Щелкали затворы винтовок. Звякали пряжки ремней. Голос старшины доносился с улицы:
— Маслов, патроны раздавайте!
— Есть! Лукин за меня остается.
В ленинский уголок бойцы вкатили пулемет. Вслед за пулеметом влетел Яковенко, уже переодетый в военное; он бросился к своему «максиму».
— Не тронь… подготовлен, подготовлен. Сальники сам наматывал…
— Все на месте? — спрашивал больше для порядка командир пулеметного отделения, оглядывая бойцов.
В коридоре Маслов уже раздавал патроны выстроившимся бойцам.
Все стояли особенно подтянуто, чувствуя, что тревога не учебная.
— Слушай мою команду! — крикнул старшина в конце коридора. — Равняйсь!
Разговоры сразу прекратились. Шарканье ног равнявшегося строя с правого фланга покатилось на левый и оборвалось. Наступила тишина. С момента объявления тревоги прошло не больше минуты.
— Смирно!
Одним движением бойцы повернули головы и выдвинули вперед себя винтовки. Свет лампочки заиграл на штыках. Выждав секунды три паузу, старшина скомандовал:
— Вольно! Маслов, продолжайте раздавать патроны, — сказал он, повернулся и ушел в канцелярию.
В коридор вошел Васильев, ведя на поводу Мазепу. Собака радостно махала хвостом и повизгивала от нетерпения. Общее настроение передалось и ей.
Старшина, высунув голову из-за дверей, крикнул:
— Пулеметчикам получить запасные ленты на складе!
Красноармейцы переглянулись. Командир пулеметного отделения, оставив за себя Яковенко, побежал в склад.
13. Погоня
В канцелярии лейтенант уже пришел в себя. Лебедев перевязывал ему голову.
— Все построились? — спросил начальник старшину и посмотрел по привычке на часы.
— Все, товарищ лейтенант.
— Давайте Мазепу на след… Он из окна ушел.
В канцелярию вошел Васильев с собакой. Ей дали обнюхать стул, на котором сидел Райский. Мазепа сразу попил и, сделав два круга по комнате, рванулся к окну.
— Не надо в окно вылезать… не удержите. Обойдите, товарищ Васильев, — остановил лейтенант связиста.
Васильев вышел, и скоро послышался лай Мазепы под окном.
— Жукова ко мне.
Старшина выглянул в коридор.
— Жукова в канцелярию.
В коридоре, как эхо, приказание повторилось, а в ответ на это гулко затопали сапоги, и в канцелярию вошел Яковенко.
— По вашему приказанию явился, товарищ лейтенант. Командир отделения на склад пошел.
— Яковенко? Вы же демобилизовались?
— Никак нет… я всегда в армии, товарищ лейтенант.
— Это хорошо. Давайте, Яковенко, в секрет. К болоту. Туда, где четвертый пост. Вы знаете? Ждите до рассвета.
— Есть. Можно идти?
— Идите. В случае чего, не церемоньтесь. Чтоб ни один назад не ушел.
— Не уйдет, товарищ лейтенант, — серьезно ответил Яковенко и, повернувшись, вышел.
В окно выглянул Зорин.
— Мазепа на следу, товарищ лейтенант. Нарушитель пошел к лесу.
— Сейчас. — Лейтенант встал. Пошатнулся. — Ничего, ничего… Чем это он меня угостил? Всю жизнь колечко не забуду. Где моя шинель? Вот черт! Неужели он захватил? Старшина, вы зачем оделись? Давайте вашу шинель.
— А я?
— Вы занимайте гостей.
— Приказано занимать гостей, — неохотно сказал старшина, передавая лейтенанту свою шинель.
— Внимание, товарищи, — сказал начальник, выходя в коридор и застегивая на ходу шинель. — У нас на заставе первый случай побега. Ушел задержанный нарушитель. Далеко он не уйдет, но поймать его надо живым. Местность он, вероятно, хорошо знает. Маслов со своим отделением пойдет на Кулики, а я с Киселевым справа по следу с Мазепой. Встретимся у перекрестка. Ведите людей.
— Патроны все получили? — спросил Маслов и, не дожидаясь ответа, скомандовал:
— Отделение, на-ле-во! За мной шагом марш!
Командир отделения Киселев, выждав, когда последние бойцы Маслова вышли на улицу, дал команду своему отделению.
Девушки прилипли к окнам, глядя на уходящих пограничников.
Старшина вернулся в ленинский уголок.
— Ну, дорогие гости, — сказал старшина, — будем продолжать наш вечер. Вы куда, Валя?
— Я не могу ждать… Грохотов с Катюшей уехали… Он без оружия. Я пойду навстречу.
— Напрасно беспокоитесь. Муженек у вас находчивый, он и без оружия может, как с оружием…
— Если мы с ним разминемся, пускай ждет.
Валя ушла. За ней двинулись остальные девушки. Старшина стал в дверях.
— А вас я не могу пустить. Не-ет. Вернутся бойцы, что скажут? Не удержал?
— Пора домой. Уже поздно, — запротестовали девушки.
— Что вы, что вы! Детское время. Может быть, я вас не интересую? — обращаясь к Тане, спросил старшина.
Таня смутилась.
— Вовсе нет.
— Нет? Не интересую, значит?
— Вот вы какой… Я совсем наоборот хотела сказать.
— Наоборот? Очень приятно. Значит, интересую.
— Да нет же… — Таня совсем смутилась и отошла к окну.
Девушки засмеялись.
— Вот и хорошо, — сказал старшина, — садитесь-ка, гости дорогие. Может быть, споем?
— Мы пойдем лучше, — нерешительно сопротивлялась Таня.
— Не могу пустить. Я вам скажу, в чем дело. Придете вы домой, отцам и братьям расскажете о побеге нарушителя… Ну, значит, они тоже не утерпят и пойдут его ловить. А такой оборот, может быть, не входит в расчеты высшего командования.
— Мы не скажем.
— Верно, что не скажете, а только пустить не могу. Кто их знает. Они у вас на лице могут прочесть. Народ грамотный.
Девушки опять засмеялись.
Политрук, как только скрылись красноармейцы, сообщил коменданту участка о побеге нарушителя, о принятых мерах и теперь ходил по канцелярии.
Писарь сидел за столом, заготовляя какую-то ведомость.
Из ленинского уголка донеслась песня девушек. Политрук посмотрел на писаря. Ему показалось, что Лебедев хочет прекратить пение.
— Пускай поют, — сказал он, заглядывая через голову писаря в бумагу.
Это был новый список личного состава заставы. Пробежав глазами фамилии, политрук не нашел Грохотова, Лукина, Яковенко и других демобилизованных, — ему стало грустно.
Еще раз взглянув на список, политрук зашагал по комнате. За каждой прочитанной фамилией вставали живые люди.
Вот, например, командиры отделений: Маслов, Киселев и Жуков. Сейчас они ведут за собой в темноте на опасное дело прекрасных людей.
Маслов — угрюмый, неразговорчивый, медлительный. Политрук не мог вспомнить, видел ли он его когда-нибудь улыбающимся. До армии Маслов работал где-то в совхозе. Отца его убили в гражданскую войну. На заставе этот пограничник был знаменит фразой, которую любил повторять: «Не торопясь — но побыстрей». Бойцы его отделения все как на подбор — комсомольцы, только один он — беспартийный. Первые дни медлительность Маслова раздражала политрука, но со временем, когда он убедился, что делу это не вредит, примирился и перестал замечать ее.
Киселев был полная противоположность Маслову. Весельчак, плясун, он увлекал свое отделение необычайно живым темпераментом. В походе Киселев со своим отделением загонял остальных, и к нему всегда относилась команда:
— Не частить! Ре-же!..
До армии он работал шофером на грузовике в небольшом сибирском городке, и на его совести — он этого сам не скрывал — лежало много задавленных кур, гусей и даже два барана.
Жуков — комсомолец и кандидат партии. Он в течение пяти минут с завязанными глазами разбирал и собирал пулемет. С точностью до десяти метров определял на глаз расстояние до видимой цели. Очень любил математику. Однажды он поразил инспектора, приехавшего из Москвы. На вопрос, сколько будет 34, помноженное на 76, Жуков не стал высчитывать на бумажке, а не задумываясь ответил: 2584. Инспектор взял его тетрадь, помножил, убедился, что ответ правилен. Он посоветовал Жукову учиться в артиллерийской школе, написал рекомендательную записку. На будущий год Жуков собирался ехать учиться, и все на заставе были заранее уверены в его успехе. Родителей Жуков не помнил. Его беспризорником поймали где-то на юге и водворили в детский дом. До Красной армии он кончил фабзавуч и работал на заводе.
14. На дороге
Ветки хлестали его по лицу. Раз он чуть не упал, споткнувшись, но удержался за дерево, попавшееся под руку. Больше всего он боялся уронить чемодан и разбить флаконы с «духами».
Райский понимал, что за ним гонятся. Иногда ему слышался лай собаки, это заставляло его напрягать последние силы. Шинель путалась в ногах, рубашка давно была мокрая, он задыхался. Где-то слева затарахтела телега. Райский остановился и прислушался. Да, за лесом по дороге кто-то ехал.
Райский взял влево. Он знал, что недалеко, у перекрестка, дорога делает крутой поворот, и побежал наперерез.
Грохотов ехал не спеша. Катюшка, свернувшись калачиком, спала на охапке сена и видела занятный сон. Будто бы сидит она в школе на уроке и с удивлением слушает учительницу. А учительница у них Баркан, и рассказывает она, что белые грибы будто бы поганые и что их не едят, а самые лучшие грибы — мухоморы. Катюшка хочет возразить Баркан. Раскрывает рот, а голоса у нее нет, и никто се слов не слышит. Катюшке стыдно, она машет руками, объясняет, что Баркан вовсе не учительница и зря ребята ее слушают, но голоса все нет.
Катюшка знает, что если она выпьет воды, то голос у нее появится, голос пересох. Она выбегает из класса, за ней бежит Баркан и все остальные ребята… Катюшке хочется пить, в горле щекочет…
На повороте Румба фыркнула и остановилась. Кто-то схватил ее под уздцы.
— Кто такой?
Грохотов слез с телеги и старался в темноте разглядеть человека, остановившего лошадь.
— Вам что надо? Отпустите лошадь.
— Куда едешь?
— В Кулики, — ответил Грохотов, разобрав наконец, что перед ним командир-пограничник.
— С заставы?
— Да. А вы куда, товарищ командир?
— К вам на заставу. Поезжай, поезжай… Я думал, кто-нибудь из колхозников.
Лица командира Грохотов не разглядел. Уж очень было темно. Пограничник повернулся и хотел сесть в телегу, но удар по затылку лишил его сознания.