Женя замолчала. В комнате стояла тишина.
– И что же теперь будет? – пискнула Нита.
– Записку надо срочно передавать адвокату, – сказала Женя.
– Пусть пишет надзорную жалобу, – добавил Ваня-опер.
– А я, – продолжала Женя, – срочно еду на Алтай разыскивать Федю Репина.
– А чего его разыскивать, – подал голос Мячик. – Он у какой-то из своих теток.
– А адрес?
– Я всех троих адреса знаю, они все в разных районах живут. А между районами километров по триста, а то и побольше. А у какой тетки он сейчас – я не знаю. Он там у них нарасхват.
Тут все неожиданно заметили, что за окнами давно уже утро.
Голубел выцветший ситчик августовского неба. Березовые косы едва колыхались и слабо шелестели своей свежей зеленью, еще почти не тронутой золотом. И птицы робко пробовали заспанные голоса.
В комнату вошли Саня и Леша, одетые и умытые.
– Ну, куда едем? – бодро спросил Калуга.
Была его очередь садиться за руль.Глава 25 Женя готовится к борьбе
Женя распределяла функции – кому ехать, кому оставаться и что делать.
– Первое и главное – полная тайна. Те, кто хочет, чтобы Олега освободили, пусть зарубят себе на носу (так всегда говорила Женина бабушка – «И заруби себе на носу!..»; Женя так и не поняла, что это значит, но в нужных случаях охотно повторяла) – сейчас все зависит от того, сумеем ли мы держать язык за зубами. Поймите – дело считается закрытым: вина доказана, человек отправлен в тюрьму. А мы опрокидываем...
– ...всю доказательную базу, – продолжил Ваня-опер.
– Да! И это значит – кто-то грязно работал, кому-то за это попадет. Станет известно про пытки в милиции, про то, как выбивали у Олега признание. Ясно же – те, кто в этом виновен, будут изо всех сил стремиться помешать отмене приговора.
Главное – записка. Исчезнет записка – все кончено. Про нее никто, кроме всех нас, кто сейчас здесь находится, и адвоката, не должен знать. Если бы у нас был сейф – надо было бы хранить ее в сейфе.
На этом знакомом им слове Саня и Леша встрепенулись. Во все подробности дела, которым была занята Женя, они не вникали, но на ключевые, так сказать, слова реагировали.
К тому же записку они уже рассмотрели, подивились на ее хитрую изнанку, из-за которой человек отправился на пожизненное, и успели сказать Жене, что если надо будет подтвердить, откуда эту записку сейчас взяли, – они свидетели. Значение этой записки они осознали сразу и сполна.
– А чего сейф? – сказал Леша. – Наш барда...
Тут Леша вспомнил, как Женя говорила им, что слово, которое он привычно хотел произнести, – не очень-то приличное, и просила заменять его каким-нибудь другим.
– ...Шкафчик-то наш – ну, напротив переднего сиденья, – чем он хуже сейфа? Любой сейф открыть можно. А тут прежде нам с Саньком надо бошки отвернуть. Причем обоим.
Они переглянулись, и всем присутствующим сразу стало ясно, что отвернуть головы им обоим – очень и очень непростое дело. И не всякому, и даже не всякой большой компании оно под силу.
– Ну что же, – сказала Женя, – спасибо, Леша! Да, наша машина для этой записки – не худшее место. По пути с ней как раз к адвокату заедем.
Женя повернулась к Тому.
– Я хотела бы, чтоб ты со мной поехал – будем вместе говорить с адвокатом. И ты, Мячик – поможешь разыскать Федю Репина в этом Горном Алтае. Там что, одни горы?
– Да нет, – Мячик, еще не отошедший от своего огорчения, дернул плечом, – почему горы? Там и речки есть.
– Мы будем работать, таким образом, над оправданием Олега, – продолжала Женя. – У нас для оправдательного приговора есть две очень важные вещи: два свидетеля, подтверждающие алиби Олега, и вещественное доказательство того, что Олег не писал записку Анжелике, не вызывал ее в тот вечер к мосту – то есть к месту убийства. Он вызывал – вернее, собирался вызвать – совсем другую девушку. Мы только не знаем, кто же убил Анжелику...
– Да это ведь не наше дело, а дело нового следствия! – вмешался Ваня-опер.
– Не скажи, Ваня. Если бы мы что-то узнали об этом – это бы Олегу очень помогло. Я тебя, Ваня, прошу организовать здесь, на месте, группу по расследованию обстоятельств преступления. То есть начать готовить второй этап операции. Собрать все, даже незначительные, детали, все свидетельства очевидцев – все, мимо чего милиция прошла. Она ведь только одной версией занималась – ложной. А нам нужно найти убийцу или убийц!
Женя говорила сухими формулировками, как строгая учительница, но щеки ее пылали, а глаза – особенного, редкого темно-зеленого цвета, напоминавшего цвет бутылочного стекла старых дорогих вин, горели. Она приготовилась к тому, что было, может быть, главным ее призванием, – к борьбе за правду.
В этот самый момент послышался странный звук – будто дверь в сени кто-то царапал когтями, скребся.
Леша и Саня встали одновременно, Леша осторожно приоткрыл дверь.
И в нее протиснулся маленький человечек.
Глава 26 Новые тайны
Человечек стащил с головы щегольскую кепочку и зажал ее в кулачке. Он был в бежевом костюмчике – таком шершавом, в крапинку который знающие люди назвали бы, пожалуй, твидовым. А под пиджачком была беленькая рубашечка; ее манжеты, как положено, на палец выглядывали из-под обшлагов. Ловкие темно-коричневые штиблеты были начищены так, что казались лаковыми, хоть лак и бывает, кажется, только черный.
Человечку было на вид то ли восемь, то ли все тринадцать, а может, и двадцать пять лет – понять точно было невозможно.
– А, Горошина, заходи! – раздалось несколько голосов. Все они принадлежали жителям Оглухина. Стало ясно, что человечек, несмотря на городской вид, – местная достопримечательность.
Человечек мял картуз и не знал, к кому ему обратиться. Наконец его взгляд остановился на Жене.
– Доброе утро, мадмуазель! – сказал он чопорно.
Женя смотрела на него во все глаза и с трудом пролепетала в ответ:
– Доброе утро...
– Вот, – так начал он рассказ. – Вот. Еще стояла зима. Но уже таяло. Я гулял за околицей. Боялся промочить ноги. Вдруг я увидел человека. Он был одет как горнолыжник. И синие брюки на коленях выпачканы – как будто ползал где-то в пыли. У него было в руке такое удобное устройство... такая двойная дорожная сумка... или двойной портфель... или плоский чемодан, складывающийся вдвое... Ну, с таким багажом путешествуют джентльмены в коротких поездках. Там умещается костюм, он складывается пополам, но не мнется. Он спросил меня, хочу ли я заработать десять долларов – как аванс, а если доведу дело до конца – то получу еще пятьдесят. Я сказал, что хочу.
Тут раздался издевательский смех Скина и его голос:
– Так и сказал, что хочешь? А зачем они тебе?
Мячик, который нередко заводился от Скина, тоже не выдержал:
– Ты бы сказал, что тебе его доллары ни к чему, что у тебя свои золотые прииски!
Тут уже не выдержали и засмеялись еще несколько человек. Стоит учесть, что все уже много часов находились в непрерывном напряжении. И лишь последний час оно стало немного ослабевать.
Только трое слушали неожиданного визитера с напряженным вниманием. Это были Женя, Том и Ваня-опер.
Не обращая внимания на реплики и смех и не прерывая рассказа, человечек поведал, что джентльмена этого он видел впервые, что тот был взволнован, хотя и старался это скрывать, явно спешил и в то же время был озабочен необходимостью выполнить нечто перед отбытием.
– Он дал мне сначала десять долларов. Я держал их в руке, не зная еще, за что мне их дают. Он велел мне их спрятать. И достал из кармана конверт...
Горошина достал конверт из-за пазухи.
– Вот этот. Он был запечатан и таким, как видите, и остался.
Человечек повертел конверт перед всеми.
– Он сказал мне, что завтра или послезавтра здесь появится один человек. «Ты его сразу узнаешь, – сказал он, – он не из ваших краев. Подойдешь к нему и скажешь: "Вам привет из Ялуторовска". И если он ответит: "Что, там к севу готовятся?" – значит, это тот, кто тебе нужен. Ты дашь ему этот конверт. Он его вскроет, прочтет и даст тебе еще пятьдесят долларов. Но никому – слышишь? – никому, кроме него, не отдавай этого конверта».
Он отдал мне конверт и сразу зашагал не по дороге в сторону Щучьего, а по тропинке – прямо в лес. Да так быстро – я прямо не успел толком понять, когда он скрылся из глаз. А ведь сквозь наш лес и летом не больно-то пройдешь...
Речь говорящего неожиданно стала более живой и простой.
– Так что уж и не знаю, куда он двинулся. А тот, другой, – он так и не появился.
– Не получился твой бизнес? – Скин опять захохотал.
Но некоторым было не до смеха.
– Когда точно все это было? – быстро спросила Женя.
– Да вот – тогда утром как раз нашли Анжелику...
Воцарилась тишина.
Горошина еще держал конверт в вытянутой руке. Женя подошла и взяла его.
– Значит, около пяти месяцев прошло? – спросил Том.
– Да... получается так.
– Тогда я вскрываю конверт, – сказала Женя.
Никто не возражал.
Посмотрев конверт на свет, чтобы не повредить при вскрытии того, что внутри, Женя аккуратно не оторвала, а выщипала край. Ее папа всегда и неизменно разрезал конверты, но Женя в нетерпении не стала просить у Мячика ножницы.
В конверте оказался узкий листок бумаги. На нем было написано печатными буквами следующее:
Дуга 1982 БрИ
Дать 50
И все.
Женя положила листок на стол, все вскочили со своих мест и склонились над ним.
Мы не будем пересказывать все предположения, какие делались в течение получаса относительно содержания листка. Скажем только, что сколько-нибудь убедительных среди них не оказалось. Однако все сошлись на том, что это – шифр и что он должен иметь какое-то отношение к убийцам. Но какое?
В тот самый момент, когда все сидели в задумчивости и недоумении, Нита ловко расставила чашки, блюдца и маленькие тарелочки, поставила на стол три банки разного варенья и стопку розеток, а также уже нарезанный пышный пшеничный хлеб, которого в Москве и сегодня днем с огнем не найти. (Хороший хлеб, заметим в скобках, раньше, до советской власти и колхозов, проверяли так: на каравай клали полотенце, потом сверху садились, и если он после этого подымался и принимал прежнюю форму – это был хлеб...) А Мячик в это же время внес огромную, с колесо от детского велосипеда, сковороду со скворчащей яичницей, изготовленной не на каком-нибудь масле, а на сале, предварительно обжаренном и превратившемся в шкварки. Кто не ел в Сибири или на Украине шкварки, тому и объяснять про них нечего, все равно не поймет. Вбито же было в эту яичницу ровнехонько шестнадцать яиц.