— И не жалко было? — спросил Леша, давно вошедший во вкус разговора.
— Кого?
— Да Горбачева-то. У него ж жена была любимая, дочка, внучки… А расстреливают-то когда — это ж, мать, живой человек превращается в холодный труп. И учти — насовсем. Это тебе не на учениях.
— Его жалеть? Супостата окаянного? Да я б его, кабы силы, своими руками разорвала!
— А Ельцина — тоже? — весело спросил Леша.
— Какого еще Ельцина?
Прояснилось, что старушкины часы встали до 1990–1991 годов. Это уже становилось интересным.
— А за что ты, мать, разорвать-то его хотела? — поинтересовался Саня.
— Дак все у нас отнять вздумал было!
— Что — все-то?
— Да все! Фабрики, заводы… И энти… недра!
— Мать, — не выдержал Леша, пока теперь уже Саня крутил головой и хохотал, — а у тебя что было-то?
— Чего? — не поняла старушка.
— Ну что у тебя-то лично Горбачев отымал? Ты чем владела-то? Фабрикой какой? Кондитерской, что ли?
— Чего — фабрикой?.. Что я — фабрикантша, что ли?
— Так он у тебя вот эту твою развалюху, что ли, отнять хотел? А она кому нужна-то?
Старушка стояла, вытаращив глаза, явно сбитая с толку.
Саня потянул увлекшегося Лешу за рукав.
— Да ладно тебе, Калуга… Ты лучше у коммунистов наших, мужиков молодых, спроси про фабрики. Чего ты к бабушке пристал? Расскажите лучше, мамаша, как вы сейчас-то живете?
— Дак говорила ж вам, — снова вошла старушка в распевный сказительский ритм, — живем — лучше не надо. Картошечка своя, морковка своя, соль и спички в лавке всегда есть. Вот — пальтишечко по ордеру мне выдали — двенадцать годков уже ношу. Сносу нет! — старуха выставила обтерханный край рукава. — Только бы войны не было!
Саня взял Лешу за плечо и повел по улице дальше. Но Леша успел все же крикнуть:
— С кем войны-то, мать?
— Как с кем? — удивилась старушка. — С мериканцами, с кем же еще-то? Только и думают, как нас унистожить!
— Да мы сами себя лучше всех унистожим, — уже себе под нос пробормотал Леша, удаляясь от словоохотливой собеседницы скорыми шагами.
— А мы? — жалобно крикнула из машины Женя. — Нам выйти можно?
— Вам? — переспросил Саня и повернулся к часовому, давно покинувшему свой пост. — Ты как, служивый, в себе? Ну-ка дай мне от греха Калашникова.
Саня ловко выхватил у однополчанина, так и не проронившего за время этой содержательной беседы ни слова, автомат, вмиг проделал что нужно, вернул часовому уже в безопасном виде и обернулся к машине.
— Теперь, Женя, выходи! И ты, Том! Только за нами идите, без нас — никуда. Я тут еще не разобрался, на этой местности.
Женя и Том в мгновенье ока выкатились из машины и пристроились за водителями. Сплоченная группа интуристов начала медленный путь по поселку.
Глава 3. Цветочки
Уже заметно светало, в листве деревьев, стеной обступавших поселок, слышался шорох, возня, неясное воркование — просыпались птицы. Пробирал утренний холодок.
Из соседнего со старушкиным дома, такой же развалюхи, выбежал босиком мальчик лет восьми с льняными, до белизны выгоревшими за лето, спутанными со сна волосами — видно, по неотложному маленькому делу. Завидя чужих, он так и застыл, ухватясь рукой за резинку трусов.
— Чего встал, генерал? — крикнул Леша. — Давай-давай, делай свое дело — да не тут, за домом! — и выходи к нам, разговор есть.
Мальчик резво забежал за дом и быстро вернулся. Но близко к калитке не подошел, смотрел испуганно.
— Вы оттуда? — спросил он наконец и неопределенно махнул рукой в сторону дороги. — А как вас пропустили-то — без комбинезонов?
— Каких еще комбинезонов?
— Ну… засситных…
— От чего защищаться-то, генерал? — серьезно спросил Леша, вглядываясь в мальчика.
— Дак там жа спидом все заражоно!
— Где — там?
— Дак везде! Только Москву засси… защи… засситили… Там чисто… Потому выходить отседа никуда нельзя. В Москву только можно — на самолете…
Он вздохнул. И слушавшим его стало ясно, что вздыхает мальчик о своей давней и несбыточной мечте — билете на самолет в Москву.
Том отметил про себя, что мальчик, как и старушка, говорил «дак» (она, правда, еще говорила «дык») вместо «так». Еще ему почему-то понравилось, как мальчишка сказал «заражо́но» вместо «заражено». В смысл же сказанного Том вдуматься еще не успел.
— Так, — сказал Леша и посмотрел на часового. У того лицо давно приобрело окаменелый вид — точь-в-точь как у тех, кто стоит на посту у Могилы Неизвестного солдата.
— Ой! — вскрикнула вдруг Женя, впервые за все время подавшая голос. — Цветочки какие красивые!
И показала рукой — за огородами мальчикова домишки виднелось алое поле.
— Так, — повторил Леша, глянув на поле, — почему-то уже грозным тоном. — Веди, служивый, показывай цветочки.
Часовой двинулся вперед, по-прежнему, как робот, переставляя негнущиеся ноги, и все потянулись за ним. Мальчик, забыв про СПИД, вышел за калитку к пришельцам и пошлепал за ними босыми ногами, завороженно таращась то на одного, то на другого.
Пришельцам было еще невдомек, что он впервые в жизни увидел не местных.
Вскоре их взгляду открылось большое маковое поле. Покачивая крупными головками, маки нежно алели сплошным ковром. Однако, приглядевшись, легко было различить рядки.
Мак не был дикорастущим. Кто-то посадил его правильными рядами, полол и поливал.
Леша шагнул к ближайшему рядку и увидел то, что ожидал. Стебли были надрезаны, по ним стекал белый сок.
Глава 4. Ягодки
Медленно, как в кино, Леша повернулся всем туловом к часовому и заговорил очень тихим голосом. Но почему-то от звука его голоса у ни в чем не повинного и не робкого Тома душа ушла куда-то в пятки. И ему вдруг захотелось в тот же миг убежать и спрятаться подальше.
— И кто же тут сбытом наркоты занимается? Ты, что ли?
— Не я, — впервые за долгое время заговорил часовой. И голос его странно выдавливался из горла, будто часового душил кто-то во время разговора. — Не я, а сам…
Голос осип и совсем пропал.
— И где этот сам? — грозно, уже возвысив голос, спросил Леша.
Женя, ничего совершенно не понимая, переводила взгляд с одного на другого. Саня же весь подобрался, и показалось на миг, что на плече его повис невидимый Калашников.
— Скоро подъехать должен из города…
— Когда — скоро?
— Через сорок минут подъедет точно.
— Охрана у него большая? — отрывисто продолжал допрос Леша.
— Не-а. Один только. Но… как сказать? Многих стоит.
— Чего? Ты толком говори! — Леша повысил голос.
— Здесь тебе тоже не учащиеся музыкальной школы собрались, — ввернул свое слово Саня. — Ты, сержант, нас не пугай, а то у меня уже штаны… — тут Саня взглянул на Женю и осекся. — Кто такой, охранник-то этот гребаный?
Саня опять покосился на Женю, но посчитал, что слово он выбрал цензурное (хотя охранник заслуживал совсем другого), и этого достаточно.
— Чего пугать, — бормотал часовой, а сам был бледен и затравленно озирался. — Уходить вам надо, братцы, вот что. И вас, и меня положат. Отморозок он… Два раза сидел. Говорят, в 95-м под вышку шел — она еще была тогда, — да другого подставил. К нам сюда недавно пришел. Хвастался, что зимой девушку какую-то убил — по заказу, за большие деньги. Где-то под Курганом, что ли.
Тут Женя широко открыла свои круглые глаза, а Том рот приоткрыл от внимания.
— А хозяин, — продолжал часовой, с трудом ворочая будто присыхающим к гортани языком, — тоже не хужее. Ему сам черт не брат… И в городе у него все схвачено. Он такими объемами наркоты ворочает, что его никто не тронет — ни милиция, ни прокурор. Он всех прикормил, весь город. Ничего с ним никто не сделает. Говорю — уходить вам надо. Вон дети с вами, — он кивнул на вылезшего из машины и протирающего глаза Мячика, который после непомерно долгого сна вообще мог сойти за дошкольника, — они и их не пожалеют…
— А что, сержант, — сурово заговорил Леша, — ты им поможешь, что ли, однополчан кончать?
— Да что — «поможешь»! — выкрикнул вдруг часовой. — У нас с вами один Калашников на троих!
— «У нас с вами» — это другой разговор, — удовлетворенно подытожил Леша. — А у них что — много оружия с собой?
— Ну наркоту же возят — сами понимаете! — неизвестно почему оживившись и даже размахивая руками, повествовал часовой. — Два Калашникова у них с собой и Макаровых штуки три. И боекомплектов полмашины.
— А какая машина-то?
— Джип бронированный — как у инкассаторов. «Форд».
— За рулем у них кто?
— Сам же и за рулем. Никому не доверяет. А этот справа сидит…
— Как его зовут-то, который справа?
— Имя-фамилию не знаю, а так — Харон.
— Харон? — удивился Саня. — Что это за кликуха такая? Никогда не слышал. На блатную не похожа.
— Оружие на коленях? — отрывисто осведомился Леша.
— Ну да. Калаш всегда при нем. На въезде-то он его в ноги кладет, тут они опасности не ждут никакой — старики, женщины да дети… Три парня были, начали рыпаться, так Харон их в лес увел — и с концами…
— Как это — увел? А чего они пошли-то — их же трое, говоришь, было?
— Так по одному уводил, — неохотно ответил Часовой.
— Понятно… Другие думали — их не тронет, верно?
— Верно… У двоих дети были. За детей боялись.
— А где дети-то их?
— Здесь и живут.
— Так что они тут — рабство, что ли, ввели?
— Можно и так назвать…
— И сколько ж здесь рабов этих проживает?
— Да человек сорок. И детей штук десять. Не учатся — только на грядках. И всем еще велят мак жевать. Они и ходят вполпьяна, только лыбятся. Собирают сок этот, тут же и обрабатывают… Хозяин с Хароном в город наркоту везут, а из города — продукты, одежду… Ну, пасту зубную, мыло стиральное…
— Жвачку?.. — добавил почему-то Саня.
— Не, это не привозят. Только то, что при советской власти было… Ребята тутошние и не знают про жвачку-то…