервы, понимаете ли, не выдерживают.
— Ну, например…
— Да на каждом шагу… Не разрешают, например, сокращать поголовье.
— Правильно!
— Что правильно? Правильно, что мы держим коров с одним соском и за их счет снижаем надой? Правильно, что у нас петухи числятся яйценоскими?
Иван Петрович смутился. Слово вырвалось, и назад его не воротишь. А между тем, он понял, что зоотехник прав. Держать и кормить петухов, с надеждой, что они начнут нести яйца, так же бессмысленно, как и ждать от порченой коровы прибавки молока. Ну, а что делать, если сверху пришел категорический приказ — не сокращать поголовье! Спорить и доказывать бесполезно.
— Да нет… вы меня не так поняли, Валерий Николаевич. Не в том смысле! — выкрутился Иван Петрович.
— А в прошлом году какой номер выкинули! — продолжал Суханов. — С весны подняли шум. Лозунг повесили: «Зеленые овощи Ленинграду». Собрания проводили, агитировали, обязательства взяли… Ну, рабочие поднажали. Огурцов посеяли что-то гектаров пять. Сначала думали ударят утренники, все погибнет. Так нет. Обошлось. Огурцы растут, цвести начинают. А тут, как оно всегда и бывает, красный паучок появился. Вредитель. Дело обыкновенное. Нельзя сказать, чтобы много, но директор сообщил в Главк. Там встревожились. Дело-то такое… Кампания! Прислали вагон ДДТ, распылители — паучка уничтожать. Большая была проделана работа! Весь порошок раскидали. Паучка уничтожили, а вместе с ним уничтожили и всех шмелей, пчел километров на десять в окружности. Старичок наш овощевод из себя выходил. Возражал, писал во все инстанции. Да разве с ним будут считаться? Все делалось по научным нормам и методам… Одним словом, ботва огуречная в прошлом году росла пышно, а огурцов мы так и не дождались. Опылять их было уже некому! — щелкнув языком, закончил Суханов и налил себе еще водки.
Из щей выловили кусок свинины и разрезали его пополам: на второе блюдо.
Следует заметить, что настроение Ивана Петровича после того, что он услышал от шпиона, не поддается никакому определению. Подумайте сами! До прихода сюда он получил, как говорят плановики, «исходные данные», сделал необходимые выводы и постепенно нашел необходимое подтверждение, и даже открыл закон, о котором мы говорили раньше. И вдруг все оказывается совсем не так. Его предположение, или иначе — гипотеза — лопнула, как мыльный пузырь.
Не могу удержаться, чтобы не сделать еще одного замечания. Иван Петрович, как и все другие плановики, привык к тому, что исходные данные: цифры и нормативы — дает кто-то другой. Сам он, как правило, не занимался их проверкой. Какое ему дело, если исходные данные, скажем, завышены, а значит, и составленные им планы не реальны, так сказать — липа… Свое дело он делал добросовестно, в поте лица, и план утвердило начальство, а какое ему дело до тех, кто будет выполнять его план…
Долго молчал наш Иван Петрович, обдумывая, как ему сейчас поступить. Судя по картам, он был на одно очко выше Суханова, и это его к чему-то обязывало… Ведь всякий начальник всегда держится с подчиненными иначе, чем с равными, и чувствует, что старшинство его к чему-то обязывает… Но к чему? Именно этого-то и не знал Иван Петрович.
— Н-да! Все понятно! — многозначительно произнес он. — Ну, а чем же все это кончилось? Я что-то забыл. Огурцы мы, действительно, планировали. Это я помню. А насчет опылителей — не слышал.
— Кончилось все к общему удовольствию, — серьезно ответил Суханов. — Приехала комиссия, посмотрела на посевы, проверила документы и пришла к выводу, что все было сделано правильно, по последнему слову науки. Вот если бы директор послушал старика-овощевода, тогда другое дело… Были бы огурцы, но директору обязательно попало. Почему не принял мер против паучка…
Иван Петрович покосился на зоотехника и понял, что тот говорит с мало заметной, но все-таки с иронией.
— А вы остроумный человек, Валерий Николаевич!
Вы, наверно, заметили, дорогой читатель, что факт с огурцами как-то перекликнулся с тем, что говорила Оля об ученых дамах, дачницах, производящих опыты на десяти квадратных метрах.
Иван Петрович не обратил на это внимание, потому что ко всему, что связано с наукой, относился со священным трепетом. Достаточно было ему сказать, что перед ним кандидат каких-нибудь наук, как он терял всякую способность соображать, а тем более возражать… Какую бы чепуху тот не говорил!.. Он не мог допустить мысли, что кандидат наук иногда никакого отношения к науке не имеет, диссертацию за него писал другой человек, и вообще, путь в науку ему проложил телефонный звонок.
По своей наивности не понимал он и того, что звание и знание совершенно различные вещи. В науке, как и во всяком другом деле, должно быть разделение труда. Одни работают, другие едят… То есть, извините, я не так хотел сказать! Одни ученые занимаются тем, что исследуют, изобретают, открывают, и для этого им, конечно, необходимы знания, но не обязательны звания. Другие ученые занимаются внедрением научных открытий, а для этого никаких особенных знаний не требуется, но зато нужны звания. И чем выше будут звания, тем шире будут внедряться, как новые, так и старые научные открытия.
— Послушайте, Валерий Николаевич, — начал Иван Петрович, ковыряя спичкой в зубах, — я, понимаете ли, попал в неприятное положение и хочу с вами посоветоваться.
— А в чем дело?
— Да вот насчет совхоза… Поликарп Денисович дал задание, а я не знаю, что ему теперь и сказать… Насчет тракторов, например? Он очень недоволен! Есть, говорит, слухи, что из пяти… один отремонтирован, да и тот в борозде стоит.
— Это, наверно, Ольга Игнатьевна сообщила! — со смехом и не совсем твердо сказал Суханов. — Никак не может успокоиться. И все на свою голову.
— Почему?
— Да потому что никак не найти виновника. Почему трактор стал? Нет запасных частей… Ну, а если в Главсовхозе об этом узнают, что изменится? Запасные части Поликарп Денисович все равно не пришлет. Их нет! Тю-тю!.. Но зато он сделает нагоняй директору, механику, снабженцу… сплошные неприятности! А что она получит? Премию? Благодарность? Ничего подобного. Только неприятности!
— Как же быть?
— Тебе? — вдруг переходя на «ты», спросил Суханов.
— Да. Что я должен привезти? Я же, как-никак, с обследованием приехал.
— Спроси у директора. Ему лучше знать: стоят трактора или пашут.
— А если он скажет, что пашут?
— Тем лучше! Так и надо сообщать.
— Это же очковтирательство!.. Если Куликов проверит и узнает?
— Зачем? Он никак в этом не заинтересован. Если трактора пашут, значит, дела идут хорошо. Все спокойны, все довольны. Ты меня извини! — сказал Суханов, посмотрев на часы. — Мне надо минут на сорок отлучиться. На ферму сходить. Отдыхай пока. Ложись на мою кровать, не стесняйся. Скоро директор вернется и пойдем вместе…
Прохоров не возражал, и когда шпион вышел из дома, долго смотрел в окно, пока тот не скрылся за поворотом дороги.