Дела давно минувших дней... — страница 54 из 80

Каждый из членов «фаланги» — гармоничная личность, соединяющая физический труд с интеллектуально-творческими занятиями. Высокое индивидуальное благосостояние основано на всеобщем благосостоянии («теория разумного эгоизма»). Изображая общество будущего, Чернышевский рисует его всеобъемлюще совершенным. Отсутствие социального и материального принуждения позволяет людям, населяющим этот мир, не ограничивать свои естественные желания и природные потребности. Свободная любовь ведет к исчезновению семьи. Узкородственные семейные чувства перерастают в чувство всечеловеческой общей семьи.

Основу этики Чернышевского составляет «теория разумного эгоизма», восходящая к философии Л. Фейербаха, немецкого философа-материалиста. Фейербах создал учение об эгоизме как основе морали («Лекции о сущности религии»). «Мораль и право, — писал философ, — покоятся вообще на совершенно простом положении: „чего ты не хочешь, чтобы люди тебе делали, того не делай и ты им. <…> Конечно, эгоизм есть причина всех зол, но также и причина всех благ… <…> …ибо кто создал добродетель целомудрия? эгоизм — запрещением прелюбодеяния, эгоизм, который не желает делиться предметом своей любви с другими; кто создал добродетель правдивости? эгоизм — запрещением лжи, эгоизм, не желающий быть оболганным и обманутым. Таким образом, эгоизм есть первый законодатель и виновник добродетелей…“»

Чернышевский обосновал теорию «разумного эгоизма» в статье «Антропологический принцип в философии» (1860) и наглядно воплотил ее в романе «Что делать?» (1863), герои которого («новые люди») свои отношения строят на принципах этой теории. Ю. Прозоров отмечает, что в диалогах Лопухова и Веры Павловны, героев романа «Что делать?», неоднократно повторяются положения «Антропологического принципа…», а среди книг, которые Лопухов приносит Вере Павловне, на первом месте находятся «Лекции о сущности религии» Фейербаха и «Судьба общества» фурьериста В. Консидерана.

Эгоизм для Чернышевского является чувством этически нейтральным, неотъемлемым свойством человеческой натуры.

Но природа наделила человека и разумом, чьи возможности безграничны. С помощью разума человек открывает для себя истину, что наиболее полезным и выгодным для него лично будет только то, что полезно и выгодно для всего общества в целом.

Достоевский скептически отнесся к теории «разумного эгоизма», справедливо считая, что это учение в устах циников и подлецов легко опошляется. Буржуазный делец Петр Петрович Лужин философствует по поводу «личного интереса», ссылаясь при этом на «науку»: «Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо все на свете на личном интересе основано. Возлюбишь одного себя, то и дела свои обделаешь как следует, и кафтан твой останется цел. Экономическая же правда прибавляет, что чем более в обществе устроенных частных дел и, так сказать, целых кафтанов, тем более для него твердых оснований и тем более устраивается в нем и общее дело. Стало быть, приобретая единственно и исключительно себе, я именно тем самым приобретаю как бы и всем и веду к тому, чтобы ближний получил несколько более рваного кафтана и уже не от частных, единичных щедрот, а вследствие всеобщего преуспеяния».

В рассуждениях Лужина Достоевский обнажает связь между этикой «разумного эгоизма» и этикой утилитаризма И. Бентама («Деонтология, или Наука о морали», 1834), согласно которой действия и значимость людей должны оцениваться в соответствии с приносимой ими пользой (при этом в определении пользы английский моралист исходил из частного интереса человека). Достоевский еще в молодости познакомился с идеями Бентама, ощутив их буржуазно-утилитарную сущность. В письме П. Карепину от 19 сентября 1844 года он писал: «…в Петербурге более, чем где-нибудь, коммерция, покровительствуемая Бентамом». Также Достоевский мог прочитать большую статью о Бентаме, напечатанную в «Библиотеке для чтения» в 1845 году, где отмечалось, что в учении Бентама «ненасытная страсть к выгоде и ее наслаждениям …всегда сопряжена с материальной идеей — полезность».

В 1865 году в русском переводе выходит книга последователя Бентама Д. Милля «Основания политической экономии с некоторыми из их применений к общественной философии». В ней автор утверждал, что мнения и желания людей, устанавливающих способы распределения общественных благ, являются необходимым результатом данного социального строя. Таким образом, существует прямая зависимость человеческих поступков от экономической формации. Эта книга и публикация «Отцов и детей» Тургенева способствовали развертыванию дискуссии об утилитарной этике на страницах журналов «Русское слово» и «Эпоха» в 1864 году («Нерешенный вопрос» Д. Писарева и «Бесплодная плодовитость» Н. Соловьева).

Обращает на себя внимание и статья Писарева «Исторические идеи Огюста Конта»[58], помещенная в «Русском слове» за 1865 год. Г. Коган увидела в рассуждениях Лужина о кафтане пародию на объяснение Писаревым в этой статье принципа личной выгоды: «Если каждый будет правильно понимать свою собственную выгоду, то, конечно, никто не будет снимать рубашку с самого себя, но зато это добродетельное снимание окажется излишним, потому что каждый будет отстаивать твердо и искусно собственную рубашку, и вследствие этого каждая рубашка будет украшать и согревать именно то тело, которое ее выработало. Таким образом, если принцип личной выгоды будет с неуклонной последовательностью проведен во все отправления общественной жизни, то каждый будет пользоваться всем тем, и только тем, что принадлежит ему по самой строгой справедливости».

Достоевский сатирически обыграл статью Писарева «Разрушение эстетики» (1865) в рассуждениях Лебезятникова о том, что чистка помойных ям есть «деятельность, которая… гораздо выше… деятельности какого-нибудь Рафаэля или Пушкина, потому что полезнее!» В уста нигилиста Лебезятникова, по замечанию В. Кирпотина, Достоевский вкладывает слова, почерпнутые из заявлений Писарева: «Мы пошли дальше в своих убеждениях. Мы больше отрицаем! Если бы встал из гроба Добролюбов, я бы с ним поспорил. А уж Белинского закатал бы!» (У Писарева в статье «Реалисты»: «Если бы Белинский и Добролюбов поговорили между собою с глазу на глаз, с полною откровенностью, то они разошлись бы между собою на очень многих пунктах. А если бы мы поговорили таким же образом с Добролюбовым, то мы не сошлись бы с ним почти ни на одном пункте. Читатели „Русского слова“ знают уже, как радикально мы разошлись с Добролюбовым во взгляде на Катерину, то есть — в таком основном вопросе, как оценка светлых явлений в нашей народной жизни. Следовательно, самые идеи Белинского уже не годятся для нашего времени».)

Лебезятников, по общему мнению исследователей, являет собой шарж на радикальную молодежь, исповедующую учение Чернышевского и его последователей. Речи Лебезятникова, как справедливо отмечает В. Гроссман, являются пародийным комментарием к роману «Что делать?».

Среди центральных проблем романа Чернышевского — проблема женской эмансипации и связанная с ней проблема брака и свободы чувства. Вера Павловна вступает на путь борьбы за эмансипацию женщины. Она выходит замуж за своего учителя студента-медика Лопухова, исповедующего новую мораль. Только это позволяет ей вырваться из-под власти своей матери, для которой дочь — выгодный товар. Замужество для Веры Павловны становится возможностью реализовать себя как личность. Она желает быть равной мужу-труженику во всем. Организация швейных мастерских для девушек на разумных и справедливых социалистических началах укрепляет в героине чувство своей полезности людям и собственной независимости. Позже, уже будучи замужем за Кирсановым, она занимается медициной и становится врачом, ощущая, что она «действительно стала чувствовать себя другим человеком».

По-новому решают «новые люди» (Лопухов, Вера Павловна и их друзья) и вечные любовные и семейные проблемы. С точки зрения Чернышевского, эмансипация должна существенно изменить и сам характер любви. Участие женщины в общественной жизни наряду с мужчиной уничтожит чувство собственничества в любовных отношениях, отменит ревность, снимет драматизм любовных переживаний. Чернышевский в романе предлагает счастливое разрешение конфликта любовного треугольника, опираясь на теорию «разумного эгоизма». Лопухов, узнав о любви Веры Павловны к Кирсанову, добровольно уступает дорогу своему другу. Со стороны Лопухова это не жертва, как подчеркивает он сам, а «самая выгодная выгода».

Характерно, что данная ситуация «рокового треугольника» не могла быть разрешена по законам государства и церкви без публичного скандала (расторжение церковного брака предполагало «доказанное прелюбодеяние» одного из супругов). В романе нет бракоразводного процесса. Брак расторгнут самим фактом отъезда Лопухова из Петербурга. Вера Павловна, свободная отныне от всяческих семейных обязательств (так считает Лопухов, так считает и сам Чернышевский), становится гражданской женой Кирсанова.

Но уже одно самовольное расторжение брака было нарушением существующих законов. В статье 46 «Свода законов Российской империи, повелением государя императора Николая Первого составленного» записано: «Самовольное расторжение брака без суда, по одному взаимному соглашению супругов, ни в коем случае не допускается». Чтобы обойти «нелепый» закон, Лопухов вынужден инсценировать самоубийство и уехать в Америку. Вера Павловна получает юридическую возможность обвенчаться с Кирсановым. Через несколько лет Лопухов под именем Чарльза Бьюмонта возвращается в Россию, где женится на Кате Полозовой, сохранив близкие, дружественные отношения с первой женой и ее новым мужем.

Благодаря роману Чернышевского женское движение в России получило мощный толчок. Среди разночинной, нигилистически настроенной молодежи гражданский брак завоевывает все больше сторонников. В выступлениях М. Бакунина и С. Нечаева звучат идеи об упразднении брака в обществе прекрасного будущего. В статье «Главные основы будущего общественного строя» Нечаев провозглашал: «Все юридические, сословные права, обязанности и институции, освященные религиозными бреднями, не имеют места при новом строе рабочей жизни. Мужчина и женщина… будучи производительными работниками, могут быть свободными во всех отношениях… Отношения между полами совершенно свободные».