— Но ведь они будут прыгать с парашютом...
— Авиамоделисты? — удивился Владимир Александрович. — Хотя, может быть, даже и будут. А вот мы в детстве без всякого парашюта прыгали в сугробы с крыши сарая.
«Да, так всю жизнь...» — думала Нина Леонидовна, роясь в своем секретерчике. — «Хороший, всеми уважаемый человек, но никакого представления о воспитании детей!»
Наконец она нашла то, что искала. Это была книга врача, написанная для того, чтобы предостеречь против заражения венерическими болезнями. Она называлась «За бархатным занавесом».
Когда Леня вернулся домой и, поцеловав матери руку, прошел к себе в комнату, Нина Леонидовна проследовала за ним. Она была во всеоружии.
Без особого любопытства, но с вежливой выдержкой выслушал Леня ее заранее обдуманное вступление к разговору. Это вступление носило мирный характер:
— Мы с отцом старимся, вы взрослеете, по тебе это особенно заметно. Но так как ты дорог нам по-прежнему, мы полны желания тебя оберечь, предостеречь, передать тебе свой жизненный опыт.
Тут Нина Леонидовна замолчала, взяла в руки карточку Виктории, молча взглянула на нее и снова поставила, но не очень бережно, и карточка опрокинулась. Леня подошел и поставил ее опять.
— Молодой человек в твоем возрасте редко сразу находит ту, с которой ему суждено быть счастливым всю жизнь. Так в молодости было у твоего папы. Сначала он неудачно выбрал. Впрочем, лучше, чтобы он сам тебе рассказал об этом... Во всяком случае, ему не пришлось особенно тяжко расплачиваться за свои неудачи. Конечно, эта интриганка была старше его, — ввернула Нина Леонидовна, знавшая от дочки, что Вика старше ее сына.
Тут Нина Леонидовна многозначительно замолчала, из-под опушенных ресниц посмотрела на Леонида и осталась довольна, — он весь вспыхнул и хотел что-то возразить.
— Дорогой мой мальчик! — сказала Нина Леонидовна, обняв сына и целуя его в любимое место, в нежный висок, где, так же как в детстве, видна была голубая жилка. — Я не хочу вмешиваться в интимную жизнь твоей души, я только призываю тебя к осторожности. Я полна веры в твой разум. Я верю, что ты не поддашься стихийному безумству пола. Вот прочти эту книгу умного, научно мыслящего, наблюдательного врача. Прочти, вдумайся, я рассчитываю, что книга эта раскроет тебе глаза на всю роковую опасность беспорядочных половых сношений.
— Что это, мама, вы такое говорите?! — растерянно и гневно спросил Леонид. — Каких сношений?!
— Последствия могут быть двоякие, — отчетливо выговорила Нина Леонидовна, играя роль передовой женщины-общественницы. В молодости ее был спектакль, где она играла такую роль. — И моральные, и физиологические... Твоя случайная партнерша, чтобы приковать тебя к себе, может произвести на свет ребенка, и ты на всю жизнь будешь обязан платить алименты. Умоляю, выслушай до конца! — сказала она, положив руку на плечо сына и видя, как все сильнее багровеет его лицо. — Возможна и более тяжелая расплата. О ней-то и пишет автор этой книги. Он не без остроумия замечает, что его пациенты заражались венерическими болезнями только от хороших знакомых...
И тут вдруг Леонид распахнул окно и с выражением брезгливости швырнул в окно эту книжку, драгоценную книжку, — ведь сейчас таких не издают и вряд ли будут издавать! Нина Леонидовна не успела даже выразить свое возмущение этим поступком, как Леонид, выпрямившись и словно став выше, с красным, как при кори, лицом и пламенеющими ушами, сказал:
— Я сегодня пришел домой, чтобы тебе и папе рассказать о том, что встретил девушку, лучше которой нет на свете, и что я женился на ней. Я собирался привести ее сюда и познакомить с вами. Но ты... — и он посмотрел на мать почти с таким же отвращением, с каким глядел на книгу, которую выбросил в окно. — Тебе незачем с ней знакомиться!
— Мне с ней? Да кто она такая?! И какая слепота, ведь она просто ловит тебя!
— Ну конечно, вы ничего другого придумать не в состоянии. В вашей мещанской душе...
Дверь открылась, в комнату быстро вошла Леля.
— Ленька, замолчи сейчас же! — сказала она. — Мне Дуся сказала, что вы здесь ссоритесь...
— Да как она смела, мерзкая девка, подслушивать?! — крикнула Нина Леонидовна.
— Если подслушала, то очень хорошо сделала, потому что я могу вовремя тебя остановить. Ты еще скажешь мне за это спасибо.
Леонид молча вытащил чемодан из-под кровати и стал быстро бросать туда все, что попадало под руку, — книги, белье, бритвенный прибор, подушку.
Нина Леонидовна сидела на постели вся бледная, закусив губу, с предельным недоумением и страхом вглядываясь в сына. Леля обняла ее голову и прижала к себе. Схватив со стола фотографию и сунув ее за пазуху, Леня стукнул дверью и исчез.
Нина Леонидовна со стоном рванулась за ним, дочь не пустила ее, крепче прижав к себе. Нина Леонидовна глухо зарыдала.
— Лелечка, за что?
Леля мелкими поцелуями покрывала ее лицо и сама плакала.
— Мамочка, за дело, — говорила она, всхлипывая. — За глупость, за пошлость, за мещанство...
11
Первое, что в этот вечер услышал Владимир Александрович, повернув ключ в двери и войдя в свою квартиру, был громкий стон Нины Леонидовны. Владимир Александрович вернулся домой хотя и усталый, но в хорошем, как всегда после удачного дня работы, настроении. Но когда он услышал стон жены, у него словно сердце упало, и он, не сняв пальто, пошел прямо к ней. Нина Леонидовна лежала бледная, с полотенцем на голове, в комнате пахло уксусом. Он сел возле нее и поцеловал ее руку.
— Что, мигрень, Ниночка?
— Мигрень... Дело не в физических мучениях, у меня душа болит!
Держа руку мужа, она рассказала ему о разговоре с сыном. Она ждала сочувствия, но вдруг увидела в глазах мужа удивление, неодобрение.
— Неужели ты ему так и сказала? И насчет венерической болезни?
— Да ведь он неопытен, его нужно было как-то предостеречь...
— Ну знаешь, если бы кто-нибудь в то время, когда мы поженились, предостерег бы меня в таком духе...
Нина Леонидовна быстро вскочила с постели и сорвала повязку с головы.
— То есть как ты можешь сравнивать?! — гневно сказала она. — Ленька спутался черт знает с кем, а ведь ты же знал нашу семью!
— Ну как тебе не стыдно говорить этот вздор и пошлость?
— Мне надоело это слово — пошлость! — крикнула Нина Леонидовна. — Я не понимаю этого слова и понимать не хочу! Что не сделаешь, все пошлость. И Лелька твердит все время: мещанство, пошлость... А тут еще эта мерзкая Дуська завелась, все подслушивает...
— Надо жить так, чтобы не бояться подслушивания. А если ты вздумаешь в таком же духе предостерегать Лелю...
— Ты что же, действительно стал считать меня дурой? Борис Андреевич все о себе рассказал, он бывает у нас. Да он мне вот как ясен! — и она, растопырив белые пальцы своей красивой руки, показала Владимиру Александровичу, как ей ясен Миляев.
— Вот в этом отношении я завидую тебе, потому что мне он не во всем так ясен. Но дело тут не в Борисе, а в Лене, — сказал он, снова беря в руки руку жены. — Давай, Ниночка, оставим пока Леню совсем в покое, пусть пройдет некоторое время, у него все как-то установится, и он обязательно придет домой.
Нина Леонидовна вдруг заплакала.
— Нет, ты не видел... Ведь он заблал... забрал... — оговорилась и поправилась она, — все свои вещи... У меня прямо тут что-то оборвалось, — жалобно всхлипывая, говорила она. Владимир Александрович гладил ее голову. Вот сейчас он понимал каждое ее слово, наверное, потому, что они сопровождались этими всхлипами, в которых ничего не было деланного.
— Ты увидишь, Ниночка, он вернется. Ты же знаешь, какие у нас с ним отношения, он обязательно захочет объясниться со мной...
— А я? Что же, он меня отбросил, да? А я не могу без него, у меня вот тут болит... — она показывала не на сердце, а куда-то ниже, и именно это особенно обеспокоило Владимира Александровича. Он уложил жену, нашел бром, сам вскипятил кофе и принес ей, закутал ей ноги, потому что Нина Леонидовна жаловалась, что они у нее мерзнут. Но как ни ласков и мягок был Владимир Александрович, Нина Леонидовна не могла согласиться с тем, что он предлагал, хотя и перестала с ним спорить. Ей хотелось бороться за сына, ненависть к разлучнице с ее надменным лицом не давала ей заснуть. Она слышала, как пришла дочка и с нежностью уловила доносящийся из-за стены мягкий голос Гали Матусенко.
Галя Матусенко продолжала бывать у Сомовых, хотя и не так часто, как раньше. Но ведь девочки дружили с первого класса, и без Лели Галя не знала, что думать о прочитанных книгах, спектаклях и выставках. Все же Леля — сестра Леонида, и не так-то уж легко девушке расстаться с предметом первой любви. Хотя Леонид исчез из родного дома и Галя была оскорблена в лучших своих чувствах, пристрастие к нему и к его родному дому, пожалуй, даже укрепилось в ее душе. Галю сейчас особенно влекло к Сомовым, тем более что у нее были некоторые обязанности по отношению к Леле, — Галя уже поступила на первый курс юридического, она шла по стезе отца, а Леля, отставшая от нее на несколько лет, еще училась в школе для взрослых и с трудом перешла в девятый класс. Галя помогала ей, то есть решала за нее задачи, правила грамматические ошибки в ее письменных работах.
Девочки шептались и пересмеивались. Потом Нина Леонидовна услышала звонкий, порою срывающийся голос Миляева. Она прислушивалась, но не могла уловить, о чем он рассказывает, — видно, о чем-то смешном: она слышала не только веселый смех Лели, но и мурлыкающее похохатывание Гали. Потом все затихло, молодежь ушла. Нина Леонидовна задремала, и вдруг у нее, как это бывает в дремоте, возникла мысль, что ей следовало бы съездить на дачу к Матусенко и рассказать о создавшемся положении. Рассказать, почему расстроился брак Леонида и Гали, о котором они так славно сговорились.
Нина Леонидовна встала, припудрилась, привела в порядок прическу и вышла в соседнюю комнату. Лели и Бориса не было, Галя сидела над Лелиными тетрадками.