о тоже возможно для того, кто все преодолел. Момент победы, пожалуй, самый трудный, гораздо более трудный, чем любой момент борьбы. Именно победный возглас: “Все cделано” – это, пожалуй, самое двусмысленное слово из всех, когда в ту же секунду, когда произносится: “теперь все сделано", оно означает, что "все потеряно”; следовательно, можно говорить о том, чтобы устоять после того, как все преодолено; более того, только с этого момента действительно можно говорить об этом.
Теперь мы готовы понять принцип преодоления. Когда вы говорите, что человек преодолевает нечто, вы представляете его наклонившимся вперед, чтобы противостоять сопротивлению. Следовательно, в самом глубоком смысле не может быть и речи о том, чтобы устоять; ибо хотя сопротивление и противостоит ему, в другом смысле оно поддерживает того, кто наклоняется к нему. Но теперь, теперь все преодолено. Теперь это зависит от его положения и от того, будет ли он продолжать стоять, чтобы не потерять победу так же быстро, как он одержал ее. Разве это не так? Слабые, робкие поддаются сопротивлению; но храбрый, смело идущий навстречу опасности, если падает, то действительно падает, как говорится, на свои собственные ноги: как храбрый, он преодолевает сопротивление и все же падает. Он падает не в опасности, а в своем движении, то есть потому что он не устоял.
В другом месте Павел говорит, что по вере мы более чем победители. Но можно ли сделать больше, чем победить? Да, можно, если устоять после победы, сохранить победу и пребывать в победе.
Как часто приходится видеть, что тот, кто победил, напрягался так, что, в отличие от того греческого полководца, не одержал больше ни одной такой победы – ибо этого было достаточно для его гибели! Как часто приходится видеть, что тот, кто взял вес, не мог удержать его после; или что тот, кто не ослабевая победоносно боролся с бурей, измученный, не мог выдержать спокойствия, которое пришло с победой; или тот, кто вынес все изменения погоды, жару и холод, не мог вынести сильного ветра в момент победы! И как часто победа была одержана напрасно, если победитель затем становился гордым, тщеславным, высокомерным, самодовольным и, таким образом, проигрывал именно потому, что победил!
Если бы мы тогда уточнили мысль, что заключается в этом апостольском слове (устоять после того, как все преодолели), мы бы сказали: в духовном понимании всегда есть две победы, первая победа, а затем вторая, благодаря которой сохраняется первая победа. Различие между божественным и мирским не выразить точнее, чем это: мирское всегда говорит только об одной победе, божественное всегда говорит о двух. То, что ни один человек не может считать себя счастливым, пока не умрет (и тем самым оставит это оставшимся в живых), это может прийти в голову и мирскому разуму; но, мирской разум, напротив, придет в нетерпение, когда услышит что-либо о второй победе. А будут именно какие-то разговоры о том или об этом, как устоять после победы, если человеку случится проиграть в том, чему мирской разум, естественно, придает наибольшую ценность, проиграть в том, ради чего он перенес все тяготы борьбы; ибо если это так, у человека никогда не будет возможности гордиться дарованной ему победой, даже в этот самый момент.
Напротив, в самый момент своей победы, когда человек готовится праздновать триумф, именно в этот момент божественная рефлексия вводит его в новую битву, во всех отношениях самую трудную, потому что она более внутренняя, потому что в ней он борется с самим собой и с Богом. Если он падет в этой битве, то он падет от своей собственной руки; ибо в физическом и внешнем смысле я могу пасть от руки другого, но в духовном только один может погубить меня – это я сам; в духовном смысле убийство немыслимо – конечно, ни один преступник не может убить бессмертный дух. В духовном смысле возможно только самоубийство. И если человек побеждает в этой второй битве, это как раз и означает, что он не получает славы от первой победы; ибо победа в этом отношении означает воздать славу Богу. В первой битве он сражается против мира за одержанную победу; во втором конфликте он сражается вместе с Богом за эту победу. Только тогда человек, преодолев все, устоит, когда он сразу же, в самый момент победы, приписывает победу Богу. Пока он боролся, противодействие в некотором смысле помогало ему устоять; но когда он приписывает Богу славу победы, Бог является опорой, с помощью которой он стоит. То, что он победил и с помощью Бога (хотя победа во внешнем смысле может быть и без помощи Бога), вполне возможно; но помощь Бога на самом деле не становится очевидной до тех пор пока человек не победил. О, в глазах мира какая глупость – больше всего нуждаться в Божьей помощи после того, как победил!
Такая двойная битва или двойная победа теперь будут предметом нашего более интенсивного размышления, поскольку мы говорим о:
ПОБЕДА ПРИМИРЕНИЯ В ЛЮБВИ, КОТОРАЯ ПОБЕЖДАЕТ ПОБЕЖДЕННОГО.
Следовательно, когда говорят о "побежденном", предполагается уже одержанная первая победа. – Что это? Это преодоление зла добром. Борьба могла быть долгой и достаточно трудной; ибо если любящий должен преодолеть зло добром, это не решается сразу или одним ударом; напротив, битва часто становится все более и более напряженной и, если хотите, более опасной – если кто-то готов понять, что такое опасность. Чем больше добра проявил любящий по отношению к нелюбящему, тем дольше он выдерживал, воздавая за зло добром; тем ближе в определенном смысле опасность того, что в конце концов зло одолеет любящего если не иначе, то сделав его холодным и равнодушным к такому недоброму человеку. О, в добре, должно быть, заключено огромное богатство, которыым обладает только любящий, постоянное тепло неугасимого, очищающего огня в течение долгого времени, способность продержаться, воздавая за зло добром!– Но эта победа одержана, нелюбящий побежден.
Каковы отношения в этой борьбе? На одной стороне стоит любящий (или его еще можно назвать: добрый, благородный, ибо в первой борьбе еще не было очевидно, что он любящий), и на его стороне добро. На другой стороне стоит нелюбящий, сражающийся с помощью зла. Так они и борются. Задача любящего – сохранить себя в добре, чтобы зло не овладело им. Значит, он имеет дело не столько с нелюбящим, сколько с самим собой. Он стремится выиграть эту битву не ради нелюбящего, а ради добра, и в благородном смысле – ради самого себя. Следовательно, оба по отношению к самим себе они борются друг с другом, но вне друг друга, в некотором смысле они борются непримиримо, поскольку это битва между добром и злом. Один борется с помощью добра, другой – в завете со злом, и последний побежден.
Теперь отношения изменились; отныне становится вполне очевидным, что любящий присутствует в борьбе; ибо он борется не только за то, чтобы добро пребывало в нем самом, но миролюбиво борется за то, чтобы добро восторжествовало в нелюбящем, или он борется, чтобы завоевать побежденного. Следовательно, отношения больше не являются простыми отношениями борьбы, поскольку любящий борется на стороне своего врага от его имени ради него за него???, он желает бороться за дело нелюбящего до победы.
Это примирение в любви. Ибо когда враг или тот, кто причинил вам зло, приходит к вам и ищет прощения, так что вы готовы простить: это прекрасно и достойно похвалы, а также с любовью. О, но как поздно! Не говорите, что “вы даровали это немедленно, как только он попросил об этом”, – лучше подумайте, какую быстроту в примирении имеет истинная любовь по сравнению с этой или по сравнению с той быстротой, которая, будучи зависимой от поспешности или медлительности другого человека в том, чтобы просить прощения, по сути как раз и является тем самым опозданием, даже если случайно она приходит очень быстро.
Задолго, задолго до того, как враг задумает искать примирения, любящий уже примирился с ним. И не только это; нет, он перешел на сторону врага, он борется за его дело, даже если он этого не понимает или не желает понимать; поэтому он трудится, чтобы добиться примирения. Вот, мы можем назвать это борьбой любви или борьбой в любви! Сражаться с помощью добра против врага – это похвально и благородно; о, но сражаться за врага – и против кого? против самого себя, если хотите: это да, это и есть любовь, или примирение в любви! Так и примирение предписывается в Священном Писании. Эти слова гласят: “Итак, если ты принесешь свой дар к жертвеннику, и там вспомнишь… “ – и что, по-вашему, вы ожидаете дальше? Разве не то, что вы имеете что-то против кого-то? Но это не так. Написано «… и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником (ибо с даром нет никакой спешки, если это так), и пойди прежде примирись с братом твоим (ибо для примирения нужна эта спешка также ради дара, который ожидает у жертвенника), и тогда приди и принеси дар твой». Но не слишком ли много просится? Кто же тогда нуждается в прощении: тот, кто сделал зло, или тот, кто пострадал от зла? Конечно, именно тот, кто сделал зло, нуждается в прощении, о, но любящему, который пострадал от зла, ему нужно простить, ему нужно примирение, умиротворение, это слово, в отличие от слова «прощение», проводит различие, напоминая о добре и зле, но с любовью отмечает, что нужно и то, и другое. Прощение, когда о нем просят, не является примирением в самом совершенном смысле; но примирение – когда нужно прощать даже тогда, когда другой не думает просить прощения. Поэтому Священное Писание говорит: «Мирись с соперником твоим скорее»; но никогда нельзя быть более великодушным, чем когда ты сам нуждаешься; и прощать «скорее», чем когда ты даруешь прощение еще до того, как о нем просят, борешься за то, чтобы дать его, пока еще есть противодействие – не против того, чтобы давать, но против того, чтобы получать прощение.
О, обратите винмание на это; ибо истинный христианин всегда прямо противоположен тому, что плотский человек понимает легче и естественнее. «Бороться за прощение» – кто не подумает сразу же о борьбе, чтобы получить прощение? Увы, в человеческом понимании это часто считается достаточно трудным. И все же мы говорим совсем не об этом; мы говорим о том, чтобы с любовью бороться за то, чтобы другой принял прощение, позволил себе примириться. Разве это не христианский путь? Это Бог на небесах говорит через апостола: «Примиритесь»; а не люди говорят Богу «Прости нас». Нет, Бог возлюбил нас первым. И опять же, в другой раз, когда встал вопрос о примирении, Бог был тем, Кто пришел первым – хотя, с точки зрения праведности, Он был Тем, Кто ждал дольше всех. То же самое и в отношениях между человеком и человеком: следует отметить, что истинное примирение – когда тот, кто предлагает прощение, не является тем, кто в нем нуждается.