"Если я забуду тебя, забудь меня, десница моя; прилипни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю тебя во главе веселия моего". Пусть он только помнит, что задача не в том, чтобы сказать это сразу же в первый день, а в том, чтобы оставаться верным себе и умершим в этом настроении, даже если об этом умалчивают, что обычно предпочитают как ради определенных соображений приличия, так и ради безопасности.
Это задача; и не обязательно нужно много повидать в жизни, чтобы увидеть достаточно, чтобы убедиться в том, что нужно подчеркнуть, что в воспоминании умерших есть задача, обязанность, которую нужно выполнить: безответственность невменяемость??? перенапряженных человеческих чувств сама по себе никогда не будет больше, чем в этих отношениях. И тем не менее ни это чувство, ни его бурное выражение из-за этого не являются ложными, то есть человек имеет ввиду то, что он говорит, он имеет ввиду это в тот момент, когда он это произносит; но он удовлетворяет себя и
свою необузданную чувственную страсть, используя выражения, которые связывают его особым образом; то есть, редко найдется человек, который своими последующими высказываниями не превращает свои первые высказывания, хотя когда-то они были истинными, в ложные.
О, мы так часто говорим, какой бы совершенно иной взгляд был у нас на человеческую жизнь, если бы все, что скрывает жизнь, стало явным, если бы смерть раскрыла то, что она знает о живых: какой ужасный вклад в познание человека, который уж точно не способствует любви в человеку! Тогда среди дел любви давайте не забывать и это, не забывать учитывать
ДЕЛА ЛЮБВИ В ВОСПОМИНАНИИ УМЕРШИХ.
Дела любви в воспоминании умерших – это дела самой бескорыстной любви.
Если мы хотим убедиться, что любовь совершенно бескорыстна, мы должны исключить всякую возможность воздаяния. Но именно это и происходит по отношению к умершим. Если несмотря на это, любовь сохраняется, тогда она поистине бескорыстна.
Воздаяние в любви может быть самым разным. Это можно сделать просто делом выгоды и прибыли; это, безусловно, весьма распространенная практика, эта "языческая""любовь к тем, кто может воздать". Воздаяние в этом значении несколько отличается от самой любви, оно неоднородное ей. Но есть и воздаяние, однородное любви: ответная любовь. И в подавляющем большинстве людей все еще так много хорошего, что они, как правило, считают это воздаяние благодарности, рассудительности, самоотречения, короче говоря, воздаяние ответной любви самым важным, даже если в другом смысле они, возможно, не признали бы это воздаянием; поэтому они сочли бы, что нельзя назвать любовь корыстной из-за стремления к этому воздаянию – но умершие ни в коем смысле не отвечают воздаянием.
В этом есть сходство между воспоминанием с любовью об умершем человеке и любовью родителей к детям. Родители любят детей еще до их появления на свет и задолго до того, как они осознают себя, то есть как не-существующих. Но умерший также не существующий; и это два величайших благодеяния: дать человеку жизнь и помнить умершего; однако в первом есть взаимность любви, воздаяние. Если бы у родителей вообще не было никакой надежды, совсем никакой перспективы когда-нибудь получить от своих детей радость и награду за их любовь – все же, несомненно, нашлось бы много отцов и матерей, которые всегда с любовью делали бы все для своих детей. О, но также несомненно, что было бы много отцов и матерей, чья любовь охладела бы. Мы не собираемся тем самым сразу же объявлять такого отца или мать слишком нелюбящими – нет, но все же любовь в них настолько слаба, а эгоизм – настолько силен, что понадобилась бы эта радостная надежда, эта обнадеживающая перспектива. И с этой надеждой и этой перспективой все было бы хорошо. Родители могут сказать друг другу: «Конечно, у нашего маленького ребенка впереди много лет жизни; но все эти годы мы будем наслаждаться им, и мы надеемся, что он когда-нибудь вознаградит нашу любовь, если он ничего другого не сделает, то в вознаграждение за нашу любовь сделает нас счастливыми на старости лет".
Умершие, напротив, не отвечают воздаянием. Тот, кто с любовью вспоминает, также может сказать: “У меня впереди долгая жизнь, посвященная воспоминаниям, но перспектива в первый и последний момент одна и та же; в определенном смысле нет никаких препятствий для этой перспективы, потому что перспективы нет вообще”. О, это в определенном смысле так безнадежно, такая неблагодарное дело в том смысле, в котором говорит об этом земледелец, такое удручающее занятие – вспоминать умерших! Ибо умерший не расцветает и не растет, как ребенок перед лицом будущего: умерший только все больше и больше погружается в определенное разложение. Умерший не радует воспоминание так, как ребенок радует мать; не радует его, как ребенок, когда на вопрос, кого он любит больше всех, отвечает: "Маму". Умерший никого не любит больше всех, кажется, он вообще никого не любит. О, это так удручает, что он остается таким спокойным там, в могиле, тогда как тоска по нему возрастает, так удручает, что не может быть и мысли о каком-либо изменении, кроме все более и более быстрого растворения! Правда, с ним не так трудно, как иногда бывает с ребенком; из-за него не бывает бессонных ночей, по крайней мере, из-за его трудного поведения – ибо, как ни странно, из-за хорошего ребенка не бывает бессонных ночей, тогда как, наоборот, чем лучше был умерший, тем больше из-за него бессонных ночей. О, но даже для трудного ребенка все еще есть надежда и перспектива воздаяния ответной любовью. Но умерший совсем не отвечает воздаянием; или вы спите и ждете его, или вы совершенно забыли о нем, ему совершенно безразлично.
Поэтому, если вы хотите доказать, любите ли вы бескорыстно, то когда-нибудь обратите внимание на то, как вы ведете себя по отношению к умершим. Большая любовь, несомненно самая большая, при более суровом испытании, может оказаться эгоизмом. Но дело в том, что в отношениях любви между живыми всегда есть надежда и перспектива воздаяния, по крайней мере, взаимной любви; и, в общем, именно это и происходит. Но эта надежда, эта перспектива вместе с воздаянием производят такой эффект, что нельзя определенно увидеть, что такое любовь и что такое эгоизм, потому что нельзя совершенно определенно увидеть, ожидается ли воздаяние и каким образом. Что касается умерших, то наблюдение очень просто. О, если бы люди любили поистине бескорыстно, они бы, конечно, вспоминали умерших иначе, чем обычно, когда проходит первый, иногда очень короткий отрезок времени, в течение которого они своеобразно любят умерших -со стенаниями и причитаниями.
Дело любви по вспоминанию умерших – это дело самой свободной любви.
Чтобы действительно доказать, что любовь полностью свободна, нужно удалить все то, что каким-либо образом может заставить совершать дела любви. Но этого как раз нет по отношению к мертвым. Если же любовь все-таки пребывает, тогда это самая свободная любовь.
Очень разное может заставить человека совершить дело любви, и поэтому это невозможно перечислить. Ребенок плачет, бедняк умоляет, вдова докучает, уважение требует, несчастье вынуждает и так далее. Но ни одна любовь в деле, ограниченная таким образом, не является совершенно свободной.
Чем настойчивей нуждающийся, тем менее свободна любовь. Обычно это принимается вл внимание, когда речь идет о любви родителей к ребенку. Когда действительно хотят описать беспомощность, причем описать ее в самой острой нужде, обычно представляют крошечного младенца во всей своей беспомощности, которой он как бы вынуждает родителей любить – кажется, что вынуждает, ибо на самом деле он вынуждает любить только тех родителей, которые не таковы, какими должны быть. Итак, крошечный младенец во всей своей беспомощности! И все же, когда человек впервые ложится в могилу с тремя локтями земли над ним, тогда он беспомощнее ребенка!
Но ребенок плачет! Если бы ребенок не плакал – да, все же много отцов и матерей тем не менее, заботились о неи с любовью. – О, но также много отцов и матерей, по крайней мере много раз, забывали бы о ребенке. Мы не собираемся только из-за этого называть таких отца или мать нелюбящими; но любовь в них настолько слаба, настолько эгоистична, что им нужно напоминать о потребностях ребенка.
Но умерший не плачет как ребенок; не напоминает о себе, как нуждающийся; не умоляет, как нищий; не требует уважения; не принуждает вас своим явным несчастьем; не докучает вам, как вдова судье: умерший молчит и не говорит ни единого слова; он остается совершенно неподвижным, не двигается с места – и, возможно, он не терпит зла! Никто не беспокоит живого человека меньше, чем мертвый, и никого живому нельзя легче избежать, чем мертвого. Вы можете оставить своего ребенка чужим людям, чтобы не слышать его плача; вы можете сказать, что вас нет дома, чтобы избежать мольбы нищего; вы можете переодеться так, чтобы никто вас не узнал; короче говоря, вы можете принять много мер предосторожности по отношению к живым, которые, однако, не смогут вас вполне обезопасить; но по отношению к умершим вам не нужно проявлять ни малейшей осторожности, а между тем вы в полной безопасности.
Если кому-то хочется, если ему кажется, что лучше как можно скорее оставить умерших, тогда он может без какой-либо критики и не подвергаясь какому-либо суду, охладеть почти так же скоро, как охладевает мертвый. Если только из-за стыда (и поэтому не из-за умершего) он не забудет немного поплакать в газете в день похорон, если он заботится только о том, чтобы оказать умершим последние почести только ради приличия: тогда он мог бы с таким же успехом посмеяться над умершими у него … нет, не у него на глазах, потому что они теперь закрыты. Умерший человек, естественно, не имеет никаких прав в жизни; нет чиновника, который мог бы что-то сказать о вашем воспоминании умерших; нет чиновника, который вмешивается в эти отношения, как это иногда бывает в отношениях между родителями и детьми – и сам умерший человек, конечно, не предпринимает никаких шагов для того, чтобы приставать и принуждать. Поэтому, если вы хотите проверить, свободна ли ваша любовь, то время от времени обращайте внимание на то, как с течением времени вы ведете себя по отношению к умершим.