ГЛАВА 6История Джона Райкнера, называвшего себя Элеонорой
Как мы помним, Раймона Дюрана, содомита из Вильфранша, судили в столице Французского королевства, которая уже в XII в. считалась современниками одним из главных рассадников нетрадиционных сексуальных отношений. Впрочем, не отставали от Парижа и другие крупные и особенно университетские центры Западной Европы — Венеция, Брюгге, Орлеан, Шартр. Городская культура рассматривалась многими средневековыми авторами как первое и основное условие для развития и распространения содомского греха[537]. Так, Анри де Марси, аббат Клерво (1176–1179), полагал, что Содом возродился из пепла в образе университетских городов[538]. Петр из Целлы, настоятель аббатства св. Ремигия в Реймсе (1162–1181) и епископ Шартра (1181–1183), в письме к своему другу Иоанну Солсберийскому называл Париж местом, где «царит упадок [нравственности]» и где «душа [человека] становится рабом печали и страдает»[539]. Маргинальные пометы XII–XIII вв. на некоторых более ранних кодексах уточняют, что подобный упадок современники связывали непосредственно с распространением греха содомии и, прежде всего, гомосексуальных отношений:
Пусть Шартр и Санс окажутся разрушены, [ибо] там сам Адонис продает себя, согласно законам борделя, где мужчины являются проститутками. Зараженный тем же грехом, благородный и особый город, Париж счастлив обручиться с молодым господином. Но [даже] в большей степени, чем все эти чудовищные города, ты, Орлеан, уничтожен своей репутацией [как более других расположенный к] подобному греху… Жители Орлеана — лучшие из всех, если вам нравятся [мужчины], которые спят с мальчиками[540].
Похожие суждения высказывал и Жак де Витри (ок. 1165–1240), сообщавший о совершенно недостойном сексуальном поведении парижских студентов, что в 1292 г. привело к исключению целой группы школяров из столичного университета по обвинению в склонности к содомии[541].
В том же «почетном» списке городов, известных распущенностью нравов своих жителей, уже с XI в. пребывал и Лондон, куда «содомия», по мнению английских авторов, была завезена прямиком из Франции[542]. Так полагали и Ансельм Кентерберийский (1033–1109), и Генрих Хантингтонский (ок. 1080–1160?)[543], а Вальтер Шатильонский (1135–1200) писал, что знатные английские юноши превращаются в мужеложцев, стоит им только отправиться во Францию для изучения медицины[544].
Подобные нападки на студентов, испытавших не себе чужое (преимущественно французское) влияние, были до некоторой степени связаны с более глобальной проблемой — с критикой английскими авторами той обстановки, которая сложилась при королевском дворе в Лондоне на рубеже XI–XII вв. В 1087 г. престол занял третий сын Вильгельма Завоевателя — Вильгельм II Рыжий (ок. 1056/1060-1100), являвшийся, пс всей видимости, открытым гомосексуалистом[545]. Так во всяком случае полагал Ордерик Виталий (1075-ок. 1142), обвинявший короля в насаждении противоестественных отношений в его окружении, в «эффеминации» юных придворных, которые были не только близки с Вильгельмом, но и вместе с ним управляли страной:
Во времена, подобные тем, [когда] распутство граничило с безнаказанностью, а содомическая похоть омерзительным образом совратила женоподобных [юношей], которым суждено [гореть] в аду, [когда] прелюбодеяние открыто осквернило супружеское ложе…, тогда женоподобные [придворные] правили миром, безудержно придавались наслаждению, а грязные любовники, обреченные гореть в аду, подвергали себя греху содомии…, высмеивали увещевающих их священников и упорствовали в своем варварском поведении и внешнем виде[546].
Хронист особенно порицал женскую моду, распространившуюся в мужском придворном обществе: тщательно уложенные длинные волосы, узконосые туфли, широкие рукава, богатые украшения и т. д.[547] Король, по мнению Ордерика, содержал при себе многочисленных проституток (как женщин, так и мужчин), которым платил за услуги. Когда же в конце концов он погиб на охоте, то его оплакивали лишь эти «бездельники» (nebulones), потерявшие в его лице щедрого хозяина[548].
Впрочем, Вильгельм II Рыжий был далеко не единственным английском монархом, которого соотечественники обвиняли в грехе содомии. Иоанн Солсберийский полагал, что все представители династии Плантагенетов подвержены этой напасти, поскольку ведут свое происхождение от фригийцев, отличавшихся внешним женоподобием и сексуальной распущенностью[549]. Так или иначе, но подозрения в гомосексуальной ориентации Ричарда I Львиное Сердце (1157–1199) или Эдуарда II (1284–1327) высказывались многими хронистами, что до сих пор является предметом оживленнейших историографических дискуссий[550].
И тем не менее, общий исторический контекст и неплохое знакомство образованной части средневекового английского общества с проблемой содомии в ее различных проявлениях не могли, как мы сейчас убедимся, подготовить современников ко всем без исключения эксцессам, имевшим место в реальной жизни. Дело, к которому мы обратимся, как и казус Раймона Дюрана, представляет собой поистине уникальный случай уголовного расследования, точно так же оставшегося незавершенным[551]. Впрочем, в отличие от содомита из Вильфран-ша, наш новый герой отличался невероятной разговорчивостью. Данное обстоятельство, надо полагать, поставило в тупик его судей, но, к счастью, позволило нам узнать много любопытных подробностей о частной и интимной жизни людей эпохи Средневековья.
В воскресенье, 11 декабря 1394 г., «в 18-й год правления Ричарда II» (anno regni regis Ricardi secundi décimo octavo), Джон Бритби из графства Йорк (Johannes Britby de comitate Eboracum), оказавшись проездом в английской столице, по завершении всех своих дел решил поразвлечься и снять проститутку. Проходя между 8 и 9 часами вечера по центральной улице Чипа, одного из районов лондонского Сити, мужчина заприметил некую девицу, с которой завел разговор. Та назвалась Элеонорой и предложила ему свои услуги (libidinose ageré). Бритби согласился уплатить запрошенную сумму, и они удалились в сторону «торговой лавки» на Сопере Лейн (super quoddam stallum in venella vocata Sopereslane), где и расположились, надо думать, со всеми возможными удобствами. Однако, на их беду мимо проходил полицейский патруль, который застал проститутку и ее клиента в самый разгар их «свидания». Арестованные были отведены «в тюрьму», где предстали перед-мэром Лондона Джоном Фрешем и его олдерменами, которые допросили их по отдельности[552].
И здесь выяснилось самое удивительное. Задержанная особа по имени Элеонора оказалась… мужчиной, который совершенно добровольно, «поклявшись спасением собственной души» (in animam suam sponte iuravit), заявил, что в действительности его зовут Джон Райкнер и что искусство менять обличье и заниматься проституцией он постиг уже давно у знакомых ему женщин легкого поведения:
И упомянутый Джон Райкнер, приведенный в суд в женском платье и допрошенный по данному делу, признал, что все происходило именно так, как рассказал Джон Бритби, и т. д. Было также спрошено у этого Райкнера, кто научил его заниматься данным порочным [ремеслом], как долго, в каких местах и с кем [именно], мужчинами или женщинами, он предавался подобным развратным деяниям. Он, добровольно, поклявшись [спасением] своей души, признал, что некая Анна, сожительница бывшего слуги сэра Томаса Блаунта, первой обучила его заниматься данным отвратительным делом в облике женщины. Также [он] заявил, что некая Элизабет Броудерер первой нарядила его в женское платье. Она также приводила свою дочь Элис различным мужчинам ради [сексуального] наслаждения. Она подкладывала [Элис] ночью к ним в постель, не зажигая света, [и] заставляя [ее] рано утром от них уходить. [Вместо дочери она] предъявляла им упомянутого Джона Райкнера, одетого в женское платье, называя его Элеонорой и убеждая тех [мужчин], что [именно] с ним они занимались недозволенным[553].
Совершив данный, весьма обстоятельный экскурс в историю своего превращения в проститутку, Райкнер на том же первом слушании по его делу поведал, что от отсутствия спроса он никогда не страдал. В частности, он рассказал, что в течение пяти недель проживал в Оксфорде, где — неизменно оставаясь в женском обличье — подрабатывал вышивальщицей[554]. Все это время он продолжал заниматься и проституцией, имея трех постоянных клиентов из числа студентов: сэра Уильяма Фокли, сэра Джона и сэра Уолтера, фамилий которых он то ли не знал, то ли не захотел назвать[555].
Вслед за тем он перебрался в городок Бурфорд в Оксфордшире:
И там [он] проживал с неким Джоном Клерком, в [таверне] «Лебедь», [где служил] буфетчиком в течение следующих шести недель. В это время два брата-францисканца, одного из которых звали брат Майкл, а второго — брат Джон Барри (который подарил ему золотое кольцо), [а также] один кармелит и еще шестеро чужестранцев предавались с ним описанному выше пороку. Кто-то из этих братьев и упомянутых мужчин дал указанному Джону Райкнеру 12 пенсов, другой — 20 пенсов, [а еще] один — два шиллинга