Он отвернулся к балкону, пряча лицо. Отец разорвал конверт и прочел вслух:
– «Дорогие мистер и миссис Ченой!
Я буду благодарна, если кто-нибудь из вас сможет завтра повидать меня. Помимо обычных учебных часов (с 8. 00 до 16. 30) я еще час буду находиться в школе.
Прошу извинения за причиняемое неудобство.
Искренне ваша,
– Зачем она нас приглашает, Джехангу? – спросила мама.
– Не знаю.
– Ты ничего не скрываешь?
– Ничего.
– Так ты сходишь в школу? – спросил отец.
– Как я могу? А кто с папой останется?
Отец вздохнул и сказал, чтобы Джехангир передал учительнице, что придет в четыре тридцать.
…Каблучки мисс Альварес громко простучали по пустому классу, когда она сошла со своего возвышения и протянула ему руку.
– Прошу прощения, что оторвала вас от дел, мистер Ченой, но вопрос весьма серьезный.
Ее наружность убедила его в том, что уж слишком серьезным вопрос не окажется – она до того хорошенькая! Йезаду вспомнились школьные годы – в те времена еще не придумали брать на работу таких прелестных учительниц. В его времена в Св. Ксавьере учительствовали суровые мужчины с именами типа мистер Лобо, мистер Маскареньяс и мистер Монтейро, большеусые блюстители дисциплины. Никаких тебе Хелен Альварес…
Джехангир болтался в коридоре, и учительница позвала его в класс.
– Мне все еще трудно поверить, что лучший из моих учеников связался с этой компанией, – неохотно приступила она.
Йезад усмехнулся: интересно, какую шкоду затеял этот молодняк, хотя отчасти ему понравилось, что у Джехангира есть своя компания. Нельзя быть маменькиным сынком. Детские годы, школьные годы неполны, если подрастающие безобразники не попадают в какие-то истории. И он таким был, и в его школьные годы…
Да и классы все такие же. Через плечо мисс Альварес видны ряды пустых парт, пахнет мальчишеским запахом пота, чуть-чуть мочой, какими-то дешевыми лакомствами… Вечный запах, заполняющий класс с плотностью мебели.
Внезапно Йезад почувствовал себя подростком. Память заполняла парты знакомыми лицами. Счастливые дни, когда школьная неделя была целой жизнью, богатой событиями и переживаниями. За неделю чужаки могли превратиться в близких друзей, можно было победить или проиграть битву, приобрести целое царство – потому что время действовало совсем по-другому тогда. Как медленно сменялись времена года, вечность проходила от одного сезона дождей до другого, небеса изливались нескончаемым дождем, единственной радостью была надежда на нежданные каникулы, если вдруг затопит улицы. А если такое случалось, тебя обязательно предупреждали держаться подальше от края тротуара, потому что каждый год дети падали в водостоки, не закрытые люками: люки крали и продавали как металлолом. Автобусы и машины, по кузов в воде, выглядели странными кораблями, пролагающими себе пути по городскому морю. А когда приходилось брести чуть не по пояс в опасных водах, полных ила и мусора, притворяясь, будто это волны Амазонки, в которых может скрываться анаконда! Проявляя немыслимую отвагу, совершая неслыханные подвиги, выбираешься наконец на высокое место, а дома попадаешь в цивилизацию – горячий чай, бутерброды и каникулы…
– Вы понимаете, мистер Ченой, что дело касается самого важного для меня проекта, – говорила мисс Альварес.
Услышав свое имя, он рывком вернулся в настоящее – учительница рассказывала о проверке домашних заданий. Конечно, Джехангир ведь объяснял ее идею на дне рождения Наримана. Всего четыре месяца назад… а кажется, будто так давно…
Он кивнул с озабоченным видом:
– Очень интересно.
– И я возлагала такие надежды на класс. Но теперь я вынуждена приостановить проект. Видите ли, трое учеников, не выполняя заданий, платили деньги контролеру, чтобы получать хорошие оценки.
Джехангир вперился взглядом в отцовские ботинки, в собственные, в туфельки мисс Альварес, оставляющие открытыми пальцы, каждый из которых заканчивается прелестным рубинчиком. Но потом слезы размыли картину, и рубины превратились в один длинный темно-красный мазок.
Йезад все изображал сожаление и осуждающе покачивал головой. Он силился понять, при чем тут Джехангир. Платить за оценки он не мог, у него нет денег, к тому же он аккуратно выполнял все домашние задания, и он же контролер…
Но в уме уже зарождалось подозрение.
– Вы поймали эту троицу?
– Да. И контролера, который брал деньги. – Она обняла за плечи своего ученика жестом и указующим, и защищающим его.
Йезад поднял брови, взглянул на сына, потом на нее.
Она печально кивнула:
– Не знаю, что сказать.
Теперь его тошнило от школьного запаха. Он снова взглянул на сына, ожидая объяснения. Но Джехангир не отрывал глаз от обуви.
– Я тоже была в шоке, когда узнала, – проговорила мисс Альварес. – Меня поразили не те три жулика.
Она покраснела, употребив это слово.
– Я хочу сказать, они все равно не учатся, их учеба не интересует. Это дети из богатых семей, родители считают, что за деньги можно все в жизни получить. Но Джехангир всегда был моим золотым мальчиком.
Она помолчала.
– Когда я узнала, что он каждую неделю собирает с них шестьдесят рупий, по двадцать с каждого, я до того расстроилась…
Шестьдесят. Она сказала «шестьдесят». Йезад больше не слушал. Шестьдесят рупий – вот разница между тем, что клал в конверты он и что обнаруживала Рокси.
– …Мне хотелось заложить жизненную основу для детей, сделать честность постоянной чертой их характера. Чтобы, став взрослыми, они могли противостоять коррупции. В особенности те из них, кто потом пойдет в политику или в административную службу. Но оказалось, что зло поразило их уже в классе. Как же надеяться на улучшение положения страны?
Йезад пробормотал, что страшно сожалеет о случившемся, обещал, что поможет Джехангиру извлечь урок из этой истории.
– Я сегодня утром проснулась с мыслью, что мне надо отказаться от учительства, – сказала мисс Альварес. – Какой в этом смысл, спрашивала я себя, если мой лучший ученик может поддаться соблазну?
– Вы не должны оставлять школу, мисс Альварес! Вы замечательная учительница, Джехангир так много рассказывает дома о вас и о том, как он вас любит. Он говорит, что вы – самая лучшая учительница в школе.
Джехангир заплакал, сначала потихоньку, потом в голос. Он рыдал так, что у него дергались плечи.
– Простите меня, простите, – шептал он учительнице.
Она улыбнулась:
– Думаю, что останусь учительницей. И надеюсь, что эта ужасная ошибка многому научит тебя.
Йезад заверил мисс Альварес, что дает слово: больше ничего подобного никогда не произойдет. Она ответила, что было бы прекрасно, если бы все родители проявляли такую готовность к сотрудничеству, и поблагодарила его за приход.
Ожидание было мучительным. Хотелось, чтобы поскорее наказали его, высказали ему свое негодование. Но происходит совсем другое – отец держит руку на его плече, говорит: ничего, Джехангла, не волнуйся; мать обнимает, приговаривая: бедное мое дитя, совсем как взрослый страдает! Уверяет, что во всем виновата она, не надо было показывать ему конверты, не показала бы, он бы и не увидел, как мало у них денег.
И все. Не обругали, не побили. Это оказалось хуже всего.
Потом начали ссориться, искать виноватых, где их нет. Слышать, как родители обижают друг друга из-за того, что натворил он, – хуже наказания и не придумать, теперь Джехангир понимал это.
– Ты только посмотри, что сделали эти бессовестные братец и сестрица, – шумел Йезад, – девятилетний ребенок вынужден брать взятки, в коррупции участвовать!
– Не надо преувеличивать, – возражала Роксана. – Плохие мальчишки предложили Джегангу деньги, а он взял, чтобы помочь семье. Вот и вся история.
– Отвратительная история. И у нее только одно объяснение. Коррупция, которая поразила всю страну, угнездилась в твоей собственной семье, благодаря бесстыдным махинациям и предательству Джала и Куми. Ты понимаешь, какой они подают пример? Что ж удивительного, что и Джехангла принял взятку?
– А ты понимаешь, какую городишь чушь? Наш сын взял деньги не на жвачку или на мороженое для себя. Взял, чтобы помочь родителям прокормить семью, чтобы купить лекарства для дедушки.
– Значит, во всем виноват я. Раз не могу столько зарабатывать, чтобы дом превратился в клинику-люкс для твоего отца.
– Я этого не говорила!
Тогда Йезад начал рассуждать, что, если бы десять лет назад знал, что ждет семью, не отказался бы от своей канадской мечты. Не отказался бы от новых попыток, в конце концов, этот чиновник-расист не смог бы навсегда перекрыть ему кислород. И сейчас все они счастливо жили бы себе в Торонто, дыша чистым воздухом Скалистых гор, а не ядовитыми испарениями этого умирающего города, прогнившего от мерзости, грязи и коррупции.
А Роксана спросила, не думает ли он, будто в Канаде живут одни святые. И, насколько ей известно, Скалистые горы пока находятся в Альберте – если только правительство за ночь не перетащило их в Онтарио.
Оговорка смутила Йезада.
– Хорошо, – сказал он, – ставлю тебе пятерку по географии и больше не хочу говорить на эту тему. Хочу выйти на балкон, побыть немного в тишине и в покое. Чуть не забыл – у нас больше нет балкона, мы же превратили его в хибару.
– Ну зачем говорить гадости, – взмолилась Роксана. – Почему надо обзывать хибарой навес, который так нравится детям?
– Посмотри получше: вонючая старая пластмассовая скатерть от щедрот Вили. Пройдись по трущобам, и убедишься, что там все строится из пластмассы. Конечно, хибара, а что еще?
– Называй как угодно, у меня нет времени на споры. Мне еще надо сходить на рынок, купить картошку, приготовить обед.
– А раньше чем ты занималась?
– Бальными танцами! А ты как думал? Папу надо было обтереть губкой – знаешь, сколько времени уходит на это? И сменить ему простыни – я не хочу, чтобы ты жаловался на запах.