– А они никогда так не вели себя!
– Можно попросить, чтобы мне наконец рассказали, в чем дело?
Роксана изложила события сегодняшнего утра и минувшей недели. Когда она закончила повествование, Йезад только головой покачал.
– Должен признаться, чиф, мне тоже кажется, что поступили они плохо. Мягко говоря. Прокрались сюда как воры, вас бросили в «Скорой», стали шантажировать Роксану.
– Они не справлялись с ситуацией, – сказал Нариман. – А это был выход. Если желаешь свалить свои заботы на других, то предварительное оповещение нежелательно. Советую вам обоим помнить это, когда вы захотите вернуть меня в «Шато фелисити».
– Не смешно, папа. Это просто непорядочно с их стороны.
– Интересно, как они себя поведут, если вы заявите, что хотите вернуться, – заметил Йезад. – В конце концов, это ваш дом. И вы должны топнуть ногой, просто чтобы посмотреть, что они сделают.
– Если бы я мог топать ногой, все было бы хорошо, – усмехнулся Нариман. – Как можно заставлять людей? Как можно обязать человека быть заботливым и внимательным? Или это есть в сердце, или этого нет вообще.
– И все же возмутительно – вытолкать вас из собственной комфортабельной квартиры в нашу тесноту.
Нариман покачал головой:
– Эта огромная квартира для меня гола и холодна, как гималайская пещера, а здесь я чувствую себя во дворце. Но вам будет тяжело со мной.
– Вы здесь – желанный гость. Это ведь тоже ваша квартира.
Нариман отвернулся.
– Очень прошу никогда так не говорить. Несмотря на мое сегодняшнее вторжение, квартира принадлежит тебе и Роксане. Ваш свадебный подарок. Едва ли уместно предполагать, что пятнадцать лет спустя я вознамерился отнять у вас жилье.
Высокопарность ответа отрезвила Йезада, он понял, что обидел старика.
– Тысяча извинений, чиф, я неудачно выразился.
– Все устроится, папа, – добавила Роксана, – мы даже не заметим, как пролетят эти три недели.
– Безусловно! – поддержал жену Йезад. – А Мурад и Джехангир будут помогать матери справляться с добавочной нагрузкой. Обещаете, дети? И скоро чиф будет у нас как новенький.
Джехангир вытащил из-под топчана судно и утку.
– Смотри, папа, это дедушкина бутылка для пи-пи, а это ему для ка-ка.
– Не трогай эти вещи, – неожиданно вспылил Йезад, – и немедленно вымой руки!
Провожаемый встревоженными взглядами Роксаны и Наримана, Йезад вышел на балкон и простоял там, пока Роксана не объявила, что ужин на столе.
Джехангир, в качестве специалиста по кормлению деда, помог ему справиться со стручковой фасолью. Йезад отметил, что теперь у чифа не только частная лечебница, но и личный дворецкий – чего еще ему желать?
Нариман не понял, прозвучала ли нотка недовольства в словах Йезада или ему это почудилось?
– Я действительно счастлив, что у меня такая семья, – ответил он. – Компенсация за все, чего я лишен.
– Надо решить, кто где ляжет спать, – сказала Роксана.
Кухня исключается, рассуждала она, там и мыши есть, и тараканы, сколько она ни травит их. Спать в коридорчике между кухней и туалетом негигиенично. На полу у входной двери вечно появляется сырое пятно, которое непонятно откуда берется. Значит, остается балкон.
– Йиппи! – завопил Джехангир. – Класс! Я поставлю палатку и устрою в ней полночный пир!
– Отставить, – сказал Мурад, – балкон нужен командиру эскадрильи Бигглзуорту в качестве базы для проведения секретных операций.
– Единственное решение вопроса – балконом пользуетесь по очереди, – твердо сказал Йезад. – Дедушка проведет у нас три недели. Скажем, двадцать дней. Значит, по десять ночей на каждого.
Йезад подбросил монетку, чтобы определить, кто первый.
– Решка! – крикнул Мурад и выиграл.
Два тощих матраса с топчана расстались друг с другом: один остался для Джехангира, другой отправился на балкон.
– Надеюсь, польет сильный дождь, – размечтался Мурад, – тогда будет похоже на операцию Бигглза, когда его «харрикейн» разбился на Суматре в шторм.
– Вот глупый мальчишка, – укорила его мать. – Молись, чтобы не было дождя. Что мы будем делать, если намокнет матрас? Опять мне придется возиться с твоими лекарствами, на которые у нас и денег-то нет.
Йезад старался успокоить ее страхи: маловероятно, чтобы ночью пошел дождь, а завтра он попробует соорудить на балконе навес. Но Роксана не хотела рисковать.
– Начало сентября. Если Мурад расхворается, я не знаю, как справлюсь с ним и одновременно с папой.
Роксана пригрозила, что сама ляжет на балконе, если он не будет стопроцентно защищен от дождя.
Мурад занервничал, чувствуя, что приключение может не состояться.
– Все в порядке, мама, – заверил он, – мы с папой придумаем для балкона плащ с капюшоном и галоши!
Порывшись на полках перед кухней, они обнаружили два небольших хлорвиниловых полотнища, достаточных, чтобы закрыть балконную решетку, но не нашли ничего для крыши.
– Спроси у Вили, – сказал Йезад Роксане, – может, у нее найдется брезент или что-то вроде того.
– Сходи сам. Я терпеть ее не могу, с этими вечными «дорогая», «милая» и с игрой на деньги.
Вили Кардмастер, или Лотерейная царица, как прозвал ее Йезад, женщина примерно его возраста, жила с матерью в соседней квартире. Она любила порассуждать о преимуществах своей незамужней жизни, уверяя, что ей и не нужен муж – будет целыми днями ныть и жаловаться, а по ночам спать не даст своими домогательствами. Хотя на мужчин томно поглядывала, будто оценивая.
Жизнь Вили была заполнена домашними хлопотами и уходом за больной матерью, которая к старости ссохлась до размеров шестилетнего ребенка. Вили без особого труда поднимала мать на руки, когда нужно было перенести ее с кровати в ванную, устроить в креслице на балконе или посадить за обеденный стол. Вили так и носила ее на руках, как морщинистую куклу.
А время, которое удавалось высвободить, Вили целиком посвящала толкованию снов. Вили приписывала числовые значения предметам и событиям из сновидений, и на эти числа делала лотерейные ставки. Подпольная лотерея под названием «Кубышка» давно стала нитью, на которую низались минуты и часы ее дня. Вили постоянно просила друзей, знакомых, соседей, прислугу соседей рассказывать, что им приснилось; кто соглашался, с теми она делилась тайнами своих вычислений. Вили охотно делала ставки и за других, имея на этом скромную мазу. У нее был знакомый лавочник, который собирал ставки в «Кубышку», и Вили каждый день забегала к нему в лавку.
– Ах, Йезад-джи, – радостно встретила она гостя. Почтительную приставку «джи» она добавляла к имени каждой особи мужского пола, независимо от возраста и положения.
– Извини за беспокойство, Вили.
– Что толку от соседей, если их даже побеспокоить нельзя? Заходите, дорогой, беспокойте сколько угодно!
Йезад последовал за духовитой фигурой, облаченной в халат. Это длинное широкое одеяние с пуговицами спереди прекрасно маскировало ее телеса. Она носила свой халат не снимая, от стирки до стирки, что означало дня три-четыре. Вили в нем и спала, и возилась на кухне, и ходила за покупками – правда, с существенным добавлением: при выходе из дому поверх халата наматывалось сари. И довольно необычным способом – оно держалось на талии с помощью полудюжины английских булавок, поскольку под ним не было нижней юбки, за пояс которой обыкновенно заправляют сари. Вили называла свой халат универсальным туалетом.
Йезад понял, отчего заигрывания Вили так удручают его, – кокетливые манеры никак не вязались с ее неряшливой внешностью. Не вдаваясь в подробности, он объяснил Вили, зачем пришел, но Вили утром видела «Скорую» и слышала скандал в соседней квартире.
– Понимаю, Йезад-джи, – подмигнула она, – семейные свары способны из самого сильного мужчины сделать беспомощного котенка. Пошли посмотрим, что у меня найдется.
Она пошла вперед, сочувственно ахая по поводу трудной ситуации, в которой оказался Нариман. «Трагическая жизнь», – говорила она, припоминая гадкие подробности этой жизни. Осведомленность Вили не удивила Йезада: в общине парсов давнишний скандал получил широкую известность и обсуждался он в том же ключе удовлетворения и сочувствия, в котором сейчас высказалась и Вили.
Она остановилась перед старым комодом, полным всяческого хлама.
– Будьте как дома, мой милый, поройтесь в ящиках.
Заметив замешательство Йезада, Вили сама опустилась на колени, выдвигая ящик за ящиком.
– Между прочим, у меня на сегодня есть надежный лотерейный номер. Такой сильный сон, с такими ясными числами – давно такого не видела.
– Удачи тебе, Вили, надеюсь, сорвешь куш.
Безразличие Йезада не остановило Вили; драматически понизив голос, чтобы не ослабить мистическую силу сна, она почти набожно прошептала:
– Кошка мне приснилась. Кошка перед большим блюдцем молока.
– И вы с ней обсудили выигрышное число?
Она с жалостью посмотрела на него, продолжая выгребать барахло из ящиков.
– Смысл кошки и блюдца ясен без слов, Йезадджи.
– Значит, телепатически общались?
Вили покачала головой.
– Кошка сидела прямо и смотрела на меня. Ее голова и туловище образовали отчетливую восьмерку.
А слева – блюдце молока. Круглое как нуль. Значит, завтра выиграет восемьдесят.
Но Йезад вошел во вкус.
– Вили, а ты на каком языке видела сон? На английском или на гуджарати?
– Не знаю. А какая разница?
– Большая разница. Гуджаратская восьмерка, – он начертил цифру пальцем в воздухе, – совсем не похожа на кошку, сидящую прямо.
– Большой вы шутник, Йезад-джи, – засмеялась Вили, однако семя сомнения было заронено.
В комоде нашлись квадратные куски клеенки и даже кусок брезента четыре на шесть дюймов, слишком маленький – балкон не закроешь. И тут Йезад вытянул из нижнего ящика нечто кожистое, сложенное и упакованное в хозяйственную сумку.
– А это что?
– Старая скатерть. Для нашего семейного обеденного стола.