Но он воздержался: ссоры супругов, которые он, подходя к окну, слышал каждый вечер, не оставляли сомнения в том, что Манизе не намерена смириться. В последнее время в ее гневных тирадах звучала и фаталистическая нота: не удивительно, что с ними приключилась такая беда, – Эдуль рискнул поселиться в доме, на котором лежит печать несчастья, который разрушает семьи, который убил двух женщин и дал жизнь целому поколению неудачников. Дом затронул и ее мужа.
Куми потребовала, чтобы Джал перестал подслушивать.
– Ну не странно ли, что ты теперь все слышишь? Когда я с тобой говорю, твои уши ничего не воспринимают.
– Мне легче слышать на расстоянии, потому что так легче регулировать звук.
Джал посетовал на то, что из-за изуродованных потолков оказалась в беде счастливая семья – супруги, жившие как голубки. Куми заметила, что, будь семья уж такой счастливой, не было бы подобной реакции на ерунду.
– Это для тебя ерунда, а для Манизе – нет, – возразил Джал, – она же не знает фактов.
– При чем тут факты? Люди сами творят себе факты. Это Эдулю решать – продолжить работу или бросить.
К большому облегчению Джала, Эдуль продолжал работать – и над потолком, и над умиротворением жены. Она ошибается – он много времени проводит наверху, и трудная работа доставляет ему удовлетворение, но разве это причина, чтоб его лапочка выдумывала разные гадости? Почему ей не примириться с тем, что у мужа есть свое, мужское хобби! Неужели ей приятней было бы, если б он увлекался вышиванием или вязанием? Вел себя как баба?
Настойчивость Эдуля принесла плоды: Манизе смягчилась, и ссоры понемногу утихли. Она взяла привычку под разными предлогами забегать наверх с неожиданными проверками.
– Извини за вторжение, – говорила она Джалу, облегченно отмечая, что муж стоит на стремянке, а Куми не видно. – Эду, милый, к ужину рыбу сделать жареную или под соусом?
– Сегодня я жареной хочу, – подмигивал Джалу Эдуль. – Сегодня вечером я хочу, чтобы все шипело и шкворчало!
Манизе хихикала, поглядывая на Джала, который делал вид, будто выключил слуховой аппарат.
Или являлась справиться насчет глажки: голубую рубашку выгладить или темно-желтую, какую он предпочитает?
– На завтра голубую погладь, – распорядился муж и добавил, думая, что они одни, – а сегодня погладишь мне костюм, в котором я родился.
Манизе в панике прижала палец к губам, а глазами показала на дверь, возле которой стояла Куми. Он закрыл рот перепачканной в известке рукой, а Куми закатила глаза и пошла прочь, возмущенная их недостойным поведением.
Через восемь дней после начала штукатурных работ Эдуль чисто вытер кельму и торжественно объявил, что гостиная готова. Позвал Манизе с лестничной клетки и велел Джалу привести Куми из ее комнаты.
– Ну как? – расплылся он в улыбке. – Что скажете?
Хоть Джал с Куми были готовы к наихудшему, они не могли найти слов. Молча смотрели в потолок, покрытый большими и малыми кратерами – домашний вариант лунной поверхности, – и старались скрыть смятение.
Манизе бросилась на амбразуру:
– Знаешь, Эду, я поверить не могу, что ты все это сделал один! Ну не потрясающие у него руки? – пригласила она Джала и Куми присоединиться к ее похвалам.
– Отличная работа, Эдуль, – забормотали они. – Мы так благодарны…
– Пустяки, – скромно отмахнулся Эдуль, хотя глаза его сияли. – Вы уж извините, что я столько провозился.
– Четыре недели – совсем не долго для такой замечательной работы, я думала, потребуется больше! – сказала Куми.
Манизе злобно посмотрела на нее.
– Теперь ты можешь приступить к папиной комнате, – сказал Джал.
Но Эдуль заявил, что берет трехдневный отпуск. Они с женой вышли, взявшись за руки, сопровождаемые добрым, отеческим взглядом Джала. Куми закрыла за ними дверь.
После передышки Эдуль начал отбивать штукатурку с потолка в комнате Наримана. Дело спорилось, поскольку в этой комнате добросовестно поработал молоток Джала. Эдуль иногда переставал насвистывать и с изумлением рассматривал урон, нанесенный потолку мнимой протечкой.
На второй день он воскликнул: «Черт побери!» – и позвал клиентов.
– Вам известно, что здесь проходит балка?
Они кивнули.
– Плохо дело. Я обнаружил, что она гнилая.
– Что?
– Гнилая, – повторил он, наслаждаясь произведенным эффектом. – Гни-ла-я.
– Не может быть! – Джал не мог согласиться с липовой бедой.
– Мужайся, Джал, сынок. Новость не из приятных, но что я могу сделать? Я обязан честно сказать, что обнаружил. Видишь третье перекрытие?
– Как могло дерево так быстро сгнить?
– А откуда мы знаем, как долго оно мокло? Может, тут месяцами подтекало, прежде чем обвалилась штукатурка.
– Невозможно!
– Да ты откуда знаешь?
– Знаю! Потому что…
Куми быстро вмешалась, боясь, как бы брат не ляпнул лишнего:
– Ладно, допустим, балка гнилая. Что дальше?
– Как это «допустим»? Что вы, не доверяете мне? Одна гниль! Балку надо заменить.
– Нет! Ничего не надо трогать!
– Не веди себя как ребенок! – прикрикнула на Джала Куми. – Давайте все спокойно обсудим. Эдуль, ты уверен?
– На тысячу процентов.
– Понятно.
Куми стала соображать: замена балки означает, что папино возвращение опять откладывается.
– А ты можешь за это взяться?
– Не хочу врать. Это серьезная работа. Чревата опасностью, если что не так сделать. Нужен человек, который будет работать тщательно и без спешки.
– То есть нужен ты, – сказала Куми, заставив Эдуля улыбнуться.
– Умоляю, оштукатурь потолок и больше ничего не трогай!
– Без драмы, Джал, – оборвала его сестра.
– Но почему не выслушать другое мнение?
– Джал, у нас, мастеров «умелые руки», есть такая присказка: чем больше мнений, тем меньше толку.
– Разумно, – поддержала Куми.
– Что тут разумного? – взбеленился Джал.
– Успокойся, Джал, сынок, дай мне объяснить тебе методику…
Эдуль пустился в описания стальных стоек, которые он использует, гидравлических подъемников, способов переноса нагрузки с перекрытий на опоры. С дотошностью квалифицированного инженера, мастера с многолетним опытом, рассуждал он о тонкостях задачи.
Джал многое пропустил, пока выключал слуховой аппарат, продувал его и включал снова.
– И что самое главное: я добавляю стальные перекладины параллельно существующим деревянным, так что структура ни на миг не остается без опоры.
– Вот как, – облегченно вздохнула Куми, – значит, у нас будет две балки вместо одной. Слышишь, Джал? Две балки даже надежней.
Возражений больше не было. Решили, что Эдуль продолжает трудиться.
Когда Джал явился в «Приятную виллу», его сердце забилось при виде Дейзи со скрипкой у постели Наримана. Он хотел поздороваться, но рука со смычком поднялась, и его приветствие уткнулось в локоть Дейзи.
Отчим молча кивнул, Джал погладил его по плечу и тихонько уселся в сторонке. Поправив слуховой аппарат, чтобы лучше слышать музыку, он спросил Роксану, где Йезад.
Она шепнула, что, должно быть, зашел в храм огня.
– Йезад? В храм? – поднял брови Джал.
– Почти каждый день заходит, – кивнула Роксана. – Не молиться, говорит. Ему достаточно побыть минутку в тишине и покое.
Джал понимающе улыбнулся.
– Папа сегодня лучше выглядит.
– Оживает. Когда приходит Дейзи.
– Тише, – попросил Джехангир, – музыка…
– Извини, малыш.
Джал откинулся на стуле. Медленная мелодия пробуждала воспоминания, обволакивала его. Музыка будто говорила о чем-то, глубоко затаившемся в сердце… о чувствах, которые трудно, невозможно выразить словами. Иногда на мгновение могло показаться, будто скрипка выговаривает слова и он почти понимает ее язык…
Пьеса закончилась, все захлопали. Дейзи поздоровалась с Джалом, извинилась, что раньше не могла.
– Ну что вы, что вы, – смущенно улыбнулся Джал.
– Вели-вели-великолепно, – пробормотал Нариман. – Вам нужно вы-выступать с этой вещью.
– Моя мечта – сольное выступление с Бомбейским симфоническим оркестром.
– Простите, – спросил Джал, – что вы сейчас играли?
– Скрипичный концерт Бетховена.
– Номер?
– У него только один.
– А какая это была часть?
– Вторая – Larghetto[8].
Дейзи вернулась к разговору с Нариманом о трудностях на пути осуществления ее мечты. Джал не сводил с нее восхищенных глаз.
– Ну скажи ей что-нибудь, – подтолкнула его Роксана.
– Потом.
Снова зазвучала скрипка.
Пришел Йезад, тихонько отперев дверь своим ключом, увидел Джала, кивнул. Ему так хотелось узнать, что с потолком, но надо было подождать, пока заснет Нариман. После ухода Дейзи они перешли в маленькую комнату.
– Ну, каковы последние известия из дому?
– На прошлой неделе я бы ответил как Эдуль: «Чемпион». А теперь не знаю, что сказать.
Излагая историю с гнилой балкой, Джал тревожно переводил глаза с Йезада на Роксану.
– Не мучайся, – сказал Йезад. – Твоей вины тут нет.
– Но я всегда оказываюсь гонцом с плохими вестями, и весь этот бред Эдуля, и все прочее…
– Может, она действительно гнилая, – вздохнула Роксана. – Сколько времени уйдет на замену?
– С годик, – сухо усмехнулся Йезад.
– Нет-нет, гораздо меньше, – горячо возразил Джал.
И стал пересказывать им планы Эдуля – он в ближайшие дни завезет все оборудование, приготовится к установке опор.
– Обещает не позднее двадцать четвертого, потому что хочет использовать рождественские праздники для работы. Говорит, нельзя останавливаться на полпути, уверяет, если понадобится, так и ночами будет работать.
– Веселенькое у вас будет Рождество, – усмехнулся Йезад.
– Тихой ночи наверняка не будет. А ты как, Джехангир? Собираешься вывесить чулок для Санта-Клауса?
– Да уж, – вздохнул Джехангир, – надоело спорить с Мурадом. Он донимает меня, хочет, чтобы я поверил в Санта-Клауса.