— Я Оганесян без пальто, — баском ответил мужчина и попытался ущипнуть ее за бедро.
Даша вытаращила недопротертые глаза, издала какой-то непонятный звук, а потом прошептала:
— Матерь Божья...
С тех пор как состоялась торжественная раздача синих корочек, Иван Тер-Оганесян изменился несказанно, будто бы ему сделали пластическую операцию на все тело. Правда, стоит заметить, что в отличие от Даши корочку Оганесян получил красную, но сути дела это не меняло. В университете это был худощавый, довольно нервный студент, светловолосый, сероглазый, невысокого роста — от армянина была только фамилия. Всех, кто не мог цитировать газету «Таймс» за середину девятнадцатого века на языке оригинала, Оганесян считал недоумками. Записки Цезаря о римской войне он тоже, как правило, цитировал в подлиннике и страшно негодовал, когда собеседник интересовался, на каком это языке он тут разговаривает. Устав от его занудства, Даша поступила просто — как-то раз, выслушав длинную, бессмысленную, совершенно ничего не объясняющую цитату то ли на латыни, то ли на древнегреческом, она вдруг сделала грозное лицо и оборвала собеседника, видимо, на самом интересном месте:
— Какое отвратительное произношение! — громко, на всю аудиторию, объявила Даша. — Даже не верится, что такое можно услышать в стенах исторического факультета.
Застыв на полузвуке, Оганесян соображал не меньше минуты.
— Но... ведь это же мертвый язык, — неуверенно произнес он.
— И что с того? — надменно спросила Даша. — Ты же не думаешь, что древние римляне говорили с русским акцентом? Стыдно должно быть.
И будь студент Оганесян чуть менее образованным, он, конечно, послал бы ее куда-нибудь подальше, да хоть бы в тот же лингафонный кабинет, но как человек энциклопедических знаний он заподозрил, что найден некий метод, восстанавливающий звучание мертвых языков. Расспросить рыжеволосую выскочку ему ботаническая гордость не позволила, Интернет в ту пору развит не был, и потому он долго и мучительно искал хоть какую-нибудь информацию о столь удивительном открытии. Со временем Оганесян, конечно, понял, что, скорее всего, это был блеф чистой воды, и все равно — в присутствии Даши больше уже не рисковал говорить ни на каком ином языке, кроме русского.
Так вот, Даша ожидала увидеть все такого же худосочного зануду, ну разве что с залысинами и толстыми стеклами очков, и каково же было ее удивление, когда вместо постаревшего на ниве науки «ботаника» ей явился весьма упитанный, холеный джентльмен, с несколько брюзгливым, надменным лицом и такими начищенными ботинками, что возникало подозрение — а не стащил ли он их только что с прилавка расположенного неподалеку обувного магазина.
— Здравствуй, — важно сказал Оганесян.
Даша на всякий случай обернулась.
— Ты с кем сейчас поздоровался? — удивленно спросила она.
— Привет, Рыжая, — рассмеялся бывший однокурсник.
Даша удивилась еще сильнее.
— Вот уж не думала, что ты умеешь смеяться.
— Пришлось научиться. — Изловчившись, он все-таки щипнул ее за бок. — Ого, а ты вкусненькая стала.
— Да иди ты!.. — Даша замахнулась. — Как дам сейчас...
— Дай. — Иван по-свойски попытался обнять полураздетую даму.
Но Даша снова показала кулак и, обернувшись в глубь квартиры, где все еще мирно спали, прошептала:
— Спускайся вниз, там, слева от дома, метров через сто, небольшое кафе, оно круглосуточное, подожди меня там.
— Я не ем в круглосуточных бистро, — попытался возразить Оганесян.
Но Даша сделала страшное лицо и со словами: «А я тебя туда есть и не приглашаю!» — захлопнула дверь.
2
Через пять минут, в чем-то очень-очень спортивном и очень домашнем, она входила в забегаловку. Оганесян сидел возле самой двери, и вид у него был крайне недовольный.
— Слушай, с тобой договариваться — себе дороже, — с ходу начал он. — Ты зачем просила меня прийти вчера? Чтобы я груши возле дома околачивал? Где ты целый день носилась?
Даша охнула, она совсем забыла о назначенной встрече.
— Прости, дорогой, я тебе сейчас все объясню.
— Да уж надеюсь...
Суетливо пристраиваясь за не слишком чистым столиком, Даша украдкой разглядывала бывшего приятеля.
— Ну и костюмчик у тебя, — заметила она.
— Не нравится?
— Почему, нравится. Пытаюсь понять, как ты по дороге умудрился не замять на нем ни единой складочки. Пешком пришел?
— Нет. — Оганесян стряхнул с плеча невидимую пылинку. — Просто покупаю дорогую одежду.
— Скажите, пожалуйста...
— Чего, кстати, не скажешь о тебе. — Он с иронией оглядел наспех накинутый наряд. — Ты раньше лучше одевалась. Меняешься...
Это прозвучало не очень хорошо.
— Надо заметить, ты тоже на месте не стоишь!
В универе был вот такой, — Даша показала на свой мизинец, — а сейчас гляди, как отожрался.
— Я попросил бы! — возмутился Оганесян. — И вообще... позволь ближе к теме. Мое время слишком дорого.
Даша ухмыльнулась.
— Приблизительно так же, как и пиджак?
— Дороже.
Подошедшая официантка приготовила блокнот.
— Что желаете?
Оганесян и рта не успел раскрыть, как Даша ответила за него:
— Он ничего желает. У вас чайник небось пластмассовый, а он кофу только из серебряных пьет. Так что обойдется.
Официантка устало моргнула растекшимися после ночной смены ресницами.
— Чего?
Оганесян пнул под столом рыжеволосую.
— Спасибо, я уже пил кофе. Из серебряного кофейника.
— Ты стал толстым и наглым, — констатировала Даша, как только официантка с обиженным видом отошла. — Ладно, давай рассказывай. Чем ты занимаешься, что стал таким важным?
— Работаю в аппарате президента. Так что Nobles oblige.
— Ты опять за старое?
— Да. — Оганесян выставил вперед палец: — И не вздумай сказать, что у меня плохое произношение.
Даша рассмеялась:
— Запомнил?
— Еще бы. Я чуть вены себе не вскрыл, пытаясь найти, где учат правильному латинскому произношению.
— Это же мертвый язык, — послышался хрипловатый голос.
Бывшие сокурсники обернулись. За столиком справа сидели два отчетливых алкоголика интеллигентной наружности и внимательно вслушивались в их беседу.
Даша с удовольствием заметила:
— Это только нормальные студенты знают, что латынь мертвая, а гении — сомневаются.
Последовал еще один пинок.
— Ты перейдешь к делу, или мне удалиться? Повторяю, у меня работа, я отлучился на полчасика, не больше.
— С чего это ты так расщедрился?
— Когда-то дал себе слово, что каких бы вершин я не достиг, всегда буду помогать бывшим друзьям, — важно произнес Оганесян.
Даша от такой наглости даже рот раскрыла.
— Спасибо, барин, — только и нашлась она, что ответить.
— Да не за что. Итак, что конкретно ты хотела узнать?
— Понимаешь... Тут такое дело...
Даша размышляла, стоит ли рассказывать все с самого начала или ограничиться общими словами.
— У меня есть знакомая, я тебе говорила, с таким красивым древнерусским именем... В общем...
— Я все понял. Давай говорить буду я. — Поняв, что его собеседница долго будет ходить вокруг да около, Оганесян взял инициативу в свои руки.
— Начнем с первого вопроса. Ты просила меня найти тебе Кунцевичей, находящихся в родстве с Ягеллонами...
— Гедиминасами.
— В данном случае это не имеет значения: Гедиминасы, Ягеллоны, Радзивиллы — все они одной крови. Так вот, твои Кунцевичи приходятся Ягеллонам родственниками...
Даша попробовала возразить:
— Во-первых, я говорила о Гедиминасах, а во-вторых... Господи, да какая разница, давай выкладывай.
— Ну если дело не в родстве, то, полагаю, речь идет об Иософате Кунцевиче.
— Кто такой?
Даше это имя пока ни о чем не говорило.
— Довольно колоритная личность. Он был архиепископом одного белорусского города.
— Был?
— Разумеется, был. Ты же не думаешь, что в Белоруссии до сих пор правят архиепископы?
— А...
— Не перебивай, пожалуйста.
— Извини.
— Так вот, он там заправлял, пока его не убили.
— И за что, если не секрет, его порешили?
— Известно за что — гад был.
— А конкретнее?
— Да он православных в унию загонял. Выпросил у короля грамоту и все православные приходы в приказном порядке переделал в униатские. Сначала в одном городе, потом в другом. А как до Витебска добрался, его в Двине и утопили.
— И то дело. — Даша вздохнула.
— Кстати, его потом за это папа к святым причислил. Сделал патроном России и Белоруссии.
— Иди ты.
— Клянусь.
— А почему ты решил, что мне будет интересен именно этот Кунцевич?
Казалось, Оганесян только этого вопроса и дожидался:
— Рыжая, ты случайно не помнишь, как звали мать Ярослава Мудрого?
— Я не просто не помню, я не знаю этого, — гордо провозгласила Даша.
— А напрасно. Впрочем, я отчего-то так и подумал. Занятная, между прочим, была история. Владимир Святославович, князь великий киевский, креститель наш и благодетель, на самом деле тот еще бандюга был. Решил он жениться на дочке князя одного крупного города, дабы укрепить, как сказали бы сейчас, свои международные позиции, да только девушка ему отказала. И не просто отказала, а еще байстрюком обозвала. Он за это папу, маму убил, ее силой взял, а заодно от города камня на камне не оставил: мужчин порезал, женщин и детей в рабство отдал.
— Боже, какой кошмар! — не удержалась Даша. — А мы его еще святым почитаем! И чем все закончилось?
— У тебя что по феодализму было? — после небольшой паузы поинтересовался Оганесян.
— Пятерка. А что?
— Ничего. Хотелось бы знать, за что тебе ее поставили. Кончилось это еще хуже, чем начиналось.
Родила несчастная княжна Владимиру пятерых детей, но обиды не забыла и в одну прекрасную ночь попыталась его прирезать.
— Да ты что! — восхитилась Даша. — Удалось?
Оганесян постучал пальцем по голове:
— Ты совсем уже. Что, Владимира Святославовича жена прирезала?