– У Санта-Клауса в бороде блохи, в бороде блохи!
Смущенная мама объяснила, что сын путает Санта-Клауса со знакомым священнослужителем, седая бородища которого, по слухам, служит приютом насекомым.
В семь выключили освещение витрины и велели Хусайну прекратить отлов гостей. Лязгнули металлические жалюзи, обещая долгожданный покой. Капур, морщась от боли, отодрал с лица бороду и усы. Стал с напряжением стаскивать резиновые сапоги с распухших ног. Насилу снял один и позвал на помощь вернувшегося в магазин Хусайна.
– Бхаи, братец, помоги – не слезает!
Хусайн опустился на колени, Капур вцепился в стул – сапог, громко чавкнув, слез с ноги. Капур с облегчением растер ступни и сунул их в мягкие итальянские мокасины.
– Вы готовы, Йезад?
Вышли вместе. Йезад запирал замок, когда услышал возглас Капура:
– Смотрите, что делается! – Капур указывал на неоновую вывеску.
Йезад поднял глаза, растирая продолжавшее ныть сердце.
«БОМБЕЙСКИЙ СПОР». Надо же было, чтобы погасла именно буква «Т»…
– Завтра электрик не работает. Послезавтра скажу, чтоб починил.
– Конечно. Желаю хорошего отдыха с семьей.
– Спасибо, мистер Капур.
– Счастливого Рождества, Йезад.
Глава 18
После полуночи стеснение в груди усилилось, на лбу выступил пот. Йезад осторожно встал с постели, но кровать скрипнула, и Роксана повернулась к мужу.
– Что с тобой, Йезад?
– Ничего, газы, я думаю. Хочу имбирной воды выпить.
Не зажигая свет на кухне, он открыл холодильник. Свет из-за открывшейся дверцы заставил его зажмуриться. На полке одна бутылка имбирной воды. Потрогал – чуть успела остудиться.
Ложки в ящике кухонного стола зазвенели, когда он стал искать открывалку. Сорвал крышку, но поймать не успел, и она закатилась под стол, налил шипучую воду в стакан. «Свежая», – подумал он, сделал несколько глотков. Оставшаяся вода продолжала шипеть в темноте.
Отрыжка не заставила ждать себя, но Йезад знал, что не имбирная вода принесет ему облегчение – его не газы мучают, а конверт; с той минуты как конверт оказался в доме, он давит на Йезада, дух выжимает из него. Что на него нашло? Отчаяние, это понятно. Так он и сейчас в отчаянии, ничего не изменилось за двадцать четыре часа: чиф все так же страдает, Роксана доводит себя до изнеможения, в доме не хватает еды – и есть деньги для разрешения всех трудностей, но только если он откроет конверт и начнет их тратить…
Звук шагов, приближающихся к кухне. Наверное, Роксана, хочет узнать, что с ним. Вспыхнул свет, и Йезад заслонил глаза ладонью.
Это был Мурад. Он поразился, увидев, что отец сидит на табуретке у плиты.
– Почему ты в темноте сидишь, папа?
– Слишком сильная лампочка. Газы, – добавил он, указывая на имбирную воду и растирая себе грудь. – А ты чего не спишь?
– Надо положить подарок в чулок Джехангира.
– А деньги где ты взял? – сощурился Йезад.
– На автобусных билетах сэкономил.
Йезад приготовился задать следующий вопрос, но вовремя спохватился.
– Надо было предупредить маму, что ходишь пешком, – смягчился отец. – Она так беспокоилась из-за того, что ты поздно возвращаешься из школы.
– Хотел все сделать по секрету. Чтоб сюрприз был на Рождество.
– Я не проговорюсь, – усмехнулся Йезад.
Сделал глоток.
– Ты, наверное, давно это придумал.
Мурад кивнул:
– Джехангир все время ходит невеселый. Волнуется из-за всего на свете. Хотелось обрадовать его.
Йезад поставил стакан на стол, поднялся на ноги и взял сына за плечо.
Мурад с ухмылкой полез в шкафчик для пряностей, порылся на полке позади коробочек и бутылочек, нащупывая спрятанный пакет.
Понюхал и скорчил рожу.
– Пахнет, как в лавке у Мотилала.
– А что ты купил для Джехангира?
– Три книжки Инид Блайтон.
Он восстановил порядок на полке, старательно прикрыл дверцу и собрался уходить.
– Свет оставить?
– Не надо.
Мурад обо что-то стукнулся в темноте.
– Ничего не видно, – проворчал он.
– Дай глазам привыкнуть. А то разбудишь Джехангира и дедушку.
Он слышал дыхание сына в темной кухне, чувствовал, как ему не терпится приготовить сюрприз. Было же что-то правильное в их с Роксаной жизни, раз они вырастили такого славного мальчишку. Конечно, тут больше Роксана сделала. Мурад, в отличие от Джехангира, свои чувства не выказывает, но тепла в нем не меньше.
– Ну все, глаза привыкли, – сказал Мурад и вышел из кухни.
Через минуту за сыном последовал Йезад. Не хотелось упустить момент.
Шум у постели подсказал Джехангиру, что брат несет его чулок. Собственно, какой это чулок – мама выкроила подобие чулка из старой тряпичной кошелки и обметала по краю. А ручки так и остались. Интересно, что это за рождественский подарок?
Джехангир чуть-чуть приоткрыл глаза, чтобы застать Мурада с поличным. Мурад двигался с большой осторожностью. Что-то зашуршало. Мурад застыл, глядя прямо на подушку. Дедушка забормотал во сне, и Мурад чуть было на балкон не удрал. Но дедушка выговорил несколько слов насчет какого-то мистера Браганцы и смолк. Все стихло. Мурад опять начал запихивать подарок в чулок.
Джехангир приготовился вскочить. Сейчас? Он колебался. И вдруг в неясном свете увидел улыбку на лице брата. Мурад улыбался с нежностью.
Его озарило: вот почему Мураду хотелось, чтобы он верил в Санта-Клауса! Мурад не дурачка хотел из него сделать, а доставить ему радость всей этой историей!
«По-своему, – думал Джехангир, – история про Санта-Клауса ничем не отличается от историй про Знаменитую пятерку! Отлично знаешь, что все это выдумки, но твое воображение работает, и ты веришь, что есть где-то мир получше твоего. Можешь мечтать о жизни, где полно разной еды, где дети могут устроить себе полночное пиршество, залезть в холодильник, набитый всякими вкусностями. Там дети выезжают на пикники, где их ждут приключения, там даже контрабандисты и воры, которых дети ловят, не так уж и опасны. Они просто «трудные клиенты», планы которых «к добру не приведут», как объясняет добрый полицейский инспектор в конце каждой книжки. Нет там ни нищих, ни болезней, и никто там не умирает с голоду. А раз в году веселый толстый старикан приносит подарки хорошим детям».
Вот что Мурад собрался подарить ему. Вскочить с постели с криком: «Ага, попался, меня не обманешь!» – было бы так скверно…
Джехангир крепко закрыл глаза и лежал, не шелохнувшись. Подарок был уже в чулке, и Мурад на цыпочках убежал спать на балкон.
В темной кухне Йезад опять взял стакан с имбирной водой. Жалко, что Роксана не с ним, жалко, что они не могут поговорить о сыновьях. Он был уверен, что Джехангир наблюдал за Мурадом, потому что заметил, как младший расслабился и лег на спину, после того как Мурад вышел из комнаты. Джехангир долго отбивался от разговоров о Санта-Клаусе. Он мог сегодня сесть в постели и доказать брату, что никакого Санта-Клауса нет. Но он остался лежать, чтобы не испортить Мураду сюрприз.
Йезаду хотелось приласкать его, приласкать обоих, сказать, что безмерно любит их, что ему повезло с сыновьями, а им повезло, что у каждого есть любящий брат, и ему, их отцу, хочется, чтобы привязанность братьев сохранилась навеки. Хотелось разбудить Роксану, разбудить чифа, всем рассказать о своих чувствах…
Он допил степлившуюся имбирную воду, не в силах понять, как соотнести этот бесценный миг с той пыткой, которой он сам подверг себя. Часы на кухне пробили один раз. Половина первого или час?
Он напрягал зрение, пытаясь рассмотреть положение стрелок: час тридцать; смотрел на восьмиугольный циферблат, на стеклянную дверцу в полированном футляре темного дерева, на медный маятник, слабо поблескивающий в темноте. Смотрел на часы, висевшие когда-то на кухне в «Джехангир-паласе»; единственная память о доме его детства, единственная память об отце…
Пока он смотрел, часы поглотили время. Он снова очутился в квартире первого этажа, наблюдая, как отец заводит часы. Отец вставляет слева большой хромированный ключ, поворачивает по часовой стрелке, потом справа – против часовой стрелки. Отец передвигает стрелки с цифры на цифру, дожидается звона, устанавливает точное время, со щелчком закрывает стеклянную дверцу, предварительно протерев ее. А маленький мальчик, каким тогда был Йезад, просит рассказать историю, как отец блуждал по городу среди разрывов и пожаров, неся чемоданчик с огромной суммой наличными, о чем гласят выгравированные на часах слова: «В благодарность за безупречную отвагу и честность при исполнении служебного долга».
Часы пробили два, возвращая Йезада на кухню его квартирки. Как умиротворяет это тиканье, как успокаивает, будто твердая рука, управляющая делами вселенной. Как отцовская рука, которая вела его, когда он был маленький, вела через мир чудес и волнений. И отцовские слова, которыми он неизменно заканчивал рассказ: «Помни молитву: манашни, гавашни, кунашни – благие мысли, благие слова, благие поступки…»
Он слышал их в тиканье часов, и сердце его сжималось. Он еще немного понаблюдал за поблескиванием маятника – закрыл глаза и решил: завтра зайдет в магазин.
Да, пожелает Капуру веселого Рождества, а пока он будет раздавать подарки у дверей, положит конверт в ящик стола. А можно пойти и пораньше, первым прийти в магазин.
Вылив остатки имбирной воды, он собрался ложиться. Задержался у часов, провел ладонью по циферблату, похлопал по дверце.
Сердце почти совсем отпустило. Нариман кого-то позвал во сне, Йезад мысленно пожелал ему спокойной ночи. Кровать скрипнула, когда он ложился.
– Иездаа? Как ты себя чувствуешь?
– Гораздо лучше. Спи спокойно.
Йезад осторожно поцеловал ее между лопаток.
Джехангир, приподнявшись на локте, вслушивался в бормотание дедушки, которому опять снилось, как Люси поет их любимую песню. Дедушка уговаривал ее спуститься, говорил, что опасно оставаться на краю крыши. Но Джехангир улавливал только обрывки – как по папиному радио, в котором звук то пропадал, то появлялся снова.