– Позвольте мне подвести итог, – заявил Бхаскар, не желая упускать аудиторию, – наша цель – возродить благородные побуждения мистера Капура. Мы должны продвинуть его за пределы катарсиса, за пределы жалости и ужаса, введя в состояние ангажированности – на арену эпического реализма, где человек действия…
Йезад перестал слушать. У него голова разболелась от этой тарабарщины.
– Вы двое рассуждаете, будто театр относится к точным наукам, – заметил Вилас.
– Ага, Виласова доктрина вечного скепсиса, – немедленно отреагировал Готам. – Поддайся Брехт такого рода пессимизму, где бы мы сегодня были?
– Но почему простые вещи нужно так замысловато излагать? – настаивал Вилас. – Мы всего лишь собираемся обмануть Капура в достойных целях.
– Ладно. – Йезаду хотелось вернуть их к теме. – Я вам рассказал, как должны выглядеть эти шивсеновцы. Я изложил вам их требования. Что еще вам нужно?
Актеры сказали, что уже проработали все мизансцены, но им нужно еще чаю.
Йезад засмеялся и вместе с Виласом вышел из ресторана, отказавшись от чая и оставив актеров продолжать их споры о перспективах театра.
– Здоровы поговорить, а? – Йезад замотал головой, будто стряхивая с волос словеса.
– Вся труппа такая. Сначала занятно, потом становится невыносимо.
Они остановились у входа в «Бомбейский спорт». Йезад уставился себе под ноги.
– Что не так? – спросил Вилас.
– Сам не знаю. Этот заговор с актерами… А у Капура давление…
– Слушай, если у тебя сомнения, я сейчас же скажу Бхаскару с Готамом, что все отменяется!
– Нет. Не надо отменять.
Йезад пинком сбросил пустую сигаретную пачку с тротуара в канаву.
– Хотелось бы надеяться, что эти двое – люди ответственные.
– Ответственные-то они ответственные, но только бы их не занесло…
И на той же неделе, после утренней встречи в школе Дон Боско, Йезад еле удержался, чтобы сразу не ворваться в каморку Капура. Но удержался, сел за свой стол и сделал вид, будто погрузился в работу. Пусть лучше Капур сам подойдет к нему с новостью.
В витрине пульсировали вспышки красной лампочки, поднималась и опускалась бита. Йезаду начало казаться, будто в окне парит крупное доисторическое насекомое, а в оленях обозначилось нечто от троглодитов. Дай им дубины в копыта, и они станут похожи на уличную шпану, окружившую жертву – человека в красном, не подозревающего, что через миг ему выбьют мозги…
Он вздрогнул, когда его тронули за плечо, прервав эти кровавые сны наяву.
– Чем вы так поглощены? – спросил Капур.
– Простите, не заметил, как вы подошли. Я работаю над расценками школы Дон Боско.
– Отлично.
Капур повертел в руках большой конверт из плотной бумаги и бросил его на стол Йезада.
– Что это?
– Утром заходили двое ваших друзей.
– Друзей?
– Наших с вами друзей – приходили эти ублюдки, Баладжи и Гопинатх со своими тоненькими усишками. – Он оглянулся и понизил голос: – Я их сразу увел к себе, чтобы не пугать Хусайна. Это для них, – Капур постучал по конверту. – Тридцать пять тысяч. Я взял их из кейса.
Йезад заглянул в конверт. Выражения изумления, ужаса и отчаяния, сменяя одно другое, пробежали по его лицу.
– Я тоже изумился, – ответил на это Капур. – Не думал, что они вернутся.
– Но… – Йезад поднялся на ноги. Голос его дрожал. – Но это же безумие! Вы дали им деньги!
– Не читайте мне лекцию! Чего вы добиваетесь, чтобы они мне глотку перерезали? Магазин превратили в дымящиеся развалины?
Он резко повернулся и пошел к себе. Хусайн устремился за ним, спрашивая, не подать ли чаю.
– Что-то случилось, сахиб?
– Не волнуйся, Хусайн, просто деловые неурядицы.
Хусайн побежал ставить чайник.
– Чай готов, сахиб, – доложил он через минуту.
– Не надо.
Сраженный Хусайн отступил и съежился на своем стуле у подсобки, как раненая птица. Капуру стало жалко его.
Хусайн поставил перед ним чашку с блюдцем и занял позицию за дверью офиса, внимательно вслушиваясь в каждый звук, доносящийся изнутри: вот Капур подул на чай, отхлебнул из чашки, вздохнул.
Последний глоток. Капур появился в дверях с пустой чашкой. Свободной рукой отбил воображаемый теннисный мяч.
– Извините, что накричал на вас, Йезад.
– Ничего, мне незачем было…
– Забудем.
Похвалив Хусайна за чай, Капур жестом пригласил Йезада к себе. Хусайн с удовлетворением проводил их взглядом: все нормально, его чай сделал свое дело. Он принялся вытирать пыль.
Энергичное похлопывание метелки, слышное и в офисе, заставило Капура улыбнуться.
– Думаете, я не расстроен? При одной мысли о том, что меня терроризируют ничтожества, гангстеры, изображающие из себя политическую партию, я в бешенство прихожу! – И, будто вспомнив о своем давлении, провел рукой по лицу и тихо добавил: – А иногда хочется плакать.
У Йезада ком к горлу подступил.
– Не надо так реагировать на них. Эти людишки… да они того не стоят!
Капур вытер шею и лоб – кондиционер был выключен. Он не включал его с того дня, когда поклялся, что будет принимать Бомбей таким, каков он есть.
– И знаете, что меня сильнее всего проняло? Их высокомерие – они будто говорили: ничто не устоит на нашем пути, теперь это наше царство. Брали что хотели, как армия победителей.
Капур распрямился:
– А у бедного Бомбея нет защитников. Несчастен город, в котором нет героев.
Йезад прошел в туалет, снял с крючка зеркальце, принес его в офис и поставил перед Капуром.
– Вы что делаете?
– Показываю вам героя.
Капур неуверенно усмехнулся.
– Героя, – стоял на своем Йезад, – который может спасти Бомбей. Если выставит свою кандидатуру на выборах.
– Опять взялись за меня?
– Да. Это смешно – пара худосочных вегетарианцев терроризирует «Бомбейский спорт».
– Пусть вас не обманывает их наружность. Худосочные или нет, но эти Баджи Рао и Баджи Кхао – они потомки маратхов, несгибаемых воинов. У них мертвая хватка – как у их шпинатоеда пучеглазого.
Они посмеялись, но Капур сразу перешел на серьезный тон:
– Мои знакомые по бизнесу уже сталкивались с подобными ситуациями. И в один голос советуют: заплати и сиди тихо.
Йезад уставился на свой стол. Его план провалился, провалился полностью. Больше нечего сказать. И делать тоже больше нечего. Он подтолкнул конверт к Капуру – чтобы тот спрятал деньги в сейф. Капур оттолкнул конверт обратно.
– Держите у себя в столе, пока за ним не придут.
– Лучше бы вы сами отдали.
– Неудачная мысль. Я могу не выдержать и плюнуть им в рожи. И зеркальце отнесите на место. – Капур протянул ему зеркальце, но раздумал и поманил Йезада к себе: – Взгляните.
Йезад заглянул в зеркальце через его плечо.
– Видите? Лица обыкновенных семейных мужчин. Не героев.
«Как эти чертовы актеры посмели понести отсебятину, – неистовствовал Йезад, – что это им в голову взбрело? Будто они знают Капура лучше, чем Йезад, пятнадцать лет проработавший с ним бок о бок? И чего добились? Создали ему дополнительные трудности!»
– Уймись, – сказал Вилас. – Я утром говорил с Бхаскаром и Готамом. Они действовали точно по сценарию, буквально.
– Тогда почему Капур приготовил деньги?
– А ты что, ожидал немедленного обращения? Крестового похода на следующее утро?
– Но я не ожидал и немедленной капитуляции. Я к тебе обратился с простенькой просьбой – пожаловаться в Шив Сену насчет всех этих Санта-Клаусов. Вот и все, чего я хотел.
– Ну да, все, чего ты хотел, – это поиграть с огнем.
Йезад бросил на него презрительный взгляд:
– Вместо этого ты приводишь пару паршивых комедиантов. Те несут ахинею насчет драматической эпифании. Ну и где она? Где прозрение мистера Капура?
Вилас порылся в карманах. Но Йезад не засмеялся.
– Наберись терпения, – утешал его Вилас. – Это только в романах все происходит немедленно.
– Мало у меня было хлопот, так теперь еще на моей ответственности конверт с тридцатью пятью тысячами. Я должен держать его в сейфе для пары выдуманных шивсеновцев, которые никогда не явятся.
– На самом деле, Йезад, деньги могут служить тебе предлогом, чтобы напоминать Капуру о его общественном долге. Если наши трагики заронили зерно, то твои понукания могут помочь ему прорасти.
– А понукать я буду сценическим шепотом? – злобно спросил Йезад.
– Ну ладно тебе! Будем надеяться на лучшее.
Йезад с шумом сбежал по ступенькам. В висках стучало, и не успел он свернуть за угол, как почувствовал, что силы окончательно покидают его. Он поймал себя на том, что идет шаркающим шагом. В детстве мама ругала его за это. «Не ходи шарк-шварк, – сердилась она, – поднимай ноги!»
Оказывается, он выбрал окольный путь к станции, мимо храма огня. Ну что же, ему сейчас полезно пройтись. Чего ради спешить домой, в опротивевшие комнатушки? Головная боль от этого только усилится. Ему надо побыть в одиночестве и в покое.
У храма он бросил взгляд через ворота во двор с маленьким садиком в центре и почувствовал зависть к тем, кому доступна храмовая тишина. «Так ведь и ему это доступно, – напомнил себе Йезад, – всего только и нужно, что надеть молитвенную шапочку и войти. С другой стороны, это непорядочно, раз он нерелигиозен, уже лет двадцать как перестал молиться. Хотя судру-то он носит – нет ничего приятней прикосновения тонкого муслина к коже… И по утрам, после мытья, повязывает священный шнур-кусти, хоть делает это как попало. По привычке. И чтобы не сердить Роксану».
А кто сказал, что войти в храм может только религиозный человек? Вон на табличке написано: вход только парсам. Йезад – парс, значит, ему можно.
А нужно? Что он будет делать, оказавшись в прохладной тиши храма? Йезад в нерешительности остановился перед лавочкой с благовониями.
– Дядюшка? – Сегодня за прилавком был мальчишка. – Хотите сукхад купить, дядюшка? У нас настоящий малабафи.