Оганесян сложил губы дудочкой:
— Угу... Сейчас, штаны подтяну. Рыжая, скажи, это тот хмырь, что перстень упер?
— Он. — Даша испытывала необыкновенный душевный подъем и почти детскую радость. — Вместе со своим хмыренком. — И кивнула на Стаса: — Это его племянник.
— А, так у вас семейный подряд!
Оганесян похлопал и наклонился к Даше:
— Я не понял, они чего, альфонсы?
Даша кивнула:
— Думаю, что да. Старший мне время от времени делает предложение, а младший за Рогнедой уже две недели как пришитый ходит.
Оганесян потер лысину:
— У-у-у, как все плохо-то... Кстати, они не сказали тебе, зачем им перстень?
— Так, в общих чертах. Перед тем как ты пришел, один из них весьма красноречиво пытался нас убедить, что мир перевернется, если кто-то попадет в подземелье раньше них.
— Это в каком смысле?
— В смысле, что они единственные, кого волнуют судьбы мира.
— Угу.
Племянник повернулся к дяде:
— Ты не знаешь, почему они разговаривают так, будто мы умерли?
— Они просто невоспитанные люди, — ответил дядя, размашистыми движениями, с ненавистью пачкая хлеб паштетом.
Оганесян не стал отмалчиваться:
— Может, я, конечно, и невоспитанный, но считаю подлым врать таким очаровательным дамам, а уж тем более наживаться на их неведении. — Оганесян наклонился к полковнику и растянул губы в противненькой улыбочке: — Я сейчас расскажу им пра-а-авду, — дурашливо пропел он.
Полетаев-старший сжался, покрылся пятнами и издал довольно зловещий звук, похожий на шипение змеи.
— Пошел вон отсюда, придурок, пока я тебя не грохнул, — просипел он.
— Грубиян!
Оганесян развернулся к Даше:
— Рыжая, я тебе сейчас все расскажу. Помнишь, я говорил, что в подземных ходах под монастырем, кроме библиотеки, хранится еще кое-что ценное?
Полетаевы окаменели. Нездоровый румянец на их холеных лицах сменился еще более нездоровой бледностью.
— Неужели ты поверишь этому клоуну?
Полковник попытался усмехнуться, но у него вышла какая-то злобная гримаса.
Даша демонстративно отвернулась:
— Разумеется. Иван — мой старый университетский товарищ, один из лучших специалистов в своей области. Кому же мне верить, как не ему? К тому же он честный человек.
— Если он такой честный, то зачем сюда приперся?
— Затем, зачем и вы. — Оганесян снова послал своему противнику сладенькую улыбочку. — Отыскать крест Ефросинии Полоцкой.
Послышался грохот. Даша шарила по столу то ли в поисках упавших вилки с ножом, то ли пытаясь удержать равновесие.
Рогнеда растерянно смотрела на нее:
— Что он сейчас сказал?
Нащупав наконец приборы, Даша с яростью швырнула их на стол:
— Ничего. Он чокнулся! Сошел с ума на почве поиска исторической правды.
— Ты вообще соображаешь, что говоришь? — набросилась она на Оганесяна.
— А ты посмотри на эти счастливые детские лица! — Он большим пальцем ткнул в сторону Полетаевых.
Те сидели некоторое время совершенно неподвижно, затем старший начал издавать какие-то нервные звуки.
— Какие у тебя, Дашенька, однако, друзья! Большие оригиналы, — прохрюкал полковник.
— Лучше быть оригиналом, чем мошенником, — огрызнулся Иван.
— Это ты обо мне?
Полетаев-старший начал подниматься.
— О тебе. — Поняв, что сейчас будет драка, Оганесян тоже перешел на «ты». — И я не посмотрю, что ты старше, так, блин, долбану...
Даша похлопала поднятыми вверх руками:
— А ну брейк! Сели оба и замолчали!
Дождавшись, пока мужчины успокоятся, она требовательно заявила:
— Если вы, мерзавцы, сейчас же не расскажете, что происходит, то клянусь, прямо отсюда я отправляюсь к Лукашенко и пусть он из вас ремней нарежет.
— Может, грохнем ее? — озабоченно спросил Оганесян.
— Хорошо бы, — пробурчал полковник.
— А что за крест? — робко поинтересовалась Рогнеда. — Может, перед тем как нас убить, все же расскажете?
Мужчины угрюмо молчали.
— Я расскажу. — Даша тряхнула рыжей головой. — И если я в чем-то ошибусь, — она с угрозой посмотрела на Оганесяна, — то ты будешь в этом виноват.
Тот фыркнул.
— Мило. Она в университете одним местом скамейку протирала, а я теперь виноват.
— По крайней мере, я осталась верна и истории в частности, и науке в целом.
Рогнеда мягко тронула ее за рукав:
— Верная, расскажи.
— И расскажу. Я вас тут всех на чистую воду выведу. — Даша развернулась к Рогнеде: — Слушай. В самом начале XII века жила в Полоцком княжестве прекрасная княжна...
При этих словах Оганесян как-то весь сморщился, словно отведал чего-то несвежего.
— ...была она прекрасна как ангел небесный, но при этом еще необыкновенно умна и образованна.
Тут уже и Полетаевы стали морщиться.
— Боже, какой слог...
Но Даша оставалась невозмутима.
— Когда родители решили выдать ее замуж, она сбежала в монастырь и... — Тут верный исторической науке сказитель запнулся. — Как же она туда сбежала, если потом его основала?
— Хороший вопрос.
Оганесян ненавидел себя за то, что собирался сделать, но истина для него была явно дороже.
— Рыжая, ты только книжек по истории не пиши. Да и вообще... Блин, какой баран тебе диплом выдал? — Он говорил быстро, словно боялся передумать. — Предслава, дочь Святослава Все-славича действительно была и умна, и красива, и очень образованна. Замуж она идти не хотела, а родители, памятуя горькую участь ее прабабки, тезки твоей и прародительницы, — он кивнул на Рогнеду, — сначала не возражали. Однако когда княжна сообщила, что хочет уйти в монастырь, попытались все же выдать ее замуж, но та сбежала к своей тетке Романии, настоятельнице женского монастыря, и приняла там постриг. При крещении Предслава была наречена именем Ефросиния.
Даша попыталась вставить свое веское слово:
— Я помню, ее житие отличалось тем, что в нем не говорилось о чудесах, исцелениях и пророчествах. Там говорится о ее подвижничестве и...
— Одна из основных заслуг Ефросинии Полоцкой состояла в том, что она создала уникальную библиотеку. Она сама, лично, переводила книги с иностранных языков, писала комментарии к научным и богословским трактатам, составляла литературные сборники. Кроме того, в числе ее великих деяний — открытие новых монастырей и школ, строительство соборов, создание уникальных произведений искусства. Кстати, игуменьей собственного монастыря она стала в семнадцать лет.
Тут все почему-то посмотрели на Дашу. Та непонимающе встрепенулась.
— Что? Что вы на меня так смотрите?
— Человек к семнадцати годам столько сделал! — произнес полковник.
— А я здесь при чем?
— В том-то и дело, что ни при чем. — Полетаев стал подниматься, пытаясь при этом сковырнуть с места и Оганесяна. — Ладно, профессор, заканчивай, нам надо...
Неожиданно вмешалась Рогнеда:
— Нет, я хочу дослушать. Если вам не интересно, можете идти.
Полетаев, скрипя зубами, сел.
— В двадцать два года Ефросиния волей обстоятельств оказалась правительницей Полоцкого княжества.
— Как это? — спросила Даша.
— Вот так и убил бы! — рыкнул на нее Иван. — Нет, я все-таки поставлю вопрос о лишении тебя диплома, неуч.
— Ты мне, мне рассказывай! — воскликнула Рогнеда.
— Полоцкие князья после смерти Владимира Мономаха перестали считаться с князьями киевскими. Тогда Мстислав Владимирович напал на Полоцк, потрепал его основательно и сослал детей и внуков полоцкого князя в Византию. Чтобы охолонули маленько. Но киевляне правили недолго. И десяти лет не прошло, как собралось полоцкое вече и призвало на княжеский престол младшего и единственного оставшегося в Полоцке брата Ефросинии — Василька. Тот был слишком юн, и потому власть в руки пришлось брать сестре, то бишь Ефросинии. Теперь понятно?
— Теперь — да. — Полетаев снова сделал попытку подняться. — Дальше уже не интересно, идемте.
— Рассказывай дальше, — снова попросила Рогнеда.
— Правила она долго и очень удачно, — продолжал Иван, — сделала для своей земли необыкновенно много.
Все опять посмотрели на Дашу. На этот раз она притворилась, будто не замечает направленных на нее укоризненных взглядов.
— И тут мы возвращаемся к тому, с чего разговор, собственно, и начался. Полоцкий крест — это всеправославная святыня, драгоценная реликвия вселенского христианства. Шестиконечная форма символизирует первобытный свет — шесть дней сотворения мира. Изображения на кресте иллюстрируют почти всю историю Нового завета и древней церкви. Задумала Ефросиния Полоцкая подарить такой шестиконечный напрестольный крест Спасскому собору. Были выделены гигантские по тем временам деньги — 140 гривен, сумма, равная налогу с небольшой области. Привезли кипарис, золото, серебро, драгоценные камни и жемчуг. Из Византии доставили частицы святынь, которые должны были быть помещены в реликвию:
кровь Христа, древо животворящее, камень от гроба Пресвятой Богородицы, частицы мощей святого Дмитрия, великомученика Пантелеймона и иных угодников Божьих. Надо заметить, равного этому кресту по ценности даже в те времена ничего не было. Высекли на нем страшное проклятие тому, кто осмелится унести крест из монастыря, а уж тем боле продать его: «Пусть не выносят его из монастыря никогда, и не продают, и не отдают. Если не послушается кто, и вынесет из монастыря, пусть не поможет ему святой крест ни в жизни этой, ни в будущей, пусть проклят будет он...» Ну и так далее, еще строки три всяческих страшных проклятий.
До середины XIII века крест хранился в Спасском соборе Ефросиньевского монастыря. Около 1263 года, когда Полоцк был включен в состав Великого княжества Литовского, смоленские войска, захватившие Полоцк, перенесли его в Смоленск, чтобы реликвия не досталась врагу. Только после взятия Смоленска в 1514 году Василий III перевез крест Ефросинии Полоцкой в Москву.
Во время Ливонской войны Иван Грозный вспомнил и о кресте, и о надписи на нем, что не должен тот покидать стен монастыря. Тогда повелел крест обновить и пообещал вернуть его на место, коли отвоюет у Великого княжества Литовского Полоцк. В 1563 году Полоцк был взят штурмом, и крест вернулся в Спасский собор Ефросиньевского монастыря. Но поскольку продолжалась война с Польшей, посчитали разумным перенести реликвию в Софийский собор, похожий на крепость, где и прятали в нише, которую наглухо закладывали во время вражеских нашествий. В 1579 году Полоцк был захвачен Речью Посполитой, и крест находился во власти униатов вплоть до 1841 года, пока эту чертову унию не упразднили. Потом на радостях его провезли по городам России, после чего вернули в Спасский собор Ефросиньевского монастыря. С 1928 года его выставляли в Минске, затем отправили в Могилев, куда планировали перенести столицу Белоруссии, поместили ни много, ни мало в сейф Могилевского обкома или горкома партии, откуда в 1941 году он и пропал. Существует несколько версий его исчезновения. По одним — его вывезли фашисты, по другой...